Пит. Я вижу Пита.
Смотрю ему в спину и не могу шелохнуться, будто спугну образ напарника, и он растворится в воздухе. Пит стоит на коленках, руки выпачканы землей, а рядом в тачке лежат кустики полевых цветов. Это примулы. От учащенного сердцебиения начинает неприятно шуметь в ушах. Пит выглядит почти нормально, немного похудел, покрыт целой картой из шрамов и ожогов, в точности, как и я, но в целом в нем узнается тот шестнадцатилетний парень, который стоял со мной на сцене во время Жатвы. Узнается до тех пор, пока он не поворачивается за очередным кустом, замечает меня и вскакивает на ноги, будто увидел призрака. Во взгляде, эмоциях, жестах мне с трудом удается найти хоть что-то знакомое. Делаю шаг вперед, а Пит два назад. Замираю и пытаюсь выдавить хоть что-то.
— Ты вернулся.
— Доктор Аврелий только вчера разрешил мне покинуть Капитолий, — замечаю, как он крепко сжимает руки в кулаки, в глазах читается страх на грани паники. — Кстати, он просил передать, что не может и дальше притворяться, что лечит тебя. Бери трубку, когда он звонит.
Медленно киваю и делаю еще несколько несмелых шагов вперед, Пит отступает лишь на полшага, не сводя с меня глаз. Я не думала, что увижу его снова. Хеймитч объяснил, что ему необходима очень длительная терапия, поэтому он не сможет вернуться в 12-й, возможно, никогда. На тот момент эта информация была лишь очередной каплей в океан боли, но сейчас я понимаю, как сильно скучала. Мой Пит уже давно заключил бы меня в объятия, пообещал, что мы со всем справимся, и я поверила бы. Но мой Пит мертв, его убил Сноу. От этой мысли начинаю злиться на напуганного человека напротив.
— А что ты здесь делаешь? — звучит слишком резко, но я злюсь и не могу сдерживать это.
— Увидел их по дороге домой, — парень кивает на кусты рядом. — И выкопал — для нее. Подумал, что можно посадить их рядом с домом.
Киваю, а глаза вмиг наполняются слезами. Примулы. Цветок, в честь которого получила имя моя маленькая сестренка. Перед глазами вновь и вновь всплывают кадры того дня: замечаю в толпе медицинскую форму 13-го дистрикта, знакомую косичку, встречаемся глазами, кричу ее имя, взрыв, огонь, вонь от горящих тел. Я ее не уберегла. Все, что я делала, было изначально для спасения Прим, а привело к ее смерти. Грудь распирает от начинающихся рыданий, и я пролетаю мимо Пита, который шарахается от меня, как от прокаженной, забегаю в дом и сквозь истерику пытаюсь добраться до своей комнаты. Силы покидают уже на середине лестницы, и я ползу на четвереньках, пока не оказываюсь у окна своей комнаты. Рыдания разрывают душу, но я все равно зачем-то смотрю на улицу, где Пит сидит на земле, схватившись руками за свои волосы и качается взад-вперед. Отшатываюсь от окна, падаю на кровать и кричу в подушку до тех пор, пока не отключаюсь.
Утром вместо привычного копошения Сэй, слышу настойчивый стук в дверь. На секунду в голове мелькает мысль, что это Пит, но потом с первого этажа доносится:
— Я вхожу, есть тут кто? — закатываю глаза и натягиваю одеяло на лицо, будто это может спасти меня от Хеймитча. — Ты еще спишь, солнышко? — слышу шаги по лестнице и заставляю себя встать.
— Если никто не отвечает, это вовсе не значит, что можно врываться в чужой дом, — бросаю ментору, проходя мимо него по лестнице вниз.
— И тебе доброе утро!
Цыкаю и оборачиваюсь к незваному гостю, уперев руки в бока. На его лице самодовольная улыбка, которую так и хочется сбить точным ударом в переносицу. Все последние дни я исправно ела, отвечала на вопросы Сальной Сэй и даже сходила в лес. Какого черта тогда он забыл у меня дома в такую рань?
— Что тебе нужно, Хеймитч?
— Хотел обсудить нашего нового соседа. Виделась с ним? — киваю, а от воспоминаний о нашей встрече в горле появляется ком. Сглатываю его и направляюсь на кухню за стол — разговор однозначно будет долгим. — Вчера вечером я разговаривал с доктором Аврелием, он, кстати, просил передать…
— Чтобы я брала трубку, когда он звонит, — перебиваю я. — Спасибо, Пит мне уже это передал.
