Мы стоим и смотрим друг на друга в разных концах здания, что немного неловко, на самом деле, но отвести взгляд было бы еще более странно. Пит кивком указывает мне дверь и выходит, а я иду следом.
— Хочешь пройтись? — говорит он, уже начиная шагать вперед по улице, так что остается только пристроиться рядом, сохраняя немного пространства между нашими плечами.
Мы идем молча, озираясь вокруг на совершенно новые и восстановленные здания по той самой дороге, вид которой довел меня до многочасовой истерики когда-то в прошлом.
Тогда все здесь было усыпано останками, костями и пеплом, и я точно не могла представить себе этот новый мир, старательно воссоздаваемый выжившими со всей страны. Теперь люди вокруг выглядят вполне обычно, живут своими жизнями, тяжело трудятся и переговариваются друг с другом. Здесь и там раздается смех, мимо проносятся дети, приятно пахнет едой.
Интересно, удалось ли этим людям восстановить мир и покой в своих душах также быстро, как отстроить здания и улицы? Нам вот с Питом явно не удалось. Глубоко внутри я до сих пор чувствую себя искалеченной, будто от взрыва бомбы, и пока что даже не смею надеяться на то, что когда-нибудь до конца излечусь.
Думаю, нам обоим это едва ли светит.
Когда мы доходим до центральной площади, я замечаю Сэй в толпе людей, разгружающих деревянные коробки с провизией, и машу ей рукой, а она радостно приветствует нас в ответ.
— Будет праздник, — наконец говорит Пит, указывая на огромное количество ящиков из Капитолия. — Через пару недель. Жатва.
Резко оборачиваюсь на него, широко раскрыв глаза, но потом смысл все-таки до меня доходит. В это время уже семьдесят пять лет подряд проходила Жатва.
Но только не в этот раз. И, надеюсь, никогда больше.
— Теперь это будет День памяти, — добавляет он. — Мэр приглашал нас выступить с речью, но Хеймитч отказался за всех троих.
Мысленно благодарю ментора за то, что мне даже не пришлось вдаваться в подробности этого приглашения и, очевидно, искать объяснения для отказа.
— Два официально сумасшедших победителя и один алкоголик. Не самая лучшая идея мэра.
— Он хороший человек, — говорит Пит, криво улыбнувшись. — И немного твой фанат.
Издаю звук, одновременно удивленный и возмущенный, испытывая странное смущение. Вот уж к чему я никогда не привыкну, так это к подобной известности. После первых Игр нас иногда узнавали в городе, но в основном люди были настолько заняты заботой о собственном выживании, что не обращали никакого излишнего внимания. Но теперь не стоит даже надеяться, что хоть одному человеку в стране не знакомы наши лица, только недавно постоянно мелькавшие на всех экранах.
— Судя по всему, и твой тоже. Иначе как еще объяснить, что пекарня почти достроена, а школа и Дом Правосудия нет?
— Может, он просто считает, что после всего случившегося детям будет полезнее немного продлить каникулы и иметь возможность приобрести свежее печенье, чем сидеть за партой?
Улыбаюсь, чувствуя, как градус напряжения постепенно снижается, и бросаю несколько быстрых взглядов на Пита, который неторопливо бредет по улице, смотря себе под ноги.
После вчерашнего дождя кое-где виднеются небольшие лужи, практически испарившиеся за день. Сегодня впервые за много дней подряд нет изнуряющей жары, поэтому можно идти по городу так долго, как нам захочется, не обливаясь при этом потом.
Мы доходим до здания будущей больницы в конце улицы, когда Пит останавливается и набирает в грудь воздуха, выглядя при этом совершенно растерянно, и я тоже моментально подхватываю волнение. Он молчит слишком долго, чтобы можно было продолжать спокойно стоять напротив, и я даже не замечаю, как слова начинают литься из моего рта.
— Пит, я знаю, что не должна была так говорить. Конечно же, это никакой не шанс. Это ужасно, и я бы все отдала, чтобы с тобой не случилось всего этого, но… Это уже случилось, так что я обещаю, что постараюсь дать тебе ответы на любые вопросы, какими бы сложными они ни были. Ты имеешь право знать свое прошлое, и это эгоистично с моей стороны выбирать за тебя, что помнить, а что нет.
Под конец я уже чувствую, как во рту пересыхает, и каждый звук дается все сложнее и сложнее. Пит внимательно дослушивает, а потом улыбается. Такая реакция немного удивляет, и, наверное, по моему лицу становится понятно, что ему было бы неплохо это объяснить.
— Просто ты украла половину моей речи, — говорит он, только сильнее меня путая.
— О чем ты говоришь?
— Я хотел сказать примерно то же самое, — Пит делает маленький шаг вперед. — Ну, по крайней мере, про эгоизм. Только не твой, а мой. Я не должен был ждать, что ты с радостью начнешь воскрешать в памяти Игры, потому что ты имеешь полное право попытаться забыть их как страшный сон.
— Нет, ты не прав, я не имею такого права. Некоторые вещи, которые тебе хочется вспомнить, знаю только я, так что…
— Китнисс, не надо, — он перебивает меня, приближаясь еще ближе, и берет за руку немного крепче, чем обычно. Это не совсем порыв нежности, скорее желание настоять на своем, но я не против в любом случае. — Давай не будем спорить.
— Чтобы не спорить, мы должны прийти к общему мнению.
— Хорошо. Тогда договоримся, что ты можешь не объяснять то, чего не хочешь, ладно?
— А ты можешь спрашивать о чем угодно, и я постараюсь ответить.
Пит согласно кивает, и я киваю в ответ.
— Так просто? — снова ухмыляется он. — Я из-за этого всю ночь не спал и выслушал бесконечно длинный монолог Хеймитча.
Теперь уже улыбаюсь и я.
— Все же правило про разговоры не должно иметь никаких исключений.
— Да, — соглашается Пит, переплетая наши пальцы. — Это отличное правило.
Мы отправляемся домой и ужинаем в компании Хеймитча, который не упоминает ничего из произошедшего в последние дни, за что я ему очень благодарна. Пит жалуется, что не имеет ни малейшего представления, как найти сотрудников, и ментор предлагает ему попросить помощи у Сэй, потому что она лучше всех остальных знает добрую половину Дистрикта.
Когда Хеймитч уходит домой, а я вытираю последнюю тарелку, Пит, ничего не спрашивая, берет с полки одну из книг и размещается на диване, отчего я окончательно успокаиваюсь, выбрасывая из головы остатки дурных мыслей.
— Хеймитч кое-что сказал мне утром, — говорит он спустя пару страниц и закрывает книжку, поворачиваясь лицом так, что наши коленки упираются друг в друга.
— И что же?
Пит прикрывает глаза, коснувшись ресницами щек, и снова смотрит на меня своими бездонными голубыми глазами, в которых больше света, чем в самом солнечном дне на моей памяти.
— Он предположил, почему ты не хочешь говорить про многие вещи, и я хочу убедиться, что он не прав, — мое сердце выдает несколько тяжелых ударов, но я все же киваю, мысленно готовясь отвечать на любой вопрос, потому что обещала сама себе. — Ты ведь не считаешь, что я могу обидеться или разочароваться из-за того, что было раньше, да?
