– Да-да, – рассеянно пробормотала целительница. Она отошла к своему столу, достала из шкафчика рядом с ним деревянный ящик, а оттуда – узкую стеклянную колбочку длиной с ладонь, небольшой шприц и какой-то тёмный сгусток. Разложила всё на столе и начертила в воздухе над ними несколько рун. Предметы тут же окутало ярко-голубое сияние. Я с любопытством наблюдала за этим: руны плетения были мне незнакомы.

– Формула Асатота, – пояснила пани Лютрин, поймав мой взгляд, – хорошо подходит для обеззараживания инструментов. Недавнее изобретение. Я выписываю «Целительский Вестник» из Листвицы, в последнем номере про него как раз рассказывалось.

– Любопытно, – протянул Стефан. Он подошёл к столу и наклонился, разглядывая инструменты, сияние на которых уже угасало, – а как же безотказное тройное плетение Чистоты?

Целительница махнула рукой:

– Люблю пробовать всё новое.

«Если так дальше пойдёт, эти двое устроят консилиум прямо тут», – устало подумала я, наблюдая за живо разворачивающейся дискуссией на тему целительства. Глаза у меня начали слипаться: сказывался полный переживаний день.

Мама с тревогой взглянула на меня и, повысив голос, властно сказала:

– Господа, может, вы обсудите всё это в другое время? Мне кажется, вы забыли об Агнешке!

Пани Лютрин охнула и, сметя ладонью тающие остатки сияния, поспешила ко мне.

– Руку, детка, – виновато пробормотала она. Я молча выполнила её просьбу, про себя мечтая лишь об одном: добраться до своей комнаты и рухнуть в кровать. Целительница провела пальцем по хитросплетениям синих завитков. Чуть надавила на них в паре мест:

– Так больно? А так? Если почувствуешь что-то, обязательно говори.

Я прислушалась к себе. Никаких необычных ощущений, рука как рука, только украшенная. Даже постукивание в ушах почти смолкло.

– Ничего.

Пани кивнула и, взяв наизготовку шприц, сказала:

– Я возьму немного крови здесь, – постучала пальцем по сгибу локтя, – и здесь, – коснулась синего завитка выше по плечу, – пусть у меня и нет такой лаборатории, как в Академии, но кое-что понять я смогу. Например, распространяется ли проклятье с током крови и… готово!

Я так заслушалась целительницу, что даже не заметила, как она ловко ввела иголку шприца мне под кожу и вытянула тёмно-красный столбик.

– Вот и умница, – удовлетворённо сказала целительница, – ещё один раз и всё.

Когда игла ушла под кожу с завитком, пани взглянула на маму:

– Пани директор, я хотела бы оставить Агнешку на ночь у себя. Думаю, нелишним будет понаблюдать за её состоянием, а к завтрашнему утру у меня уже будут готовы результаты анализов крови.

Этот вопрос явно застиг маму врасплох. Она моргнула пару раз, будто выдёргивая себя из мыслей, и, внимательно посмотрев на меня, кивнула:

– Разумеется. Я буду рада, что после случившегося Агнешка будет под вашим надзором.

Я подавила тяжёлый вздох. От больничного крыла у меня оставались не самые радужные воспоминания, по большей части, связанные с жёсткими скрипучими кроватями, щелями в оконных рамах и невкусной едой. Как будто Кахут завещала заботиться о больных как можно хуже, чтобы те стремились побыстрее выздороветь и удрать домой, к нормальной жизни.

– Пани Лютрин, – ворвался в мои размышления голос Стефана, – позвольте одолжить пару ваших шприцов и колб, а также вместе с вами воспользоваться вашей лабораторией? Я бы хотел проверить одну свою гипотезу касательно того, что случилось с Агнессой.

Он сдержанно поклонился сначала мне, потом маме:

– Если, конечно, вы не возражаете.

– Я полностью доверяю вам, магистр Штайн, – тут же заверила его мама, – делайте всё, что считаете нужным! Я хочу побыстрее узнать, что именно случилось с моей дочерью и как ей помочь.

Стефан кивнул и посмотрел на меня. Я пожала плечами. Спать уже хотелось просто неимоверно, и всё происходящее вокруг быстро теряло смысл.

– А у меня есть выбор?

***

Больничная палата немного изменилась с тех пор, как я лежала там в последний раз. Стены покрасили, а окна то ли поменяли, то ли хорошенько заткнули все дыры. По крайней мере, от них больше не дуло, а на самих окнах появились занавески веселенькой расцветки.

