Одно я знаю точно — я ни капельки не жалею о том, что произошло вчера, и сделала бы так снова, но только вот среди моих близких нет ни одного человека, кто со мной согласен. Наверное, будь я хоть немного умнее, послушала бы советы, приняла опасения и не нарушала бы наши привычные будни своими душевными порывами, но только это была бы уже не я. Готова поспорить, Хеймитч теперь будет дуться и игнорировать меня всеми способами, пока в один прекрасный день не напьется и не выдаст все, что думает. Сэй не станет осуждать напрямую, но я уже представляю ее взгляд, наполненный волнением и заботой, и становится не по себе. А Пит…
С ним все сложнее. С одной стороны, он несколько раз напрямую просил меня держаться на расстоянии ради моей же безопасности, а я, вроде как, согласилась с ним, чтобы лишний раз не ссориться. И вчерашние слова только подтвердили то, что я предала его доверие, подвела его и поставила под угрозу нашу тихую стабильную жизнь. В глазах Пита читался страх, отчаяние и горькое разочарование, но его руки, сомкнутые вокруг моей спины, крепко прижимающие к себе, разве они не говорят об обратном? Разве это не показатель моей правоты, если в самую темную минуту он до боли нуждается в поддержке, и, когда получает ее, справляется с приступом гораздо легче?
Может быть, дело вовсе не во внутренних демонах и охморе? Возможно, тьма давно обуздана, но сам Пит просто боится признаться себе в этом? Ведь никто не разочаруется в тебе, если будет ждать только плохого, мне ли не знать. Я сама жила по этому принципу очень долго, ведь огорчать дорогих тебе людей гораздо больнее, чем это может казаться.
Но так жить нельзя. Этот неправильный выбор отбирает у тебя всякие шансы на счастливое будущее. Нельзя ставить на себе крест, нельзя возводить стены, нельзя опускать руки. И нельзя отталкивать близких даже из добрых намерений.
Чтобы не сойти с ума от шквала мыслей, спускаюсь вниз и готовлю завтрак, а, когда Сэй приходит вместе с внучкой, настойчиво избегаю встречи с ее взглядом. К счастью, женщина достаточно мудра, чтобы не говорить о вчерашнем, но неприятная тема все равно витает в воздухе, потому что больше никто так и не приходит.
Сэй порывается притащить Хеймитча силком, и мне стоит больших усилий переубедить ее в необходимости этого действия. Она злится на него и на Пита за компанию, из-за чего мне хочется крепко обнять ее вместо всяких слов, ведь, кажется, она теперь становится единственным человеком, который не планирует меня осуждать. Вместо этого я получаю порцию поддержки и даже смеюсь, когда она парадирует вчерашнюю истерику ментора, заблаговременно прикрыв ладошками уши внучки. А после завтрака она предлагает заплести мне косичку, и я охотно соглашаюсь, скорее из-за того, что нуждаюсь в чьих-то теплых и надежных руках, а не в опрятной прическе.
— Пит разозлился? — осторожно спрашивает она, пока я зажмуриваю глаза от удовольствия, почувствовав в волосах ее пальцы, и просто киваю в ответ. Сэй грустно вздыхает, продолжая перебирать пряди. — Не переживай, он скоро отойдет.
— Я даже не знаю, как лучше теперь поступить. Оставить его в покое или извиниться? Хотя, если честно, мне вообще не жаль.
Сэй гладит меня по голове: ото лба до самого затылка, и я, открыв глаза и запрокинув голову еще немного назад, вижу ее загорелое лицо, подернутое доброй улыбкой. Не могу вспомнить, чтобы кто-то смотрел на меня так раньше, но отлично понимаю, что означает это выражение. Так родители смотрят на своих детей, даже если они вытворили что-то невозможное: с принятием и любовью. Сердце сжимается в плотный комок, а глаза начинает жечь, когда до меня доходит это осознание, но Сэй трактует мои эмоции явно не на свой счет. Она наскоро завязывает косичку и притягивает меня за плечи к себе, продолжая гладить по голове.
— Правильно, тебе не о чем жалеть. Ты поступила так из светлых намерений, так что здесь нечего стыдиться. Вы так молоды, и наломаете еще больше дров за всю жизнь, чем наломали уже. Поверь, без этого никуда, — она легко касается моего подбородка, и я поднимаю лицо наверх, встречаясь с ней взглядом, от которого сразу же становится теплее. — И я не советчица тебе по поводу Пита, потому что совсем плохо знала его раньше, но одно могу сказать точно: судьба крепко связала вас, так что вдвоем вы сможете гораздо больше, чем поодиночке.
