– Пройдёмте в квартиру, товарищ полковник, – сказал вмиг погрустневший капитан полиции. Кому охота разбираться с делом, в котором полковник внешней разведки выкинул в окно любовника молодой жены? Капитан был уверен, что не сегодня-завтра вскроется более подробная информация о произошедшем. А именно: полковник вместе с женой вернулись домой – это, кстати, смогут хоть под присягой подтвердить свидетели – так вот, вернулись они домой, а там – вор. И хочет вор спереть, чёрт, тумбочку с дорогими духами – муж ведь любит свою жену, и духи поэтому дорогие. Так этот вор, испугавшись, рванул на балкон, сорвался и в полёте ударил себя случайно тумбочкой, которую почему-то не оставил в квартире. Почему вор был в одних трусах? Вот он очнётся и даст показания по этому поводу.

Капитан сильно огорчился тому, что человек, выкинувший любовника с балкона и приложивший его тумбочкой по голове, оказался полковником. «Что ж так не везёт? – думал капитан о себе, не про потерпевшего. Что потерпевший: ну грохнулся с третьего этажа, так сейчас-то жив-здоров. Маленько без сознания и башка пробита – так это ему ещё повезло. Полковник, пожалуй, мог бы и застрелить.»

Капитан поднялся с Брагиным в квартиру. Сели на кухне. Съели по бутерброду, которые приготовила жена. Брагин ещё обратил внимание, что жена как-то по-новому положила сыр и колбаску. Хм. Полковник рассказал капитану версию, до которой капитан и сам уже додумался. Чтобы закрепить версию, полковник дал капитану поговорить со своим генералом. Генерал сказал, что сам был свидетелем тому, как полковник с женой пошли домой, потому что не кто иной, как сам генерал, привёз супругов к дому где-то тридцать минут назад. И водитель генерала с удовольствием и в деталях подтвердит слова генерала. Ещё бы!

Капитан всё понял и не собирался сопротивляться. Он почему капитан-то? А всё характер. Капитан не спорил и записывал показания свидетеля. Потом они выпили за дружбу. Потом за взаимодействие между министерствами. Когда они прощались, полковник, размечтавшись, обронил, что вор может и не очухаться: возьмёт, да и тихонько скончается.

– Как Вы думаете? Есть такой шанс? – спросил полковник и внимательно, по-отечески посмотрел в глаза капитану.

Капитану чёт сразу поплохело, но он смог собраться и сказать: «Будем на это рассчитывать». Капитану захотелось на воздух.

В дверь постучали. Роза Наумовна, которая была в ординаторской одна и заполняла истории болезни, подняла голову: свои тут не стучатся, а чужие не ходят.

– Да, – сказала Роза Наумовна, соображая, не почудился ли ей стук в дверь.

Дверь немного приоткрылась. За дверью стоял Станислав Владимирович Чуйко, пациент из 22-й палаты. Он мелко и энергично кланялся, извиняясь, что отвлёк доктора.

– Что Вам, Чуйко? – спросила доктор Каплун, радуясь сразу двум обстоятельствам: стук ей не померещился, а визит пациента позволил отвлечься от нудной работы.

– Я по поводу нового пациента хотел напомнить, – заискивающе сказал Станислав.

– Марсель?

– Нет, мы бы хотели победить в соревновании…

– В соревновании?

Они так и разговаривали: Роза Наумовна, сидя за столом и развернувшись к двери под углом не менее 90 градусов, и Станислав, стоявший за приоткрытой дверью.

– Зайдите, Станислав. Расскажите про ваше соревнование.

– Понимаете, я создал формулу. Учитывается возраст, диагноз и история больного.

– Пациента, – поправила доктор.

– Да, больного пациента, – исправился Станислав. – Потом я вычисляю среднее значенье, и по этому среднему показателю наша палата проигрывает всем остальным.

«Вы нормальный?» – хотела спросить доктор Каплун, но удержалась.

– Вам так важно победить? – спросила Роза Наумовна.

– Конечно, доктор.

– При этом другие палаты не знают, что вы с ними соревнуетесь?

– Как только 22-я выйдет вперёд, мы им объявим.

