Сделаю вид, что всё в порядке, выпровожу этого наглого юнца, и дело с концом!

— Неплохо-неплохо, — милостиво отозвалась, покачивая ручкой над ведомостью. — Вижу, что ты изучил материал. Так уж и быть, поставлю тебе высший балл. Давай сюда зачётку…

— Но как же так, магистр Мёдвиг! — раздался из аудитории высокий девичий голос.

Я вздрогнула и посмотрела на студентов: рыжеволосая девушка подняла руку и отчаянно размахивала ею.

— Что ещё, панна…

— Румир, магистр. Беата Румир. Почему вы не поправили Милоша, когда он назвал принцип синтонности? Ведь он неприменим к оберегам…

— Заткнись, Румир! — гаркнул тот, красный не то от стыда, не то от гнева.

Я хлопнула ладонью по столу, от души выругавшись про себя.

Ненавижу всезнаек-выскочек!

— Придержите язык, пан Эрицис! — прошипела я, натянуто улыбнувшись Беате, и процедила сквозь зубы:

— Похвально, панна Румир. Вы единственная, кто не только готовился к ответу, но и внимательно слушал своего однокурсника. Жалко, что остальные не оказались такими же, как вы. Ваше замечание совершенно справедливо. Я нарочно проверяла всех таким образом.

Беата просияла, а я перевела дух. Выкрутилась!

Милош украдкой показал Румире кулак. Это от меня не укрылось.

— Снимаю вам один балл, пан Эрицис, — ледяным голосом сказала я и протянула руку за зачёткой. — И советую впредь держать свою невоспитанность и наглость при себе!

Тот швырнул на стол тёмно-синюю книжечку с оттиском головы Кахут на обложке и пробормотал что-то неразборчивое под нос.

Остаток первого моего занятия прошёл из рук вон плохо. То ли я всё же где-то дала слабину, то ли студенты после моего промаха с ошибкой Милоша поняли, что преподаватель из меня липовый, но дисциплина в аудитории была нарушена окончательно. К концу зачёта они, уже совершенно меня не стесняясь, шелестели шпаргалками, несли какую-то ахинею, а на замечания и окрики отвечали усмешками и показным покаянием.

Кончилось всё тем, что я кое-как заполнила ведомость, расписалась трясущейся от ярости рукой в последней зачётке и выпроводила всех вон.

Захлопнув дверь, рухнула на своё место, ощущая себя солдатом, который в одиночку защищал родной городок от наплыва мертвяков. Протёрла саднящие от напряжения глаза и уставилась в потолок, испещрённый трещинами.

— Чтоб их всех йорму задрали! — с чувством выдохнула, начиная понимать безжалостного к студентам Штайна.

Неужели я была такой же лоботряской? В глубине души поднялось тёплое чувство стыда. Захотелось немедленно сорваться с места и слёзно просить прощения у всех преподавателей, кому досаждала.

С улицы донеслись слабые вскрики. С мстительным удовольствием представив себе Эрициса, медленно насаживаемого на пику статуи, я заставила себя подняться, добрела до окна и выглянула наружу.

Во дворе Совятника группа студентов, выстроившихся в три ряда, синхронно размахивали руками, делали па, очень похожие на танцевальные, и что-то выкрикивали. В воздухе перед ними то и дело вспыхивали золотистые искры, взметались клубы снега и периодически валил синеватый дым.

За студентами, скрестив руки за спиной, наблюдал Стефан в короткой зимней мантии. Я подтянулась, залезла на широкий подоконник и уселась полубоком, прислонившись лбом к холодному стеклу. На душе скребли острые когти тоски, жалости и ненависти к себе самой и собственной же лени.

Первый день в качестве полноценного преподавателя — и такая неудача. Урок мне на будущее: готовиться к занятиям, бороться с ленью и самоуверенностью, не надеяться на слепую удачу и на то, что кривая вывезет.

Я прикрыла глаза, стиснула кулак и подсунула его под голову.

«А будет ли оно, это самое будущее, в Совятнике? — спросил безжалостный внутренний голос. — Может, ты вообще не создана для преподавания? Да и договор ты так и не подписала. Зайдёшь сейчас к матери, возьмёшь расчёт и вперёд — на вольные хлеба».

Такие мысли заставили окончательно пасть духом. Я почувствовала себя загнанной в угол лисой, к которой медленно подбирается охотник с ружьём наперевес.

