— Ну, оно и дальше будет твоим тайным местом, если хочешь. Можешь не волноваться. Я все равно никогда не найду сюда дорогу сам, — шутит он, но через несколько минут со всей серьезностью поворачивается и говорит: «Спасибо».
И я понимаю, что это «спасибо» вовсе не за то, что я сопроводила его и не дала заблудиться. Теперь я окончательно чувствую облегчение, ведь в этом дорогом для меня месте находится дорогой для меня человек, который благодарен за то, что я его сюда впустила. И как удивительно теперь вспоминать, в каком состоянии я находилась здесь в прошлый раз, и как все изменилось теперь.
Со стороны может показаться, что мы все время топчемся на одном месте, но на самом деле изменилось все. Изменилась я, изменился Пит, и между нами наконец-то появилось что-то стабильное, не позволяющее каждый раз волноваться о том, что после очередной ссоры или приступа наши пути разойдутся навсегда. Наверное, мы никогда не были так близки раньше, даже когда целовались по сто раз за день на камеру, потому что все, что есть у нас теперь — целиком и полностью настоящее, выстраданное и желанное с двух сторон. Жаль только без поцелуев…
От этих мыслей невольно начинаю улыбаться, и Пит вопросительно поднимает брови, но я только смущенно машу головой, не в силах быстро придумать какую-нибудь убедительную ложь, но он, к счастью, и не настаивает, да и сам явно о чем-то размышляет. Решаю попытать удачу и спрашиваю, о чем именно.
— О том, что мы с тобой в лесу, и в кой-то веке нет ни единого шанса, что сейчас сюда прибегут переродки или другие трибуты. И можно не переживать, что кто-то из нас истекает кровью или умирает от голода. Даже не нужно охотиться. Просто лес и просто мы.
— Даже немного скучно, да? — ухмыляюсь я.
— Раньше не понимал, но я просто обожаю такую скуку, — с совершенно обезоруживающим взглядом говорит Пит, и я уверена, что утонуть в его голубых глазах сейчас гораздо легче, чем в глубоком лесном озере перед нами.
Мы проводим день, лениво ворочаясь с боку на бок под большим деревом, обсуждая тысячу разных тем, читая книгу (Пит читает, а я пытаюсь не дремать) и поглощая домашние запасы. Я недолго плаваю, проверяя, не утеряла ли этот навык, а потом целый час уговариваю Пита присоединиться, но он заявляет, что решительно намерен не вставать со своего места до самого вечера, так что приходится сдаться.
Домой мы решаем вернуться специально еще до темна, чтобы не волновать долгим отсутствием Хеймитча, на чем настаивает Пит, припоминания, как он разыскивал меня под ливнем в прошлый раз и потом был готов прибить. Я с этим охотно соглашаюсь, потому что соблюдаю условия нашего перемирия, как и ментор, хотя заканчивать день совершенно не хочется.
Пока мы шагаем в направлении Дистрикта под шелест листвы и пение птиц, Пит вслух размышляет о том, сколько еще предстоит сделать для пекарни до открытия. Список получается довольно внушительным, и мне тяжело представить, как уложиться в столь сжатые сроки. Становится очевидно, что больше трехдневных выходных нам не видать, пока не разберемся со всеми проблемами, даже если жара не прекратит нарастать.
— Еще нужно найти работников, — добавляет он. — Скорее всего, придется их всему научить, потому что даже среди приезжих вряд ли есть пекари. Но деваться некуда, вдвоем мы точно не справимся.
— Вдвоем? — слишком быстро и удивленно выпаливаю я, повернувшись к Питу.
— Думаешь, что Хеймитч захочет работать? — спрашивает он, а потом мгновенно мрачнеет, встретившись со мной взглядом. — А, ой… Ты о себе. Извини, я даже не спросил. Нет, ты, конечно же, ничего не должна, я просто…
— Пит, не дури, — прерываю его я. — Я буду очень рада работать в твоей пекарне, просто в этом плане я скорее буду мешать, так что даже не рассчитывала, что ты меня позовешь.
Мысль о том, что он не рассматривал варианта, в котором мы не будем работать вместе, вызывает в душе трепет и заставляет улыбнуться. Да, выпечка — не моя сильная сторона, но так я хотя бы не буду скитаться по пустому дому в поисках занятий. Эта работа мало чем поможет мне в поисках себя в новом мире, но зато даст возможность чаще бывать с Питом. Хотя, кто знает, может быть, во мне скрыты какие-то пекарские таланты, о которых я еще сама не знаю.
