Ход сообщения, предусмотрительно прорытый до неглубокой балки, помог Кривошеину и Полуэктиву благополучно, хоть и не без труда, преодолеть приличное расстояние до этого естественного укрытия. Слева от них вела бой вторая рота их батальона.

Бронебойщики находились в стыке между соседней и их ротой. Причём, похоже, вторая рота вела более успешный бой, так как звуки стрельбы и взрывов слева постепенно стали удаляться.

До выхода из траншеи сержант сунул Ваньке в руки замызганную, в каких-то бурых пятнах серовато-белую простынь, неизвестно когда и где добытую предприимчивым Кривошеиным. Он начал накидывать на свои плечи точно такую же простынь, предварительно оторвав от неё небольшой кусок, для того чтобы обернуть этот кусок вокруг каски, завернув края белого материала под шапкой-ушанкой.

– Делай так же, как я, – зашипел Кривошеин в ухо своего второго номера, – да побыстрей, что застыл, как суслик тупорылый!

После того, как бронебойщики закончили маскировочные мероприятия, младший сержант переправил противотанковое ружьё со дна траншеи на дно балки, потом вывалился сам. Он с трудом на своём плече и спине приспособил тяжеленное ружьё и, задыхаясь от нагрузки, пополз по балке. Полуэктив последовал за ним с боеприпасами и своей штатной винтовкой.

Нагрузка была очень тяжёлая, уже через несколько метров сердце Ивана как будто пыталось вырваться из груди, стало стучать в висках, казалось, ещё немного, и можно задохнуться. Когда бронебойщики проползли метров двадцать, Кривошеин понял, что так они далеко не уйдут, отдышавшись, он оглянулся и негромко сказал:

– Ванька, сейчас будем пробовать короткими перебежками продвигаться по балке, а иначе всех наших перебьют, пока мы доберёмся до места. Я бегу, ты лежишь, я упал, ты встаешь и бежишь. Понял, едрёна вошь?!

– Так точно! – коротко выдавил Ванька, да длиннее и не надо было.

Что это было за место, Кривошеин не стал объяснять, потому что попросту и сам не знал, где будет это место, с которого можно будет стрелять по источнику пулемётного огня, почти беспрерывно изрыгавшему этот огонь, несущий ужас невидимой смерти для ребят их залегшей роты.

И бронебойщики начали этот бег с препятствиями. Они удачно преодолели метров двести, по ним никто не стрелял. Балка, как надёжный друг и товарищ, пока прикрывала от невидимого врага.

Надо было осмотреться. Сержант решил выглянуть, когда на верхнем краю балки пошёл мелкий кустарник, воспользовавшись этим естественным укрытием. Шёпотом приказав Ивану оставаться на месте, он, медленно волоча ПТР, выполз к ближайшему кусту тальника. На счастье бронебойщиков, место для позиции было удачным. На склоне высотки, в метрах четырехстах, небольшими чёрными пятнами были видны бойцы лежащей роты, которые за это время сумели, видимо, зарыться в снег, набросав его на себя. Но также видны были длинные большие пятна, скорее всего, уже убитых солдат.

С этого места, хотя и под значительным углом, можно было рассмотреть бруствер немецких окопов. По разумению Кривошеина, было здорово, что они вовремя остановились, иначе можно было напороться на огонь немцев из траншей слева, которые, скорее всего, где-то совсем рядом. Кусты, хотя и мешали увидеть обстановку слева, но зато открывали часть немецкой обороны перед ним. В то же время большая часть огня, а значит, и внимание фрицев было направлено на залегшую роту, а не сюда, на эти кусты. Сейчас он должен увидеть, откуда бьёт пулемёт или, может, пулемёты, а там «дело техники». И как будто поддаваясь мысленному «гипнозу» Кривошеина, немецкий пулемёт действительно застучал короткими очередями. Всматриваясь до боли в глазах и жалея об отсутствии хотя бы плохонького бинокля, младший сержант понял, что этот пулемёт находится, видимо, в замаскированном и стоящем в капонире немецком бронетранспортёре, очертания задней части которого можно было разглядеть с этого угла наблюдения. Бронебойщик не торопясь вставил патрон в ружьё, затем аккуратно поставил ПТР на сошки, тщательно прицелился в точку, где, по его мнению, должен быть пулемёт, и выстрелил.