Подбирается медленно, смакуя каждое движение и зная, что лисе никуда не убежать.

А не пойти ли этому охотнику к Анфилию с Миртизой вместе взятым?

— Будет! — твёрдо сказала я и пребольно, с вывертом, ущипнула себя за локоть.

Это помогло прийти в норму и обрести подобие твердости духа и ясности ума.

— Я не сдамся, — прошептала, крепко зажмурившись и сжав зубы, — не раскисну из-за каких-то там наглых безмозглых малолеток!

Перед глазами встал образ ухмыляющегося Милоша. Я скривилась от ярости и представила, как стираю с его лица эту мерзкую улыбочку и снисходительный взгляд.

Осталось только придумать как.

Кто-то мягко дотронулся до моей руки. От неожиданности взвизгнула и едва не слетела вниз.

Глаза открылись сами собой, и я возмущённо воскликнула:

— Пан Штайн, ну нельзя же так подкрадываться!

Стефан, стоящий напротив меня, выглядел непривычно обескураженным. Зимнюю мантию он держал в руках, оставшись в тёмно-синем строгом сюртуке до колен, подвязанным широким узорчатым кушаком. При свете дня Штейн выглядел моложе, чем при нашей первой встрече, но ненамного. Тёмные волосы, влажными завитками спадающие на высокий лоб, придавали ему несколько залихватский вид.

— Прошу прощения, панна Мёдвиг, — ответил Стефан, чуть склонив голову. — У вас всё в порядке?

— Извинения приняты, — пробормотала и протянула руку.

Не сказав ни слова, он подал свою, и я спрыгнула на пол.

— Что вы тут делаете? — сухо спросила, подойдя к преподавательскому столу.

— Заглянул к вам узнать, как прошёл первый день преподавания, — сдержанно ответил Штейн.

Я покосилась на него и принялась собирать исписанные студентами бумаги.

— Откуда вам известно, что это мой первый день? — недовольно спросила. — Может, у меня за плечами побольше учительского опыта, чем у вас.

Стефан пожал плечами и ничего не сказал. Это выглядело убийственно вежливо, но мне почудилась скрытая издёвка многомудрого учёного над бездарным неофитом. Просто так я этого оставить не могла.

— Так, пан Штайн, — с этими словами вручила ему кипу бумаг и пару учебников, отобранных сегодня у самых хитрых экзаменующихся, — вы же не откажете в любезности своей новой коллеге и поможете ей донести всё это до комнаты?

Тот посмотрел на свою ношу, потом перевёл взгляд на меня. У уголков его глаз собрались морщинки, словно он улыбнулся, однако лицо при этом осталось непроницаемым.

— Трудный день? — спокойно спросил Стефан.

— Замечательный! — отрезала я. — Лучше не придумаешь! Давайте по дороге поговорим о чём-то более приятном, пан Штайн. Например, о Зимнем бале. Вы же пойдёте на него?

— Все преподаватели обязаны пойти на Зимний бал, — ответил он.

Я первая пошла к двери и услышала его шаги за спиной.

— Это особое распоряжение директора ещё с Летнего солнцестояния. Магистры обеспечивают спокойствие и безопасность всех студентов.

Мы вышли в коридор, и я принялась запирать дверь. Замок снова заклинило: Стефан молча высвободил руку и толкнул дверь. Ключ с щёлканьем провернулся — я рывком вытащила его.

— Что значит «обеспечиваем спокойствие»? — непонимающе спросила, пока шли до моей комнаты. — А как же веселье? Ведь праздник же! Или ма… Или директор отменила его своим особым распоряжением? Раз преподаватель — значит, стой букой и подпирай стенку?

По дороге нам попались несколько студенток, уже привычно зардевшихся при виде Штейна. Тот подождал, пока они пройдут, и всё с тем же хладнокровием ответил:

— Вам так не хватает веселья, панна Мёдвиг?

— Мне не хватает праздника! — с горечью сказала, чувствуя, как радужные воспоминания развесёлой юности покрываются пылью. — Зимний бал — это волшебство и танцы, а не унылое наблюдение за великовозрастными оболтусами! Мы пришли, спасибо, пан Штайн.

Я отперла дверь и забрала у Стефана поклажу.

— Желаю удачи на преподавательском поприще, панна Мёдвиг, — сказал он на прощание. — Если вам будет нужна помощь, обращайтесь.