Становится завидно, ведь мне дорога в его постель все еще закрыта, так что я сразу же решаю поднять этот вопрос на повестку дня. Пит хмурится и в сотый раз повторяет, что это плохая идея, однако вечером дольше обычного задерживается в моей комнате, читая очередную историю про какое-то древнее сражение, а утром я первым делом чувствую тяжесть руки вокруг своей талии.

Этой ночью я впервые высыпаюсь настолько, что даже вызываюсь приготовить завтрак на нашу большую компанию, а улыбку на все лицо объясняю Хеймитчу завтрашним открытием пекарни. Впрочем, отчасти так и есть, ведь это настоящее событие, от которого даже у меня по спине бегут мурашки, а Пит вообще выглядит так, словно ему предстоит возглавить целое государство, а не маленькое семейное заведение.

День в пекарне проходит настолько быстро, что я не успеваю опомниться, как все, кроме нас с Питом, медленно расходятся по домам, обещая завтра прийти пораньше и всё подготовить. Вроде бы, никаких глобальных дел не остается, волноваться не о чем, но Пит мечется из угла в угол, беспокойно хватаясь за все и сразу, из-за чего чуть не роняет огромный противень с печеньями, а потом дважды за пять минут спотыкается об ножку одного и того же стула. Время на часах указывает на то, что уже давно за полночь, и нам обоим нужно хотя бы попробовать выспаться, так что я перехватываю его во время очередного забега в сторону печей, переплетая наши пальцы.

— Пит, успокойся, все пройдет отлично.

— Ничего не готово, — бормочет он, но руку не отнимает, так что я притягиваю его поближе и целую. Изначально поцелуй планируется мягким и поддерживающим, но отчего-то почти сразу становится мокрым и требовательным. — Так ты меня не успокоишь, — шепчет он прямо мне в губы, немного отстранившись.

— Может быть, хотя бы отвлеку.

Уж не знаю, причиной тому является наше общее нервное напряжение или какая-то удивительная атмосфера этого места, в которое мы вложили всю душу, но отвлечь получается очень быстро. Пит запускает пальцы в мои волосы, проводит по шее и ключицам, настойчиво целуя, а я чувствую, как плавлюсь и одновременно разгораюсь под этими прикосновениями. Воспоминания о прошлом подобном вечере еще слишком свежи, мы будто поставили время за паузу, а сейчас возвращаемся к тому моменту, на котором остановились.

— Надо закрыть дверь, — шепчу я и тяну нас назад к выходу, а потом вздрагиваю, когда касаюсь лопатками прохладного стекла. Прикосновение действует отрезвляюще, и следующая мысль заставляет меня сделать то, что я бы ни за что не сделала при других обстоятельствах. Я прошу Пита остановиться. — Сейчас не самое подходящее время, — объясняю я скорее себе, чем ему. — Вдруг приступ? Мы завтра без тебя никак не справимся.

— Да, — выдыхает он, прижимаясь своим лбом к моему и глубоко дыша. — Ты права.

К счастью, этим эпизодом я хотя бы добиваюсь своего — Пит соглашается, что лучше нам немного отдохнуть и вернуться рано утром, чтобы закончить последние приготовления.

Ночь выдается совершенно беспокойной. Я быстро засыпаю в своей кровати от ужасной усталости, резко навалившейся, стоило только переступить порог дома, но уже через час просыпаюсь от шума в соседней комнате — Питу снится кошмар. Бужу его и, воспользовавшись моментом, остаюсь в постели, безопасно расположившись на другой половине кровати. Впрочем, когда я подрываюсь уже от своего кошмара, то нахожусь в крепких объятиях, а Пит сквозь сон шепчет мне что-то неразборчивое.

Просыпаюсь еще до рассвета и замечаю, что в кровати пусто, так что спускаюсь вниз и обнаруживаю, что кухня превращена в цех по заготовкам, а Пит, с ног до головы в муке, дремлет прямо за столом, облокотившись на свою руку. Картина вызывает у меня искреннюю улыбку, и я долго не решаюсь спускаться, пытаясь запомнить ее в мельчайших подробностях.

