К счастью, Пит быстро придумывает ему увлечение, и теперь они каждый день из подручных средств строят птичник, чтобы никто не нарушал спокойствия этих «умнейших», по уверению ментора, созданий. Я тоже делаю вид, что активно участвую в стройке, но на самом деле просто провожу время с Питом, в тайне надеясь, что с первого раза у них ничего не выйдет, и придется все делать заново, чтобы не изобретать новых способов постоянно быть вместе.
После той ночи мы ни разу не оставались наедине слишком надолго, и это порождает в моей голове все новые и новые вопросы каждый день. Я теряю терпение и уверенность, хотя ничего плохого не происходит. Мы много болтаем, Пит каждый день открывает в своей памяти потерянные уголки, все также задает вопросы и внимательно выслушивает наши ответы, полностью доверяя и мне, и Хеймитчу. Порой мы касаемся неприятных и болезненных тем, связанных с фальшивой помолвкой и другой ложью, в которой мы буквально купали зрителей во всем Панеме, и я каждый раз жду хоть капельку злости или обиды, исходящей от напарника, но это больше его не ранит. И после таких разговоров, кажется, только я плачу ночью, жалея то ли себя, то ли Пита, то ли утерянные навсегда чувства.
Проходит большая часть лета, когда птичник почти готов, а я уже по-настоящему боюсь, что наше общение никогда не перестанет быть исключительно дружеским. Дистрикт-12 за это время меняется до неузнаваемости, а скорость восстановления построек порой просто поражает. Нам присылают еще больше техники и материалов, а совсем недавно прибывает еще около тридцати строителей из Капитолия для начала возведения фармацевтической фабрики, которая займет территорию бывшего Шлака. Местные жители в большей своей части получают новые жилища, а остальные либо временно поселяются у соседей, либо обитают в палаточном лагере, благо погода позволяет не мерзнуть даже ночью. Деревня Победителей, которую теперь называют Деревней Строителей, а не психиатричкой, как уверял Хеймитч, дарит пристанище огромному количеству семей, которые вдыхают жизнь в это гиблое место. Люди сажают на участках возле своих домов съедобные растения, заводят небольшие хозяйства, украшают клумбы разноцветными полевыми кустиками, и мне уже тяжело вспомнить, как выглядело это место несколько месяцев назад. Я даже завожу дружбу с несколькими соседями, которые оказываются замечательными и добродушными людьми. Их жизни в точности как и наши были сожжены в огне Революции, и они покинули свои частично разрушенные дистрикты, чтобы начать жить вдали от болезненных воспоминаний, поэтому мы быстро находим общий язык, будто связанные одной нитью. А двое десятилетних близнецов — сыновья всегда широко улыбающийся женщины из пятого дистрикта — каждый день упрашивают меня научить их стрелять из лука или взять с собой в лес. Наконец я сдаюсь и оборудую на заднем дворе самодельные мишени, в которые они часами стреляют из игрушечных луков, пока мать силой не утаскивает их домой, извиняясь тысячу раз за надоедливость своих сорванцов.
Все вокруг меняется, кроме наших с Питом отношений. Он не проявляет никакой инициативы, а я снова не решаюсь сделать первый шаг, чтобы не быть отвергнутой, ведь пережить потерю такого стабильного общения, которое выстроилось у нас сейчас, просто не смогу.
Мысленно я часто возвращаюсь в вечер нашего последнего поцелуя, восстанавливая в голове последовательность картинок, чтобы в очередной раз убедить себя, что все это не плод моей больной фантазии. Кроме того, эти воспоминания мучают меня еще и во снах. Иногда это кошмары, в которых Пит не сдерживается и душит меня, пока я безвольно трепыхаюсь, утеряв способность сопротивляться. Но чаще всего это совсем другие сны. После них стоит только Питу взглянуть мне в глаза, как я заливаюсь краской, будто он может прочитать мои мысли и узнать все подробности прошедшей ночи. Эти сновидения не дарят покоя, а только зарождают еще большую тоску внутри, унять которую может только один человек, мирно посапывающий в доме напротив.