На какие-то секунды пулемёт замолк, а потом опять начал поливать огнём, но уже расширив вправо сектор обстрела.

– Твою ж мать, промазал! – просипел Кривошеин и, зарядив второй патрон, стал выцеливать огневую точку немцев.

В это время и младший сержант, и Полуэктив, лежавший внизу балки, услышали сначала шелест, а потом нарастающий звук, который преобразовался в вой, и всё это завершилось резким и звонким ударом немного правее позиции первого номера. Комья земли и снега посыпались на голову Ивану. Потом шарахнуло немного впереди, потом сзади и на время затихло. Ванька, всем своим телом вжавшийся в снег, прислушался. Пересилив страх, он поднял голову, ожидая команды или хотя бы какого-то знака от своего командира, но наверху было тихо.

Тогда он понял: что-то случилось с Кривошеиным. Повинуясь своей совести, своему долгу, Полуэктив рванулся наверх. Оказавшись возле Кривошеина, он начал его трясти, пытаясь понять, что с ним.

– Тихон Матвеевич! Матвеич! – повторял он неосознанно, позабыв о какой-либо субординации, растерявшись, как человек, потерявший надёжную опору под ногами и готовый рухнуть куда-то в неизвестность. Когда Иван неосторожно дотронулся до правой руки Кривошеина, тот застонал и очнулся. Только теперь Ванька рассмотрел кровь, проступившую через ватник и оставлявшую красные пятна на скомканном краю маскировочной простыни.

Кривошеин, почувствовав сильную боль в предплечье правой руки, понял, что его зацепило осколком мины, и теперь он не боец.

– Иван, что замер. Принимай ружьё! Стреляй! Слева от нас бронетранспортёр. Живей, малой! – пересиливая боль, успел сказать он и отключился.

Получив конкретную команду, Полуэктив всё же пребывал в некоторой нерешительности по поводу порядка действий. Несмотря на неопытность, он уже знал, что надо было бы перетянуть Кривошеину руку выше места ранения. Но приказ командира, задание, которое они выполняли, и время, которого не было, заставили его быстро осмотреть ПТР. Убедившись в исправности и заряженности ружья, Иван начал искать цель. Но цели он не видел. Ему казалось, что он целую вечность не может найти эту цель, этот проклятущий пулемёт, который уже уложил целую кучу наших.

В этот момент пулемёт начал опять отрывисто бить короткими очередями, как бы хвалясь своей живучестью, своим превосходством перед наступающими.

Полуэктив, наконец, увидел то, о чём говорил наводчик, но в то же время он понял, что с этой позиции вряд ли с первого раза можно попасть в бронетранспортер, а второго выстрела фрицы могут и не дать сделать, как это уже и произошло с Кривошеиным. С появлением такой мысли у него все страхи отошли на второй план, а в голове наступили ясность и понимание, что делать.

Не без труда приспособив на своей спине непомерно тяжелое в лежачем положении ружьё и рассовав по карманам и за пазуху несколько патронов, он боком пополз к чернеющей впереди воронке.

Иван заполз в воронку, немного отдышался, проверил, на месте ли на ушанке кусок простыни, и выглянул из укрытия. Отсюда нечётко, недостаточно понятно вырисовывался бронетранспортёр, из которого и стрелял немецкий пулемёт.

– Ах, вот ты где, гад мохноногий. Держись, сволочь фашистская! – бормотал злорадно Полуэктив, решительно настраиваясь на выстрел. До автоматизма отработанные на тренировках действия позволили Ивану в считанные секунды привести ПТР в готовность. Он прицелился, наведя мушку на предполагаемое место турели вражеского пулемёта, спокойно нажал на спусковой крючок. Через мгновение пулемёт замолчал. Иван быстро зарядил патрон и выстрелил ещё раз, на удачу, по видимой задней части бронетранспортёра. Несколько неожиданно для Полуэктива он увидел взрыв, видимо, произошедший из-за попадания его пули или в какие-то боеприпасы, лежавшие в бронетранспортёре, или в бак с топливом. Но это было теперь неважно, пулемёт молчал.