– Ладно, не дрейфь, никому не скажу, – поклялся с напускной серьёзностью Петька, но тут же опять зашёлся хохотом. Ванька, заражаясь от друга смехом, прыгнул на него, и они дурашливо начали бороться и кататься по песку.

В конце концов, устав, они блаженно растянулись на тёплом песке и начали рассматривать причудливые формы облаков, наперебой фантазируя о схожести того или иного облака то с головой собаки, то с фигурой человека, то ещё с чем-нибудь.

В это время появился Федька Кныш со своей обычной командой хулиганистых парней. Они все хрустели откусываемыми яблоками, которыми были набиты их карманы и пазухи рубах. Все оживлённо обсуждали удачный набег на колхозный сад и смеялись над сторожем дедом Нечипором, который проспал их налёт, прикорнув в тенёчке развесистого дерева.

– Эй, мелюзга, – сказал Стёпка Полухин, обращаясь к Ваньке с Петькой, – яблочка не хотите?

– Хотим, – быстро ответил Петька, ему уже давно хотелось есть, и яблоки были очень кстати.

– А этого не хочешь, – Стёпка сделал неприличный жест и засмеялся. Вся ватага дружно начала смеяться и подначивать младших.

Петька с Ванькой, не выдержав этого, хоть и шутливого, но достаточно обидного напора со стороны своих постоянных партнёров по играм, схватили одежду и побежали прочь от улюлюкающих пацанов. Кто-то вслед даже кинул огрызок яблока.

Отбежав немного от ватаги, мальчишки оделись и пошли по направлению к селу.

Обида и злость обуревали их обоих. Но больше всего негодовал Петька:

– Вот гады, чтоб им пусто было.

– Жмоты проклятые, подавитесь вы своими яблоками, – продолжал ворчать Петька, обращаясь к уже невидимым обидчикам.

Окончательно успокоившись, Петька вдруг предложил:

– А чо, Ваньша, давай тоже слазим за яблоками в колхозный сад.

– Петьша, у нас же своих полно, да они же ещё и не очень спелые, – слабо возразил Ванька.

– Скажи, что боишься. Эх, ты, трус несчастный! – продолжал гнуть свою линию Петька.

Ванюшке не очень хотелось идти воровать яблоки, но он не мог принять Петькиных обвинений в трусости и сдался:

– Ну, пошли, мозоль ты приставучий, посмотрим, кто трус.

И друзья, немного поменяв направление, двинулись в сторону колхозного сада.

Дорога от места купания до сада, который раньше принадлежал помещику, а теперь был колхозным, занимала немного времени; сначала надо было по тропинке подняться на взгорок, а затем, опустившись вниз, оказаться почти у плетня, а левее находилась пологая балка, идущая мимо всего сада.

Мальчишки решили сразу же опуститься в балку, чтобы оказаться никем не замеченными и выйти к какой-нибудь из дырок в плетне, которых со временем становилось всё больше и больше. Дойдя до ближайшего лаза, они нырнули в него и притаились за первой раскидистой яблоней, надо было осмотреться, нет ли где-нибудь поблизости сторожа деда Нечипора и где яблоки поспелей и покрупней.

Не обнаружив поблизости сторожа, они решили немного углубиться, выбрали, на их взгляд, подходящую яблоню и начали лихорадочно набивать яблоки за пазуху. Увлечённые своим занятием, они поздно заметили появившегося метрах в пятнадцати деда Нечипора, который хоть и был подслеповат, но на таком расстоянии увидел воришек и крикнул:

– Ах вы, бисовы дети, шо ж вы робите!

От неожиданности ребятишки на мгновенье замерли, а затем как по команде бросились, улепётывая со всех ног.

Старик, скорее для острастки, а может, для отчёта перед начальством, пальнул вдогонку мальчишкам зарядом соли. И надо ж было тому случиться, попал именно туда, куда и надо было: как раз немного пониже спины.

Но если Ваньке досталось чуть-чуть, со скользом, то Петька получил в мягкое место достаточно много мелкой соляной «дроби». Почувствовав нестерпимое жжение и боль, Петька взвыл и так понёсся вперёд, что Ванька едва поспевал за ним. Выскочив за пределы сада, мальчишки пробежали ещё несколько сотен метров.

– Стой, Петька! Остановись! – крикнул Ваня, переходя на шаг. И тотчас же с большей силой ощутил жжение в ноге. Ему было и досадно, и смешно, и тревожно за своего друга, который, остановившись, пытался пощупать горевшие ягодицы.

