— Китнисс, ну почему вы всегда все так усложняете? — сетует Энни. — Никто заранее не знает, что вообще значит это «правильно», когда дело касается двух людей и отношений между ними. Только вы сами определяете это, поэтому ошибаться нормально, — ее тон снисходительный, будто нужно объяснить простые истины ребенку. — И чем быстрее вы оба это поймете, тем будет лучше. Хватит уже истязать себя за каждую неудачу, милая.
— Дело даже не в ошибках, которые мы совершаем сейчас, а в нашем прошлом. Он хочет все знать, Энни, — говорю я, зажмурив глаза, потому что испытываю от этого почти физическую боль. — И это наверняка все разрушит.
— Почему ты считаешь, что ваше прошлое может что-то разрушить?
— Потому что это ужасно, — выдыхаю я. — Пит был влюблен, а мы с Хеймитчем просто использовали это, чтобы выстроить стратегию выживания. И ему пришлось вписаться в эту историю, чтобы сохранить жизнь нам и нашим близким, но это вовсе не значит, что каждое интервью и все эти поцелуи, и речи на камеру не ранили его. А потом… Потом все изменилось, да, но Пит уже был слишком разрушен произошедшим, чтобы поверить. И это может случиться снова, чего я больше всего и боюсь.
— Милая, — нежно произносит она. — Именно благодаря такому прошлому вы обрели то, что имеете сейчас. Ты должна понимать, что многие вещи остались навсегда позади лишь в воспоминаниях. И Пит тоже должен это понимать. Я почти уверена, что он понимает.
— А если нет?
Она снова глубоко вздыхает.
— Тогда я позвоню ему и вставлю мозги на место, — у меня вырывается тихий смешок и что-то похожее на «ладно». — Я серьезно, Китнисс. Давно пора выложить все карты на стол, а потом решить, что с этим всем делать, иначе вы сведете друг друга с ума.
Приходится согласиться, потому что Энни, конечно же, во многом права, хоть и поверить в это сложно. После разговора я еще долго стою с трубкой в руках, пытаясь внушить себе, что все именно так, как она говорит. Что мы не безнадежны и должны продолжать пытаться.
Но все это так чертовски сложно.
И с приходом Хеймитча легче не становится. Он почти с порога начинает смотреть на меня с подозрительным прищуром, не отрывая взгляда, даже когда присаживается за стол и наливает себе в кружку кофе. Почему-то самым разумным решением мне кажется сесть напротив и уставиться в ответ, как я и поступаю.
— Итак, — начинает ментор, сделав несколько глубоких глотков из своей чашки. — По твоему виду могу предположить, что ночка была бессонной. И в связи с этим у меня есть несколько вариантов.
— Хеймитч… — перебиваю его, закатывая глаза.
— Я не договорил, — продолжает он. — Мне потребовался один взгляд на твое многострадальное лицо, чтобы это количество вариантов сократить. И теперь у меня есть лишь один вопрос: увидим ли мы вообще сегодня Пита, раз вы умудрились снова разругаться?
Его голос звучит так, будто он чертовски устал от происходящего и ни капли не удивлен, что, если честно, бесит.
— Сам скажи, раз читаешь нас, как раскрытую книгу.
— О, солнышко, боюсь, что такие нелогичные сюжетные повороты даже мне не предугадать. Так что случилось на этот раз?
— Мы не ругались, — начинаю объясняться то ли из-за его пристального взгляда, то ли из-за желания доказать, что он не прав. — Просто… произошли разногласия. Но все в порядке. Мы сами разберемся.
— Да? — Хеймитч наигранно поднимает бровь и наклоняет голову. — Тогда ждем Пита и идем в пекарню как обычно?
Если честно, я понятия не имею, в каком состоянии сейчас Пит, и захочет ли он видеть меня сегодня, поэтому просто молчу вместо ответа, и через какое-то время ментор многозначительно вздыхает, резко опуская кружку на стол. Вздрагиваю и поднимаю на него глаза, встречаясь с тем, что никак не ожидаю увидеть.
Налет самоуверенности и острого сарказма на его лице сменяется простым человеческим волнением и… чем-то, что я не могу понять наверняка, но уже много раз замечала раньше. Кажется, так выглядит желание помочь и одновременный страх из-за возможной неудачи.
— Мы должны быть одной командой, Китнисс, — говорит он, не отводя глаз. — Вы должны доверять мне, а я вам. Иначе ничего не выйдет.
И я знаю, что он прав.
Знаю, что, благодаря своему таланту замечать детали, систематизировать и превращать все действия в четкие планы, Хеймитч способен не только вытащить своих трибутов из безнадежной ситуации, но и совершить тысячи других невероятных вещей. Например, вернуть Пита, как он уже сделал это всего полгода назад. Именно поэтому, стиснув зубы, я начинаю говорить.
— Он хочет, чтобы я рассказала ему про Игры… ну, знаешь, про нас с ним на Играх и, наверное, после.
— Ясно, — выдыхает он, потирая переносицу, а я просто благодарна за то, что не приходится объяснять, почему это вообще проблема. — Я ожидал, что это произойдет, потому что он был слишком уж отстраненным и спокойным каждый раз, когда мы этого касались. Знаешь, я думаю, что они хорошенько поработали над его воспоминаниями именно благодаря записям с Игр. И… да. Ладно. Я поговорю с ним.
Борюсь с секундным желанием поспорить и сказать, что мы разберемся сами, потому что, во-первых, Хеймитч сейчас не выглядит как человек, с которым я бы хотела спорить, а во-вторых, потому что прекрасно понимаю, что он может оказаться гораздо лучше меня в том, чтобы подобрать необходимые для Пита слова. Киваю, но ментору не требуется мое согласие, потому что он и без этого уже начинает вставать из-за стола.
— Надеюсь, ты не собираешься сидеть дома весь день и жалеть себя, солнышко, — бросает он, выходя из кухни. — Пекарня сама себя не построит.
И сначала мне кажется, что будет не очень уместно отправиться туда одной после сегодняшней ночи, но потом я все же решаю, что это какой-то детский и необоснованный страх. Даже Хеймитч молча работал вчера весь день, хоть и наорал на нас незадолго до этого и был чертовски зол. Так что уже через час я стою в пекарне с кистью и краской, слушая рассказ мужчины из Третьего Дистрикта, Рика, помогающего с установкой печей, о том, как он вообще оказался в наших краях.
К обеду к нам присоединяется Хеймитч. Он бросает мне быструю улыбку, прежде чем приступить к работе, и я трактую ее как добрый знак, но не хочу ничего уточнять вслух, пока мы не одни. Я уверена, что он нашел бы способ также невербально сообщить, что все плохо, если бы это было так, так что немного выдыхаю. Пит появляется только вечером и извиняется, что пропустил целый день, объясняя это ночной бессонницей и головной болью.
— Наверное, из-за дождя, — спокойно пожимает плечами Рик. — Моя жена тоже проворочалась полночи.
— Как и Китнисс, — добавляет Хеймитч, благодаря чему Пит наконец-то переводит на меня взгляд, слегка поджав губы. Я пытаюсь выдавить хоть какую-нибудь улыбку, но никак не могу, пока на заднем фоне мужчины уже принимаются обсуждать подкрадывающуюся осень.