Разбудить виновника погрома все же приходится, и он испуганно подлетает проверять пироги в духовке, которые оказываются в полном порядке.

— Ты бы проснулся от этого жуткого таймера. Поверь мне, он и мертвого из могилы поднимет, — шучу я, но по напряженному выражению лица Пита понимаю, что сегодня ему снова не до шуток.

С того момента время летит неуловимо. Мы еле как, с помощью Хеймитча, дотаскиваем плоды утреннего нервного срыва Пита до пекарни, и пока я распределяю по витринам готовую выпечку и пытаюсь сохранять остатки спокойствия, вокруг творится настоящая вакханалия. Столики протираются по пятому кругу, дверцы печей хлопают ежесекундно, кто-то (и чаще всего это Пит) постоянно носится, вспоминая что-то жизненно важное и, разумеется, забытое в спешке еще вчера. За час до открытия я чувствую себя выжатым лимоном, успев дважды обжечься и один раз порезаться, за что исключаюсь из кухонных помощников. А потом натыкаюсь на Хеймитча, сидящего на перевернутом ведре в кладовке и неспешно потягивающего что-то из своей фляги.

— Может быть, поделишься? — с мольбой в голосе спрашиваю я, но ментор отрицательно машет головой, прислонив палец к губам. — Ты от Пита прячешься? — спрашиваю я тише, и он кивает, подзывая меня подойти поближе, и закрывает дверь в кладовую.

— Твой жених сведет меня с ума, — заговорщически бормочет он, делая еще один глоток. — А я тут, вообще-то, даже не работаю!

Смеюсь так громко, что Хеймитч прикрывает мне рот ладонью, а потом выталкивает из своего укрытия и захлопывает дверь. Я все еще хихикаю, когда возвращаюсь в главный зал, и только в тот момент будто впервые смотрю на пекарню такой, какая она есть. И понимаю: «У нас получилось!». От ежедневной утомительной работы замыливается полноценное видение, но отчего-то именно сейчас я вижу — это то, ради чего мы трудились. И это потрясающе!

Своим осознанием решаю срочно поделиться с Питом, который усердно натирает столешницу позади витрин с разномастным печеньем, и он, наконец-то, хотя бы на мгновение отвлекается от беготни.

— Правда? — голос звучит неуверенно.

— Конечно.

— Как думаешь, отцу… — он ненадолго замолкает, но заканчивать мысль вовсе не нужно. Я твердо киваю.

— Он бы тобой гордился, Пит. Получилось прекрасно. Люди полюбят это место.

Возникшее молчание вовсе не вызывает никакой неловкости, как это иногда бывает. Мы оба молчим, чтобы подольше побыть в этом моменте. Спустя несколько десятков секунд Пит наклоняется через прилавок и целует меня, бросая напоследок тихое «спасибо», прежде чем унестись по очередному важному делу на кухню.

Как я и предполагала, первый день проходит отлично. Разумеется, Сэй еще за несколько недель раструбила всем и каждому об открытии пекарни, так что очередь выстраивается уже с самого утра. Немного выдохнуть удается лишь днем, пока люди занимаются своей работой, но к вечеру всюду снова воцаряется хаос, длящийся до самого закрытия. Домой мы возвращаемся еле живые, и я засыпаю в комнате Пита еще до того, как он успевает вернуться из душа.

Только под конец второй недели работы я наконец-то чувствую какое-то облегчение: пропадает суета, процессы потихоньку налаживаются, первичный ажиотаж спадает, хотя посетителей все еще очень много. Наша маленькая команда справляется на ура даже в день городского праздника в честь первого года без Жатвы, хоть и покидает рабочие места глубокой ночью. В какой-то момент я понимаю, что скучаю по Питу, хотя вижу его целыми днями. Ведь бывает и такое, что за время работы мы перебрасываемся только парой слов, а вечером вырубаемся, только коснувшись подушек.