Пани Лютрин отвела меня к кровати в самом дальнем от двери углу, помогла улечься и, наведавшись в столовую, принесла мне ужин. Пока она бегала, мы с мамой и Стефаном смотрели друг на друга. Вернее, это они смотрели на меня, обступив кровать.

– Всё будет хорошо, Агнешка, – чуть дрогнувшим голосом заверила меня Белая Сова. Она присела на краешек постели, нашла мою руку и крепко сжала, – вот увидишь, всё будет хорошо.

Я хотела сказать, что в дешёвых романах так обычно утешают тех, кому недолго осталось, но не стала. Только сжала мамину руку в ответ и слабо улыбнулась. Потом посмотрела на Стефана.

– Пан Штайн, – сказала я строго, – что за гипотеза у вас появилась?

Стефан сощурился. Его лицо стало ещё более непроницаемым, чем обычно.

– Наберитесь терпения, панна Мёдвиг. Завтра вы всё узнаете.

«К чему такая секретность?» – досадуя на свою беспомощность, подумала я. На язык просилась тысяча возражений, но, глядя на Штайна, я понимала, что все они разобьются об него, как океанская волна – о скалы.

– Надеюсь, к утру я не окочурюсь, – мрачно пробормотала я и поковыряла вилкой принесённый пани Лютрин салат. Отправила в рот кусочек мяса и принялась жевать, совершенно не ощущая вкуса.

– Агнешка, – ахнула Белая Сова, а Стефан назидательно сказал:

– Судя по предварительному обследованию, распространение проклятия по телу прекратилось. Надолго ли, пока сказать сложно, но, думаю, до утра оно вас не побеспокоит, так что спите спокойно.

И, чуть помедлив, добавил, пристально глядя мне в глаза:

– Надеюсь, Агнесса, вам больше не придёт в голову пытаться колдовать?

Конечно, эти его слова и повелительный тон тут же вызвали страшное желание сплести каку-нибудь руну. Но левая рука отозвалась пронзительной болью.

– Не издевайтесь, пан Штайн, – просипела я, откинувшись на подушку. Стефан кивнул. Он выглядел совершенно удовлетворённым, и это было обидно. Мог бы и побольше сочувствия выразить.

Мама ещё раз обняла меня и поцеловала в лоб. Обхватила моё лицо ладонями и заглянула в глаза.

– Я прямо сейчас отправлю Призрачного Посланника профессору Гловачу, Агнешка. Постарайся побыстрее уснуть и не думай о плохом. Dobrú noc.

– Dobrú noc, мама, – откликнулась я. Сердце защемило от нахлынувшей волны благодарности и нежности, и я быстро-быстро заморгала, чтобы осушить непрошенные слёзы.

***

Проснулась я резко, вздрогнув всем телом и едва не скатившись на пол. Что-то грубо вырвало меня из сна. Я приподнялась на локтях и оглядела тёмную палату. Из-за двери доносилось едва слышное тиканье часов в приёмной целительницы, за высоким стрельчатым окном величаво плыла голубовато-белая луна. Тихо падал снег, где-то вдали выли то ли волки, то ли йорму – отсюда разобрать было сложно.

– И что за Анфилий не дал мне поспать? – хмуро пробормотала я и подняла правую руку, чтобы потереть лоб.

Дзынь!

Я едва не подпрыгнула от неожиданности.

С подноса соскользнула вилка и, прошуршав по одеялу, с громким звоном упала на пол, покрытый керамической плиткой. Очевидно, я как-то особенно неудачно повернулась во сне и задела поднос, стоящий рядом. Он накренился, и ложка упала, своим звоном и разбудив меня.

– Совы-сычи, – с досадой выругалась я, подняла вилку, откинулась на подушку и закрыла глаза, приготовившись вновь отплыть в мир снов. Но не тут-то было. Глаза распахнулись, словно они были на пружинах. Сон исчез, злорадно помахав рукой на прощание.

– Вот Анфилий!

Я решила не сдаваться и во что бы то ни стало уснуть. Повертелась с боку на бок, даже попыталась устроиться поудобнее на животе. Попинала подушку, добиваясь от неё удобной формы – всё без толку. Выдохнувшись от бесплодных попыток, я обречённо повернулась на спину и уставилась в потолок.