— Почему ты постоянно меня отталкиваешь? — не выдерживаю этого взгляда и набрасываюсь, наверное, слишком агрессивно.

— Это не так, Китнисс, — возражает он. — Я просто волнуюсь за твое состояние и не хочу навредить!

— Хватит меня опекать, Пит! Я сама могу решать, что мне стоит делать, а что нет. А ты совершенно не даешь мне права выбора. Ты решил все за нас двоих! Выдумал какую-то смертельную опасность и оправдываешь этим свое желание держать меня на расстоянии.

— Выдумал?! — он вскакивает на ноги. — Если ты считаешь, что я это выдумал, то нам на самом деле стоит держаться на расстоянии.

Не успеваю я вставить хоть слово, как входная дверь дома захлопывается, а потом слышится звук закрывающегося замка. Мы никогда не запираем свои дома, так что этот очевидный жест адресован конкретно мне, и говорит он красноречивее всех слов.

И хотя я прекрасно понимаю, что ляпнула лишнего, все равно искренне считаю, что была права. Постоянные отмазки и аргументы помогают ему сократить наше время наедине, а история со смертельной опасностью — всего лишь очередной предлог быть как можно дальше. Но мне совершенно непонятна такая логика. Я не слепая и не глупая, а к тому же знаю Пита, как облупленного, так что легко замечаю его взгляды и жесты, направленные в мой адрес. Иногда создается ощущение, что мой мальчик с хлебом где-то глубоко внутри очень хочет проявить себя, но его обновленная версия запирает это желание на сто замков, только бы не потерять власть над ситуацией.

Как он сказал сам, воспоминания о любви все еще на месте. Мне тяжело понять, каково это — помнить, как ты кого-то любил, но я почти уверена, что такое оставляет неизгладимый след на всю жизнь. И эти попытки не влюбиться снова вызывают десятки вопросов. Очевидно, что Пит мне вновь доверяет, больше не призирает и не ненавидит. А еще целует так, будто и не было никаких капитолийских казематов и проклятого охмора. И эти вещи совершенно не стыкуются между собой.

Все это сводит с ума, и я решаю постоять подольше под прохладными струями душа, чтобы немного успокоиться. Вопреки всем ожиданиям, вода не уносит тревоги вместе с собой, не залечивает душевные раны, не дает никаких ответов и даже не смывает усталость. Плетусь к кровати, в надежде как можно скорее погрязнуть в мире снов, но взгляд случайно цепляется за силуэт с телефонной трубкой в руках. И почему-то я уверена, что звонок направлен совсем не доктору Аврелию.

И почему это ей удается найти подход к Питу, а мне нет?! Пусть они и не пара, но сейчас являются гораздо более близкими друг другу людьми, чем мы. Ведь даже в ответ на прямое предложение поделиться со мной своими тревогами, снова прозвучали очередные отговорки. Неужели девочка, слетевшая с катушек много лет назад, больше подходит для чистосердечных бесед, чем я?

Злобно валюсь на кровать, откинув в сторону влажное полотенце, и чувствую, как неприятно ревность гложет меня изнутри. Вопросы и мысли несутся в голове с бешеной скоростью, а спустя несколько минут я еще и слышу отголоски смеха, доносящиеся из соседнего дома, которые окончательно добивают меня, вынуждая накрыть голову подушкой и почти кричать от безысходности.

Но спустя время одна странная, но очевидная идея приходит в голову так ярко, что заглушает весь гомон голосов, освобождая хотя бы временно от этой пытки. Накидываю халат и крадусь к собственному окну, словно воришка. В комнате напротив все еще горит свет, а силуэт по-прежнему разгуливает с телефоном, поэтому приходится занять уже забытую наблюдательную позицию и просто ждать. Чем больше времени проходит, тем сильнее стучит сердце, подпитываемое адреналином и дурными мыслями, но я с легкостью отбрасываю их и поднимаюсь на ноги, когда свет в комнате гаснет.

Несколько метров вдоль коридора, и я уже набираю номер, который когда-то часами прожигала глазами, будто могу уничтожить его вместе с владелицей. Долгие гудки сменяются шорохом, а потом уставшим голосом юной девушки, которая вовсе не является моим врагом и не заслуживает этой необоснованной ненависти. Она здоровается несколько раз, прежде чем первые слова слетают с моих губ.

