«Гораздо важнее то, что у нас есть сейчас, а не то, что было раньше», — мысленно успокаиваю себя и разрешаю словам сорваться с языка.

— Надеюсь, что я не была единственным хорошим в твоей жизни, потому что я совершенно точно не была хорошей. Или даже терпимой. Мы почти не общались после первых Игр, а когда общались, это были скорее неловкие обрывки ничего не значащих фраз, чем нормальные разговоры. Во время Тура мне казалось, что что-то изменилось, но потом объявили Квартальную Бойню, и все это потеряло смысл. Точнее, я думала, что все потеряло смысл, ведь скоро один из нас или мы оба должны были умереть, так что… Да, скорее всего, я была просто очередным кошмаром.

Пит долго молчит, обдумывая услышанное, и я хочу отвести взгляд, но держусь, позволяя голубым глазам смотреть насквозь, будто желая прочесть мысли. И, клянусь, мне бы очень хотелось, чтобы он их прочел и все понял, чтобы не пришлось объясняться и подбирать нужные слова, которых, кажется, даже не существует.

Проходит несколько минут или часов (под таким пристальным взглядом очень сложно судить о течении времени), прежде чем Пит хоть что-то говорит.

— Ты правда так считаешь? — киваю вместо ответа, и он шумно втягивает воздух носом. — А я вот прекрасно помню, что единственные связанные с тобой кошмары, которые мучили меня практически каждую ночь, были о том, что ты умираешь.

— Я говорю вовсе не про ночные кошмары, Пит. Ужасным было то, что было между нами в реальности. Как я совершала поступки, которые только все усугубляли и бесконечно тебя ранили, и в итоге все стало таким слишком запутанным как раз из-за меня.

— Так и что же такого ужасного было между нами?

Теперь уже никакой силы воли не хватает, чтобы продолжать удерживать взгляд, и я охотно перевожу его на стул напротив.

— Это очень сложно.

— Я понимаю, — Пит придвигается еще ближе, прижимая свое плечо к моему. — И будет гораздо легче, если ты сможешь объяснить.

Чувствую, как колотящееся сердце пытается пробить грудную клетку, а в горле зарождается знакомый ком, не предвещающий ничего хорошего. Сглатываю несколько раз, пытаясь собраться и выдать хоть какой-нибудь ответ, но пробивающие броню слезы совершенно этому не способствуют. Пит замечает их гораздо быстрее, чем я успеваю отвернуться или зажмуриться, и притягивает меня к себе, заключая в крепкие объятия.

— Все в порядке, — шепчет он, но с каждой секундой я только сильнее ощущаю тяжесть невысказанных слов.

Из меня вырывается только жалкое: «Прости», — которое вовсе не несет никакого смысла.

— Китнисс, тебе не за что извиняться, перестань, пожалуйста. Я знаю, что все это было очень запутанно, и разобраться по-человечески у нас не было никакой возможности. И еще я знаю, что ты не должна винить себя за то, что было раньше. А точнее… За то, что ничего не было.

Вздыхаю, держась за его футболку так сильно, словно боюсь, что рухну в бездну, если разожму пальцы.

— Кое-что все-таки было, — еле слышно бормочу я, и он отстраняется, замирая в ожидании. — Только поняла я это слишком поздно.

Взгляд Пита на мгновение отражает только глубокое непонимание, но спустя секунду он слегка хмурится, прищуривается и вопросительно заглядывает мне в глаза. Я не знаю, ждет ли он ответа, но все равно утвердительно киваю.

А потом он меня целует.

Отчаянно и с каким-то незнакомым мне напором, будто не желая больше сдерживаться.

Ну а я не желала этого уже несколько поцелуев назад, так что быстро улавливаю настроение и обвиваю его шею руками. Пит обхватывает меня за талию и усаживает на столешницу позади, сразу же приближаясь вплотную. На секунду хочется возмутиться, что теперь я совершенно вся буду в муке, но мысль ускользает также быстро, как и появилась.

Это всего лишь мука, и она сейчас абсолютно неважна, впрочем, как и весь мир вокруг.

Пит проводит рукой вдоль моего позвоночника от шеи и до самой поясницы, и мурашки по коже следуют в точности за его пальцами, заставляя мелко дрожать.

Воздуха начинает не хватать, так что приходится отстраняться хотя бы на пару секунд, чтобы жадно его глотать, и точно также жадно возвращаться обратно к настойчивым губам. В одну из таких передышек Пит, видимо, каким-то чудом научившийся жить без необходимости дышать, продолжает выкладывать дорожку из влажных поцелуев по моей щеке и подбородку, спускаясь к шее, и я зарываюсь пальцами в его волосы, притягивая ближе.

К этому моменту я и так уже не осознаю, насколько реально происходящее, но когда он прикусывает кожу рядом с ключицей и опускает одну ладонь на мое бедро, я просто теряю всяческие остатки рассудка. Рука замирает в этом положении, и я пользуюсь заминкой, чтобы вернуться к поцелую.

В этот раз, когда мои пальцы забираются под край его футболки, Пит снова шумно выдыхает прямо в поцелуй, но не останавливает меня, так что я пробираюсь выше, проводя пальцами по нежной коже на животе и ребрах.

— Сними ее, — шепчу я, и Пит послушно стягивает футболку, отправляя ее куда-то на пол.

С этого момента градус повышается минимум вдвое. Каждое прикосновение к коже отзывается во мне горячим жаром внизу живота, стремительно расползающимся по всему телу.

Я ни о чем не думаю ровно до того момента, пока Пит не берется за край моей футболки, вопросительно подняв бровь. Киваю, позволяя отправить и мою одежду в неизвестный полет, а потом прижимаюсь к нему всем телом скорее из желания прикрыться и чувствую, как и без того бешеный пульс теперь становится только отчаяннее.

Неужели это происходит? Вот так? Прямо здесь и сейчас?

Желание стать еще ближе немного оттесняется страхом, но я надеюсь заглушить его в очередном поцелуе, и Пит вовсе не против.

Я точно знаю, что в любой момент могу попросить его остановиться, и он это сделает. Только вот я не хочу просить, и этой единственной мысли хватает для постепенного успокоения.

Пит возвращает руку на мое бедро, оставляя случайные поцелуи на лице, шее и плечах, исполосованных уродливыми шрамами и ожогами, но в этих поцелуях нет ничего, что заставило бы меня начать волноваться о своем внешнем виде. Он отстраняется и медленно проходится взглядом сверху вниз несколько раз, а потом придвигается обратно и шепчет:

— Ты такая красивая, — окончательно выбивая из меня всяческие сомнения.

Больше я не думаю ни о чем кроме своей обнаженной кожи, соприкасающейся с его.

Тяну его ближе, целую шею и плечи, и Пит отвечает с такой же отдачей, отчего каждого нового поцелуя и прикосновения становится все более и более недостаточно.

Я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось.

Я хочу большего.

Я хочу Пита.