Она совсем выбилась из сил, намучалась, а тут ещё и под валенок попал снег, принесённый на ногах с улицы. Марья Никитична поскользнулась и пребольно хлопнулась лбом о баллон, в глазах потемнело, она осела на пол без сознания, а баллон упал на неё сверху.

… Хитрость, как сэкономить на электричестве, Марье Никитичне подсказал сосед – Анатолий. Они были ровесники, вместе учились в школе, а потом работали всю жизнь бок о бок на ферме: он – слесарем, а она – дояркой. Внук привёз Анатолию два магнита: один в сарай, где поросята стоят, а другой – в дом. Недавно Анатолий поросят нарушил, после чего и поделился с соседкой куском свиной вырезки и ненужным теперь магнитом. Он жалел Марью, как умеют жалеть одиноких баб только деревенские мужики-ровесники: навещал время от времени, слегка присматривал за её нехитрым домашним хозяйством, помогал, чем мог, стараясь не вызвать пересудов в деревне – злые языки в дурных головах всегда найдутся и старикам любовный роман пришьют.

Анатолий был женат, но супруга его, Танюха, против помощи соседке не возражала. Она и сама Марью жалела, но по-своему, по-женски. Муж-то у Никитичны умер еще при советской власти: от сахарного диабета, тогда эту болезнь толком лечить и в городах-то не умели, что уж про деревни говорить… Сын в 90-е поехал на заработки в Москву да там и сгинул – зарезали в драке. Вот так и осталась Марья одна-одинёшенька на всём белом свете.

А свой «белый свет» Марья Никитична воровала вынужденно: газа в деревне не было, хотя газопровод и проходил прямо за речкой, но деревня считалась бесперспективной, и люди по старинке топили русские печи, а еду готовили на электроплитках или покупали газ в баллонах. Марье, как пенсионерке, полагалась льгота на электричество и компенсация за оплату дров, но даже с их учётом её крошечной пенсии едва-едва хватало на хлеб с маслом да на «Китикет» для колченогой и толстобрюхой Муськи.

Кошка появилась у Марьи Никитичны случайно лет пять назад. В соседней деревне умер одинокий старик, его избу дальние родственники продали, а кошку выгнали вон. Однажды утром после Рождества Марья Никитична вышла в заулок, а у дровяника сидел пушистый колобок с кривыми ножками и ритмично мявкал. «Бродяжка, – поняла Никитична. – Выкинули».

– Экой пёс тебя навязал, – выругала она кошку, впрочем, беззлобно. – Иди вон к Анатолею. Я старуха бедная, мне тебя кормить нечем. А он поросят держит. Нанимайся к нему крыс в сарае ловить.

Но бродяжка к состоятельному соседу почему-то не пошла. Она упрямо сидела у дровяника. Марья Никитична дала себе слово, что не будет кошку подкармливать: сама чуть не побирается, куда ещё и кошку заводить! Однако не раз за день выглядывала в окно на чёрное круглое пятно посреди белоснежных сугробов. «Масть у кошки трёхцветная – к счастью. Рыжая – хорошая нянька будет для деток в семье. Белая – Бог благословит. Серая – лечить будет. Чёрная – дом от нечистой силы защищает, а хозяев – от несчастий – вот так мамка про кошек-то говорила, – вспомнилось Никитичне некстати. – Ишь, на лапах приземистая, брюшко-то круглое… Старая, поди-ко. Вон как судьба над ней распорядилась: под старость лет бездомной сделалась! Интересно, ловит ли мышей?»

К ночи чёрное пятно закрасило щедрой зимней тьмой. Марья Никитична глянула на градусник, привинченный снаружи у окна: столбик ртути неумолимо полз к отметке минус двадцать пять. «Вот дура! Чего ко мне пришла? К бедной бабке? Шла бы к людям богатым!» – ругала кошку Марья Никитична. В ту ночь спала бабушка особенно неспокойно. Как и все старые доярки, она просыпалась около четырёх утра, как привыкла с молодости, но и до этого часу еле дотянула. Оделась, затопила печь, пошла впотьмах за водой к колодцу, а кошка вылезла из-под дровяника, белая от инея, и поплелась за Марьей по тропке след в след, ритмично канюча: «Мяв-мяв! Мяв-мяв! Мяв-мяв!» Пока бабушка вычерпывала воду, бродяжка терпеливо ждала напротив.