— Энни, привет, это Китнисс. Прости, что я звоню так поздно, но мне очень нужна твоя помощь.

— Китнисс, я так рада тебя слышать! — голос вправду звучит воодушевленно. — И чем же я могу тебе помочь?

— Это насчет Пита.

Ненадолго в трубке повисает молчание, которое изначально кажется мне немым отказом обсуждать напарника, но в следующее мгновение ласковый голос снова заставляет испытать стыд за то, что я постоянно недооцениваю его владелицу.

— Милая, я уже даже и не надеялась, что ты позвонишь.

— Так ты сможешь мне помочь?

— Конечно, Китнисс. Всем, чем смогу.

Выдыхаю и присаживаюсь на прохладный пол, настраиваясь на долгую и сложную беседу, которая в лучшем случае даст ответы на часть мучающих меня каждый день вопросов, а в худшем — раз и навсегда отберет всякую надежду на счастливое будущее рядом с Питом.

Комментарий к 9

Пожалуйста, делитесь эмоциями после прочтения, это для меня очень важно!)

И не забывайте нажимать “жду продолжения”, чтобы увидеть следующую главу быстрее.

========== 10 ==========

Комментарий к 10

Сразу извиняюсь за относительно длительное ожидание главы, но в свое оправдание скажу, что она получилось большой, а делить на несколько мне показалось бессмысленным. Так что приятного чтения!)

С самого детства я слышала одну и ту же фразу, тысячу раз прозвучавшую из разных уст. Отец рассказывал истории о «королевстве», в котором многие люди не могут позволить себе купить кувшин молока и буханку хлеба на завтрак, пока другие устраивают празднества и ни в чем себе не отказывают. Он говорил о «короле», который ради забавы крадет детей из семей и заставляет их драться друг с другом. Поведал мне о строгих законах и о том, как некоторые из них можно обойти. И каждый рассказ всегда заканчивался одной и той же фразой.

«Ты должна быть сильной, — говорил он, поглаживая меня по голове. - Это поможет тебе со всем справиться». Поэтому он научил меня охотиться и выживать в сложных обстоятельствах.

Я не перестала слышать эту фразу даже когда отец погиб. Жители Шлака, продавцы в Котле, бывшие знакомые мамы и шахтеры, знавшие нас, все повторяли вновь и вновь, что мы с Прим должны быть сильными.

Прощаясь перед 74 Голодными Играми, практически все просили лишь об одном: «Будь сильной». Это же я слышала потом от Хеймитча и Цинны. Они все ожидали, что я справлюсь с испытаниями, а я никого не хотела подвести. Согласившись стать Сойкой-Пересмешницей, я будто дала обещание целой стране, что буду бороться до последнего, чего бы это мне не стоило. Теперь уже каждый человек вокруг ожидал от меня того же, что и отец когда-то в детстве.

Но правильно ли я поняла, что значит быть сильной на самом деле?

Ведь для меня это означало быть закрытой, упертой, где-то даже наглой, откровенно отчаянной и бесстрашной хотя бы внешне, ведь внутри все иногда трепетало от паники. А еще это означало не показывать своих чувств и слабостей никому и брать на себя ответственность даже за то, что зачастую казалось не по плечу.

Но сейчас, разговаривая по телефону с Энни Крестой, а точнее с Энни Одэйр, я впервые задумываюсь о том, что, вероятнее всего, заблуждалась всю жизнь. Иначе как еще объяснить происходящее? Жизнь отобрала у этой девушки все до последней нитки, но вместо того, чтобы раскиснуть и вынуждать окружающих носиться с собой, она решила, что должна пройти через это, каким бы тяжелым не был путь. И, более того, после терапии в Капитолии Энни взяла под крыло Пита и Джоанну, хотя этого от нее даже никто не ждал. Она раньше остальных в клинике решила вернуться в свой дом, чтобы готовиться к рождению ребенка. Ребенка, который никогда в жизни не увидит своего отца…

И как при этом не возненавидеть весь мир, так еще и остаться таким открытым и искренним человеком, если не будучи чертовски сильной?