Лошадь завертела головой, загуляла, и всаднику пришлось натянуть поводья. Видимо, пустой гнев и усталое отчаянье передавались и скакуну, по-другому не объяснить, из-за чего человека, сидевшего на лошади с четырех лет, мог не послушаться конь. Следовало вылезти из седла и отдохнуть, но поступи он так, вряд ли бы смог влезть обратно.

Раны, зашитые и обработанные лучшими лекарями Королевской гавани, его мало беспокоили, но в голове при каждом движении лошади пульсировала боль. Судьба последнего из рода каменной глыбой давила на плечи юноши, заставляя сгибаться сильнее и сильнее. В одной из карет, что ехали следом, лежали останки его семьи. Отец, старший брат, сестра. Будто этого мало, в Риверране он узнал, что его мать тоже мертва, а младший брат ушел. В другой карете ехали его жена и сын, голубоглазый смешливый малыш. Он полюбил сына сразу, как увидел, полюбил так же сильно, как любил другого мальчика, сероглазого и тихого, которого держала на руках кормилица в повозке, но ни дети, ни жена не могли избавить от чувства, что он — последний из Старков.

Он боялся Севера. В Речных землях все было незнакомым и чужим, как и в любом месте южнее. Там его никто не любил и не ждал. На Севере его ждали призраки.

Даже Трезубец, проклятую реку, он не смог перейти спокойно. Ему чудилась кровь вместо воды, чудились запахи дыма, пота и дерьма. Видения битвы стояли перед глазами.

Над рекой звучали десятки девизов. Даже сквозь лязг и вопли он слышал друга, рычавшего "Нам ярость!" В ответ сотни глоток вопили о пламени и крови, но в тот день ему было плевать на девизы высоких домов. "Лианна!" — вот что Старк выкрикивал в лицо врагам, беспощадно прорубаясь сквозь строй. Джон Дарри, рыцарь Королевской гвардии, один из лучших бойцов Вестероса, задержал Старка лишь на несколько мгновений и упал в красную воду, держась за обрубок руки. Коня под Недом убили еще в самом начале схватки, и он рвался вперед пешим, по колено в воде, одаривая поцелуем меча каждого вставшего на пути. Тогда он хотел спасти сестру, отомстить за отца, отомстить за брата..

Сейчас, пересекая Трезубец в другую сторону, Нед хотел лишь блевать. Вся его ярость осталась у развалин Башни Радости.

Всю дорогу от Рубинового брода до дома Нед чувствовал себя ожившим мертвецом. День он проводил в седле, вглядываясь в горизонт и вспоминая всех, кого он потерял из-за Таргариенов, а ночью страдал от кошмаров. Чем ближе был Винтерфелл, тем ужаснее становились сны.

Ему снилось суровое лицо отца. Рикард Старк стоял в богороще, облаченный в черные доспехи, на его поясе висел Лед. Шлем лежал в снегу у его ног, погнутый, словно на него наступил великан.

— Если сражаешься — побеждай, — пророкотал лорд Рикард; в его глазах плескалось разочарование, — побеждай! — крикнул он и вспыхнул зеленым пламенем.

Кожа его медленно обугливалась; глаза уже вытекли, волосы сгорели, но он продолжал говорить.

— Побеждай…

Обугленная рука в оплавленных доспехах легла на плечо Эддарда, и запах, ужасная вонь, пропитавшая тронный зал Красного замка, заставила отвернуться.

Нед увидел сердце-древо. Оно было белым, ослепительно белым; в шелесте кровавых листьев были слышны имена его мертвых друзей, а лик на нем было детским лицом Бенджена, полностью обескровленным. Из пустых глазниц тек красный сок, от него пахло железом и кровью. Нед не мог на это смотреть.

Он хотел уйти, но, обернувшись, прямо перед собой увидел Брана. Старший брат возвышался над ним, словно лютоволк над собакой, а его налитые кровью глаза смотрели с укором. Серые, будто покрытые пеплом губы разомкнулись.

— Теперь ты лорд Винтерфелла… — прохрипел Бран.

Кожа на его шее почернела, указывая, где была проклятая веревка.

Эддард опустил глаза и увидел под ногами пруд богорощи. Вода в нем была черна как ночь, и дна не было видно. У самой поверхности виднелось бледное, прекрасное лицо его сестры. Лианна была одета в свадебное платье, серое и алое, цвета Старков и Таргариенов. Она погружалась глубже и глубже.

"Она мертва, — сказал себе Нед, — это лишь сон".