– Ладно, пущу! – сдалась Никитична. – Спать будешь на печке. Но знай: гадить в избе начнёшь – выкину. Ходи в голбец! Или на улицу просись.

– Мяв-мяв, – согласилась кошка.

Марья взяла полное ведро и отправилась домой. «Скрип-скрип», – пел морозный снег под её валенками. «Мяв-мяв», – не замолкал заиндевевший колобок. Весело сделалось Никитичне.

– Не мявкай! Кормить тебя буду одними батонами. Разносолов не жди! Мышей лови. А звать тебя буду Муськой.

– Мяв-мяв! – ответила кошка. «Скрип-скрип», – радостно поддакнул снег, скрепляя договор.

С тех пор стали они жить вместе. Муська своё «мяв» сдержала, а Марья свое слово – нет: она кормила кошку не только батонами, но и «Китикетом», и дешёвой колбаской, когда и мяском баловала. Звала же не только Муськой, но, бывало, и ласково «колобочком».

Сегодня с утра Муся попросилась на улицу, и, отправляясь в магазин, Марья её выпустила. Анатолий видел из своего окна, как Никитична заковыляла по дороге. Ветер пытался вырвать из её рук ледащий пакет, а за хозяйкой увивалась кошка с точно такой же неуклюжей походкой, потом Муська отстала и спрыгнула с дороги на тропу по каким-то своим кошачьим делам.

– За хлебом Марья пошла! Ты-то не пойдёшь, Танюха? – спросил у жены Анатолий.

– Нет, у нас до завтра хватит, – откликнулась супруга с кухни. – Сейчас ещё и блинов напеку, так снесёшь потом Марье.

Анатолий пошёл смотреть по телевизору любимый сериал про ментов, а как досмотрел серию, начались новости.

– Стоимость электроэнергии в России по итогам прошлого года выросла до максимальных значений за последние пять лет. Подорожание произошло, несмотря на сильнейшее за десять лет падение спроса. Цены выросли выше инфляции из-за нерыночных надбавок, объем которых составил пятьсот пятьдесят восемь миллиардов рублей. Не исключается также манипуляция ценами, за что предусмотрены оборотные штрафы, – рассказывала с экрана миловидная ведущая.

– Чтоб вас всех подняло да разорвало, когда уж и наворуетесь! – заворчал Анатолий.

Новости часто огорчали его. Вот и сегодня федеральный выпуск ничем не порадовал, а после него вещала местная телекомпания: сначала о том, сколько человек заболело ковидом, потом в криминальной сводке рассказали, как о диковине, о казусной краже: в магазине «Сад-огород» пенсионерка воровала семена. Она проделывала крошечные дырки в бумажных пакетиках, осторожно ссыпала их содержимое к себе в карман, а потом незаметно пустые бумажки возвращала на место. На экране появилась пожилая женщина в засаленном пуховике, она отворачивалась от камер, насколько могла, но настырный объектив так и норовил показать крупно её лицо. «Пенсии не хватает, вот и пришлось», – нехотя буркнула преступница в протянутый корреспондентом микрофон.

Когда пошли спорт да культура, жена позвала пить чай с блинами. Анатолий сел за стол, выглянул в окно и увидел, что Муська кукует на ветру в заулке. Почему-то Марья, вернувшись из магазина, не впустила её в дом: в этакий-то холод свою ненаглядную Мусю? Может, Марья в гости к кому зашла и не вернулась ещё? Анатолий не спеша напился чаю: блины поел и со сметаной, и с вареньем клубничным – ох и вкусные Танька печёт! Ох и тонкие! Но сердце было не на месте. Муська всё ещё топталась в заулке.

– Пойду, что ли, Марье снесу, пока горячие, – сообщил он жене. – Чего-то вон кошка у нее всё сидит на улице.

– Может, тихо мявчит под дверью, так Марья и не слышит? Уши у неё, как у тебя, худые, – Танька выглянула в окно и тоже заметно всполошилась, как и муж: Муська предвестием беды маячила в заулке. – Иди, Толя.

Она завернула пяток блинов в пакет из-под хлеба, и Анатолий отправился к Марье. На мосту он и обнаружил хозяйку дома, лежащую под баллоном…

Очнулась Марья в своей избе на диване от запаха нашатыря. Танюха пихала ей ватку под нос. За столом напротив сидел Анатолий, а перед ним лежал злосчастный магнит!