– Что я должна сделать для вашей победы? – уточнила доктор.

– Пациента. Молодой. Небанальный диагноз и интересная история его госпитализации. Самое ценное – история. За неё начисляется до пятнадцати базисных пунктов. За возраст – всего до семи. Если пациенту будет больше шестидесяти лет, то в итоговую сумму пойдёт только один базисный пункт, а если ему будет двадцать, то все семь. Всё просто.

– С Вами всегда так, Станислав Владимирович. Идите в палату, я постараюсь что-нибудь придумать для вас. Больница сегодня дежурит по скорой; чем чёрт не шутит – может, и нам кого-то подкинут.

Лейтенант полиции, только что с отличием закончивший университет и приступивший к работе в оперативном отделе, проводил опрос свидетелей; правда, их ещё надо было поймать. Изрядно устав бегать за несознательными гражданами, лейтенант сел на скамейку и, наконец, заметил старушку, которая тут и была.

– А Вы давно сидите в данном месторасположении? – поздоровался лейтенант Вася Красных.

– А? – не поняла словоохотливая старушка.

– Говорю: какой продолжительности Ваше данное местонахождение?! – сказал Вася громче, разумно предположив, что старая карга от возраста оглохла.

– Чё говоришь? – спросила старушка и себе под нос добавила, – француз что ли или немец? В форме.

– Вы, – отличник-лейтенант полиции перешёл на язык жестов и показал на старушку.

– Тут, – лейтенант показал на скамейку.

– Давно, – лейтенант показал на запястье, где могли бы находиться часы. Хотя их там не было, Вася рассчитывал, что старушка помнит, что в её время носили на запястье.

– Сидите? – лейтенант, немного замешкавшись, показал на то место, каким он просиживал штаны в университете.

Старушка внимательно проследила за всеми его жестами и пристально посмотрела в глаза.

– Да лет двадцать, сынок. А ты француз что ли? Или немец? – наконец поняла вопрос старушка.

– Почему француз?

– Да не по-русски говоришь и жестами объясняешься.

– Я думал, Вы меня не слышите.

– Да слышу. Я тебя не понимаю. Говори проще.

– Не, бабушка. Мне сначала надо до генерала дорасти, а уж потом можно говорить проще. Если не разучусь к тому времени. Что можете показать по данному происшествию?

– Вот опять начал, – сказала старушка, – что ж тебе показать-то?… Я же старая. Не передумаешь? Давай хоть в квартиру зайдём или в подъезд.

– Бабушка! Что Вы несёте?! – понял намёки старушки Вася Красных и покраснел самую малость. Его смутило то, что если в отделе станет известно, к чему он склонял старушку – засмеют Васю, и карьера его закончится капитаном. Потому как история, что он просил старушку ему кое-что показать, уже не отлипнет, даже если он переведётся на Сахалин. – Не надо мне ничего показывать!

– Ослышалась, извини, внучок.

– Что Вы можете показать по данному делу?

– Ну вот опять.

– Показать – значит рассказать, дать показания, – пояснил Вася бабушке.

– Чего бы тебе сразу не сказать просто?

– Не могу. Карьеру надо делать, – признался Вася.

– А что ж, милок, тебя интересует?

– Что Вы, бабушка, видели, находясь в данном месте?

– Видела, что мусор в наш бак выбрасывают жильцы семнадцатага дома, – сказала бабушка и села с таким видом, словно ждала, что лейтенант подорвётся решать первую поставленную задачу.

Лейтенант не подорвался; он только обхватил голову руками и в который раз задался вопросом: правильно ли он сделал, что пошёл получать высшее образование в заведение, которое было просто ближе всего к его дому, буквально через дорогу.

– Вы видели, как вернулась сегодня домой Алла? – Вася был вынужден перейти на человеческий язык в надежде, что его услышит только эта ведьма.

– Так ты русский! – обрадовалась старушка.

– Русский, русский. Тише. Говорите по существу.

– Как говорить? – снова засомневалась старушка в национальности лейтенанта.

– Видели, как Алла вернулась домой?

– Конечно, видела! – возмутилась старушка.