На днях по случайным обстоятельствам мы оказываемся с Питом в моем доме за завтраком только вдвоем, потому что Сэй помогает в распределении присланного провианта, а Хеймитч настолько бурно отмечает с одним из наших соседей завершение строительства птичника, что на следующий день просыпается только после обеда. И все проходит гладко, но не более того. А когда я позже предлагаю свою помощь с выпечкой, которую теперь заказывают у него постоянно, Пит вежливо отказывается, ссылаясь на то, что у меня и так полно дел. Приходится согласиться и сделать вид, что эти дела на самом деле существуют.
Сегодняшний ужин дома у Хеймитча не обещает запомниться хоть чем-то необычным, пока у Пита не случается сразу нескольких приступов подряд. Во время последнего он выбегает на улицу и несколько раз со всей силы бьет по деревянному забору, пока ментор с трудом не оттаскивает его подальше. Сэй крепко сжимает мою руку и уверяет, что сейчас ему станет лучше, и мне не следует волноваться, но через несколько минут Хеймитч возвращается один, сообщая нам, что Пит чувствует себя отвратительно и хочет теперь побыть один. Вид размазанной крови на его руках и рубашке заставляет меня поморщиться и вспомнить ужасные раны на костяшках соседа в те первые дни, когда он только вернулся в дистрикт. Ужин заканчивается в тишине, а к моему горлу подкатывает тошнота от волнения, поэтому вскоре я тоже отправляюсь домой.
Подходя ближе, я замечаю Пита, сидящего на своем крыльце. Его голова покоится на коленях, а спина высоко вздымается в такт глубокому дыханию. Не знаю, правильно ли поступаю, но я все-таки иду к нему и усаживаюсь рядом, сохраняя небольшую дистанцию.
— Я могу тебе как-нибудь помочь?
Он безмолвно покачивает головой, даже не поднимая ее, а я придвигаюсь ближе и осторожно помещаю ладошку ему на спину. Пит немного вздрагивает, но не возражает, поэтому я начинаю поглаживать его смелее, как когда-то гладила Прим, чтобы сестренку поскорее отпустили кошмары. Не знаю, помогает ли это справиться с кошмарами моему напарнику, но, по-моему, его дыхание выравнивается, а мышцы немного расслабляются. Проходит не меньше получаса, прежде чем он поднимает голову и грустно вздыхает, глядя на меня.
— Ты забыла, что я говорил тебе о безопасности, Китнисс? — ни одна эмоция не окрашивает его голос, отчего он звучит непривычно холодно, и я даже невольно убираю руку. Отрицательно качаю головой, опустив глаза в пол, потому что совершенно не хочу доказывать или объяснять ему причину своих действий. — Я не хочу тебя обидеть, но в такие моменты ты, в самом деле, должна держаться от меня так далеко, как только возможно.
— Прости, но я не могу тебе это пообещать.
— Почему? — теперь его голубые глаза обрамляют хмуро сдвинутые брови, между которых пролегает глубокая морщина.
Ответ на этот вопрос бесконечно прост и сложен одновременно, но сейчас точно не тот момент, когда получится объясниться, поэтому я просто молча пожимаю плечами, а Пит больше ничего не спрашивает.
— Наверное, я должен позвонить Аврелию, — произносит он спустя несколько минут.
— Ты звонишь ему каждый день?
— Нет, но такого как сегодня не было уже несколько месяцев, так что мне нужно с кем-то этим поделиться.
— Хочешь поделиться со мной? — немного смущаюсь заданному вопросу, а Пит и вовсе издает тихий смешок. Делаю вид, будто это вовсе меня не задело, решая, что растолковать такое поведение можно совершенно по-разному.
— Не думаю, что это хорошая идея, Китнисс… У тебя своих кошмаров хватает.
Долго молчу, подбирая слова, но все же решаюсь озвучить мысли вслух.
— Раньше мы отлично справлялись с кошмарами друг друга вместе.
— Да, — соглашает Пит с горечью в голове. — Но сейчас все совсем иначе.
Скорее всего, причина в этом дурацком смехе, прозвучавшем ранее, но впервые за долгое время я чувствую сильнейшую злость, за секунду разгорающуюся внутри, и сдерживаюсь изо всех сил, но Пит все равно вопросительно рассматривает мое лицо. Вижу в его глазах невысказанные вопросы и жду так долго, пока не заканчивается терпение.