— О, успели поболтать? — Хеймитч удивленно округлил глаза. — А док сказал, что наш парень еще не в себе.
— Он не в себе.
— Но вы говорили?
— Если это можно назвать разговором, — в голове невольно появляется картина, как Пит делает шаг назад, когда я подаюсь вперед. — Он посадил кусты примул у меня в клумбе, а потом валялся на земле в истерике, потому что я приблизилась на 3 метра.
Выплевываю слова со злобой, и они будто обжигают Хеймитча. Он жмурится как от пощечины и глубоко вздыхает. Почему-то становится стыдно, и я опускаю глаза в пол.
— Терапия не дала ожидаемого результата, — Хеймитч достает из кармана флягу и делает большой глоток. — С физической точки зрения Пит давно здоров, все последствия яда и пребывания в Капитолии сведены к нулю, — он делает паузу и задумчиво смотрит в окно на соседний дом. — Кроме его головы.
Пытаюсь пропустить слова сквозь уши, не акцентироваться на них, но каждое действует будто выстрел. Лучший врач в Панеме не смог помочь. Заключение в Капитолии и пытки сломали его, уничтожили саму сущность Пита. И теперь они вернули нам здоровую физически оболочку, чтобы что? Чтобы мы никогда не забывали, скольким людям сломали жизнь? Спасибо, я прекрасно помню это и без подсказок.
Мы молчим целую вечность. Хеймитч пьет, а я смотрю на свои отросшие грязные ногти на руках.
— И что от нас хочет Аврелий? — слова даются очень тяжело.
— Возвращение Пита в родной дистрикт — последний вариант починить его мозги. Все, что они пробовали до этого, не давало долгосрочного прогресса. Сейчас осталось только два пути: транквилизаторы до конца его дней, либо же он сможет восстановиться с нашей помощью.
— И что мы можем сделать, Хеймитч?! — срываюсь на ментора и хлопаю рукой по столу. — Он ненавидит меня! Презирает! Боится!
— Китнисс, я не говорю, что будет легко. Но мы единственные, кто у него остался, — устало выдыхает ментор.
Обхватываю лицо руками, больно впиваясь ногтями в лоб, и даю себе разреветься. Реву очень долго, все это время Хеймитч сидит неподвижно и иногда отпивает из фляги. Жалею его за то, что прожил всю жизнь, заглушая боль алкоголем, а на старости лет еще и обзавелся обузой в виде меня. Жалею себя, потому что потеряла всех близких людей и стала такой безвольной и никчемной. Жалею Пита, потому что, Хеймитч прав, кроме нас двоих у него никого нет. Самая большая неудача.
Когда слезы заканчиваются, а рыдания больше не просятся наружу из груди, устало поднимаю глаза на своего наставника и надзирателя, он молчит и ждет от меня чего-то.
— Я ничего не могу сделать, — голос звучит сипло и жалко. — Я не вынесу этого. Не хочу.
Он легко кивает, будто и так ожидал услышать что-то подобное, встает из-за стола и направляется к выходу. Я разочаровала его. Ну что ж, Хеймитч, давно пора было это понять.
— Китнисс, — он останавливается у самой двери, — сейчас совершенно неважно, что чувствует к тебе Пит. Он может любить или ненавидеть, но это не имеет никакого значения. Сейчас важно, что чувствуешь к нему ты.
Дверь закрывается, и я остаюсь наедине со своей огромной рваной раной прямо в сердце.
Весь оставшийся день провожу в постели, не поднимаясь даже, когда Сэй несколько раз настойчиво просит спуститься и поесть. Плевать. Хеймитч все равно не придет, так что можно даже не стараться. Ровно в восемь часов вечера, как и каждый день до этого, раздается телефонный звонок. Сама не понимаю почему, медленно плетусь и поднимаю трубку. На том конце провода доктор Аврелий явно удивлен таким поворотом. Он бегло приветствует меня, говорит, что крайне рад слышать, задает несколько вопросов о самочувствии, но я не выдерживаю и перебиваю его.
— Доктор, давайте ближе к делу. Что я должна сделать?
— Кхм. Китнисс, ты же понимаешь, что никто не может обязать тебя делать что-то, если ты этого не хочешь? — слова задевают, потому что я хочу помочь Питу. Просто не могу. Однако, вспоминая утренний разговор с ментором, понимаю, почему Аврелий говорит подобные вещи. Пытаюсь не злиться, но выходит паршиво.