Но это принесло ему только дополнительную, просто невыносимую боль. Петька взвыл, завертелся на месте:

– Уй! Уй! А-а-а! Ванька, больно-о-о, что дела-ать?

Это был сложный вопрос. Кому-то выдавать свои проделки было нельзя. Дома ведь ещё и попадёт за воровство. Хлопцы, а тем более девчата, засмеют.

– Петьша, я от кого-то слышал, что в воду скорее надо. Побежали на речку, в наше укромное место.

И мальчишки рванули к спасительной реке.

В этом тихом месте реки они часто ловили рыбу самодельными удочками, прятали под изогнутым стволом дерева снасти и разные «драгоценные» для мальчишек штучки.

Почти с ходу сбросив с себя одежду, пареньки голышом заскочили в воду.

Через некоторое время, когда боль стала отпускать, Ванька незлобливо стал подшучивать над своим другом:

– Ну что, Петьша, как твой пердомёт, готов ответить ответной стрельбой по деду Нечипору или патроны все вышли?

Но Петька был пока ещё не склонен отвечать тем же, мягкое место ныло и саднило:

– Отстань, Ваньша, не до тебя! – сопел и кривился подстреленный дружок.

Ещё очень часто и долго вспоминали друзья этот злосчастный день, подтрунивая друг над другом, но секрет своего конфуза не поведали никому.

Года через два, когда Петька Козаченко в очередной раз получил по рукам линейкой от зловреднейшей (по его мнению) учительницы математики Анны Сидоровны, он вдруг подумал: «Как бы хорошо было влепить ей заряд соли в мягкое место». Он даже расплылся в мечтательной злорадной улыбке, представив Анну Ивановну вопящей и крутящейся вокруг своей оси. И сразу же услышал окрик:

– Козаченко, ты опять витаешь в облаках? Слушай! Нерадивое дитя времени.

Анна Сидоровна была ещё старой царской закваски, и несмотря на то, что уже почти два десятилетия была советская власть, отменившая телесные наказания, она частенько применяла довольно-таки увесистую линейку к особенно хулиганистым и нерадивым ученикам. Никто из детей никогда не жаловался, в принципе, понимая свои грешки, да и боясь получить от родителей куда более жёсткое наказание.

Петька был вертлявым и очень невнимательным учеником. Ваня Полуэктив, сидевший с ним за одной партой, часто помогал ему справиться с нелюбимой математикой, периодически пихал в бок вечно ёрзавшего друга, как бы предупреждая и призывая сосредоточиться на учёбе. В этот раз, получив тычок от товарища, Петька в ответ двинул его локтем так сильно, что Ванька, не сдержавшись, ещё раз подтолкнул друга. Анна Сидоровна, увидев эту возню, громогласно выдохнула:

– Руки на парту, паршивцы! И влепила обоим по послушно вытянутым кистям рук.

Было больно и обидно, особенно Ване, который до этого никогда не отличался плохим поведением в школе и учился хорошо.

Когда они шли после уроков домой, Петька вовсю ругал Анну Сидоровну, пытаясь привлечь на свою сторону Ваньку, который, насупившись, пыхтел и до поры не высказывал своего мнения. Когда Петька озвучил свою мечту о заряде соли для учительницы, Ванька расплылся в улыбке, вспомнив Петьку и себя, отмокающих в реке. Но всё же сказал:

– Петыпа, ты чо, взбрендил? Это же учительница!

Петька не сдавался:

– Всё равно надо отмстить этой злюке!

На следующий день Петька предложил план мести, от которого у Ваньки расширились глаза. Дружок предлагал набить в стул учительницы патефонные иголки.

– Петьша, это же больно. Да и как ты набьёшь, девчонки же увидят и сразу сдадут.

– Ваньша, я всё продумал, завтра мы с тобой дежурные по классу, поэтому придём пораньше, я возьму дома молоток, а ты иголки.

– Какие иголки? Нету у меня ничего, – отнекивался Ваня.

– Не бреши, я видел у тебя старые иголки от патефона, – настаивал Петька.

Действительно, однажды Ваня увидел и попросил эти использованные иголки у секретаря комсомольской ячейки села Миши Селезнёва, который в клубе по выходным заводил для селян чудо того времени: патефон, заработанный комсомольцами в неурочное время на зернотоке местного колхоза.