Благодарность от услышанного тяжело передать словами, поэтому я еще долго сижу вполоборота на стуле, прижимаясь щекой к фартуку Сэй, и продолжаю чувствовать поддержку, даже когда она уходит в город. Становится немного легче, хотя на душе все еще неприятно пусто, а ответы на сложные вопросы так и не находятся.
Я жду хотя бы какой-нибудь весточки от Пита весь день, а когда вечером понимаю, что буду ужинать в одиночестве, еле сдерживаю нахлынувшие эмоции. Утро следующего дня мы проводим вдвоем с Сэй, и она зовет меня помочь ей с поставкой продуктов, скорее чтобы не оставлять меня одну, чем ожидая реальную помощь. И я благодарна ей за это, потому что вечером от усталости просто валюсь в кровать и мгновенно засыпаю, и только на утро болезненно вспоминаю, как женщина предупреждала меня вчера, что не сможет прийти на завтрак. А это значит, что я снова буду одна.
Примерно к обеду от скуки мне уже хочется лезть на стену, и я начинаю чувствовать практически физическую потребность в том, чтобы послушать утренний бред Хеймитча, потягивающего кофе с похмелья, или истории Сэй о жизни в городе. И я совершенно точно каждой клеткой тела нуждаюсь в том, чтобы хотя бы увидеть Пита и убедиться, что все в порядке. Ну, если представить, что наша вялотекущая жизнь в последние месяцы — это порядок.
Ноги сами несут меня к телефонной трубке, но смелости хватает только на то, чтобы набрать номер Энни, которая все равно не отвечает. В следующие несколько часов я делаю пару попыток дозвониться в Четвертый Дистрикт, но они оказываются безрезультатными, так что я просто смиряюсь с тем фактом, что сегодня единственным моим собеседником будет Лютик, который тоже вовсе не собирается кого-то выслушивать, практически сразу забираясь на верхнюю полку шкафа.
Прослонявшись весь день по дому, решаю, что должна хотя бы навестить Хеймитча и дать ему возможность высказать все, что он обо мне думает. Возможно, чтобы заслужить его прощение, даже придется похвалить гусей (на этот случай я не без труда вспоминаю несколько их имен), но на что только не пойдешь от отчаяния. Уже на пороге решаю вдобавок прихватить небольшую бутылочку чего-то очень спиртного, припасенную у меня с незапамятных времен, чтобы наверняка расположить ментора к себе.
Жар с улицы неприятно бьет в лицо даже сейчас — прямо перед закатом, и я мгновенно покрываюсь липкой влагой. Ловлю себя на мысли, как приятно осознавать, что наша Деревня живет своей отдельной жизнью, совершенно не зависящей от проблем бывших Победителей. Раньше, если Хеймитч уходил в запой, а я предпочитала не вставать с кровати неделю, то единственным движением здесь были визиты Сэй, не без труда пытающейся вернуть нас в чувства. Теперь, даже если внутри моего дома ничего не происходит, — вокруг кипит жизнь: колышется развешенное постиранное белье, где-то вдалеке слышен лай собаки, из дома по-соседству доносятся звуки телевизора, во дворе рядом мужчина мастерит из дерева что-то на данный момент напоминающие ящик. Не знаю, что раздражающего находит Хеймитч в этой неторопливой суете, но меня перемены только радуют. В нашем Дистрикте снова потихоньку возобновляется жизнь, а разве не ради этого было все то, через что мы прошли?
Хотя ментора, прожившего в полном одиночестве здесь почти двадцать пять лет, вполне можно понять. Он-то даже наше общество выносит с большим трудом, что уж говорить о «чужаках» со всей страны. Да и познакомиться с соседями сложновато, когда двое невыносимых подопечных то и дело пытаются испортить жизнь то себе, то друг другу, а в Дистрикте столько не выпитого алкоголя…
Стучу в дверь скорее из желания с порога расположить к себе Хеймитча, сколько из вежливости, и толкаю ее, не дожидаясь приглашения. В доме горит свет и пахнет… едой? Причем вкусной едой, а не какими-то соленьями из банок. Принюхиваюсь и захожу внутрь, почти натыкаясь на внезапно появившегося хозяина. Он, на удивление, бодр и трезв, хотя и выглядит хмуро, отчего я даже начинаю сомневаться, что зашла в нужный дом к нужному Хеймитчу.