— Вообще-то, у нас был уговор, — с ухмылкой говорит Пит, сразу же расслабляясь. — И нет, ты не будешь мешать, Китнисс. Забыла, как однажды спасла булочки из духовки?
— Вряд ли тот вечер можно забыть, — отвечаю я быстрее, чем успеваю подумать, и слишком поздно осознаю, что говорю совсем не о спасенной выпечке.
Бросаю взгляд на Пита в надежде, что он этого не понял, но смущенная улыбка убеждает в обратном. Какое-то время мы молчим, пока я не спотыкаюсь о корень дерева, еле удерживаясь на ногах только лишь потому, что вовремя схватилась за Пита и чуть не потянула его за собой.
— Еще пару месяцев без вылазок в лес, и будешь топать громче меня, — шутит он, мгновенно разряжая обстановку, и я завидую, что не умею делать также.
До Деревни мы добираемся как раз незадолго до заката, и сосед по-джентельменски вызывается донести почти пустую корзинку прямо до дома, а я вовсе не протестую, растягивая момент расставания, пусть оно и продлится совсем недолго.
Возле моей клумбы приятно пахнет мятой, а атмосфера вокруг будто располагает к тому, чтобы закончить день также лениво и не спеша, как мы его и провели. Все жители настолько изнурены палящим зноем, что не высовываются на улицу, и вокруг стоит тишина, нарушаемая только совсем далекими звуками стройки, доносящимися из города. Я с упоением наслаждаюсь этим покоем и последними минутками наедине, и Пит, вроде бы, тоже. По-крайней мере, мне так кажется, потому что он тоже витает в мыслях где-то далеко отсюда.
— Отличный был день, — говорю я, принимая из его рук корзинку возле порога. — Спасибо.
— Это тебе спасибо, — мгновенно отвечает Пит, а потом быстро наклоняется и целует меня куда-то в уголок губ.
Корзина между нами мешает приблизиться на нужное расстояние, отчего поцелуй получается слишком быстрым и неловким. Я даже отшатываюсь назад от удивления, выпучив глаза, но уточнить, что это вообще было, не у кого, потому что Пит уже направляется к себе домой быстрыми шагами, оставив меня на пороге с колотящимся сердцем.
Осознание произошедшего приходит не сразу, а когда приходит, мне хочется пищать и прыгать, словно маленькому ребенку. Задаюсь вопросом, можно ли считать правило о первом шаге со стороны Пита, которое я сама же себе и выдумала, официально выполненным, и, наверное, слишком быстро решаю, что можно. После этого появляется неудержимое желание отправиться к нему прямо сейчас, и я даже убеждаю себя, что это хорошая идея, но приходит Сэй с внучкой, так что приходится все отложить.
Следом является ментор, а за ним по аллее уже идет Пит, так что мы подвергаемся быстрому допросу о прошедшем дне. Убедившись, что все живы и здоровы, Хеймитч принимается пересказывать новости, которые только что посмотрел по телевизору, активно обсуждая их с Сэй. Я не участвую в обсуждениях отчасти потому, что совершенно не интересуюсь политикой, но в основном из-за того, что внимательно слежу за Питом, ожидая, что он хоть на секунду оторвет взгляд от своей тарелки, чего так и не происходит.
После ужина мы с Питом моем и протираем посуду, и я не удерживаюсь от того, чтобы уставиться на него вопросительным взглядом, на что получаю ответ в виде кивка в сторону Хеймитча, развалившегося на моем диване. С этой минуты Пит моет тарелки в два раза дольше обычного, а я протираю их настолько старательно, что быстрее было бы им просто высохнуть в сушилке. К счастью, сегодня ни ментор, ни Сэй не намерены задерживаться надолго, так что мы остаемся вдвоем с невероятно качественно вымытой и протертой посудой совсем скоро.
— Пит… — начинаю я, но меня сразу же перебивают.
— Просто скажи: я не должен был этого делать, да? — выпаливает он, вызывая у меня только улыбку.
Тот ли это Пит, который столько раз целовал меня перед камерами, который был готов пожертвовать собой, который признался в любви и сделал предложение буквально на глазах у всей страны?