И прыгнул за ней.

Удивительно, но, добравшись до Винтерфелла, Эддард ощутил облегчение. Джон Аррен, может, и стал ему вторым отцом, но Орлиное Гнездо никогда не могло стать его домом. Конюх Ходор, если это было возможно, вырос ещё больше. Кузнец Гован, ровесник Старка, оброс жесткой черной бородой и нашел себе подругу — рядом с ним стояла маленькая рыжая девушка со светлым лицом. Сир Родрик Кассель, немолодой рыцарь с сединой в каштановых волосах, широко улыбался. Если кто-нибудь спросил бы Неда, кому он доверяет больше всех, тот назвал бы Джона Аррена, но подумал о сире Родрике. Рыцарь знал, что сейчас не место для улыбок, но он был рад видеть Неда — и улыбался. Кассель не умел лгать ни словами, ни лицом.

Замок не изменился. Стены были теплыми, камни твердыми, а люди честными. Прибыв сюда из Гнезда, Эддард поселился в старых комнатах, но больше он не имел права бояться мертвых родителей.

И все же он не смог войти в покои Рикарда Старка. В Винтерфелле было лишь одно место, куда он сейчас мог пойти.

Богороща, как и в детстве, встретила его тихим шепотом листьев. Чардрево было белым, но вовсе не белоснежным, и его лик не был похож на лицо младшего брата, а красные листья вовсе не напоминали россыпь кровавых капель. Вода в пруду была спокойной и темной, от нее шел пар, но, заглянув в нее, Нед увидел лишь свое отражение.

Старк рвано выдохнул. Здесь следует молиться духам предков, а не искать их призраков.

* * *

Север не нравился Кейтлин Старк. Кейтлин Старк не нравилась Северу. Зимой в Речных землях всегда выпадал снег, но здесь он мог идти даже летом. По дороге они остановились на очередном постоялом дворе — и когда Кейтлин вышла из кареты, неся на руках ребенка, с неба падали маленькие снежинки. Они таяли, едва касались земли. Несколько из них упали на лицо маленького Робба — и тот заплакал. Быстрым шагом зайдя под крышу, Кейтлин обернулась — кормилица несла бастарда, будто он был сделан из золота, а мальчик смеялся и пытался поймать снежинки руками. Как муж мог так ее унизить?

Ей не нравился Эддард Старк. Угрюмый и холодный мужчина был с ней вежлив, но не более, и даже не пытался сблизиться с супругой. В дороге она сполна наслушалась болтовни солдат и служанок. Солдаты спорили о том, кто лучший боец — король или хранитель Севера, и вспоминали битвы.

"Он свиреп, как волк, — говорили они, — Он лично убил трех королевских гвардейцев, выкрикивая имя сестры".

Немногие служанки говорили, что Старк едва не выхватил меч, увидев у Железного трона мертвых детей, и в ярости кричал на короля и Тайвина Ланнистера. Но Кейтлин не могла представить ничего из этого. Человек, которого она видела изо дня в день, не мог проявить хоть каких-нибудь эмоций. Ледяной, спокойный, молчаливый, он не мог быть ни свирепым, ни яростным. В Винтерфелле многие знаменосцы восхваляли его честь, но Кейтлин не понимала этого. Какая честь могла быть у человека, принесшего жене бастарда?

Ей очень не нравился Эддард Старк.

Какая-то часть Кейтлин рвалась назад, в город на двух реках, чтобы обнять младшего брата и продолжить помогать слабеющему отцу. Лорду Хостеру было лишь сорок пять лет, но он уже был полностью седым, головные боли приходили все чаще, а единственным человеком, рядом с которым он не пытался быть… лордом, была его дочь Кэт. Кто теперь будет управлять замком? Эдмуру столько же лет, сколько было Кейтлин, когда их мать умерла, но мальчик дрался, ловил рыбу и кидался камнями — он вырастет, лишь когда будет невозможно оставаться ребенком. Единственное время, когда Эдмур был серьезен, — когда резал по дереву. Его научил дядя Бринден, но он ушел вместе с Лизой и Джоном Арреном, а в Риверране остались лишь мальчишка и старик.

Впервые увидев Винтерфелл, она чуть не назвала его Черным замком — стены в сотню футов из черного камня грозили небу острыми башнями, а ворота казались ей пастью чудовища. Она вышла из кареты — если тебя везут в пасть чудовища, это куда страшнее, чем если ты сам туда идешь, — но храбрости ей все равно не хватало.