— Попробую справиться сама, — процедила. — Но за предложение спасибо.

Глаза Штейна сузились, и мне померещилось в них какое-то странное выражение — не то жалость, не то злорадство. Не сказав больше ни слова, Стефан откланялся и удалился.

***

«Зря я так рано избавилась от Штайна!»

Это было первым, что пришло мне на ум, когда шкаф начал на меня падать.

Всё произошло слишком быстро.

Когда я только подошла к письменному столу, чтобы положить свою ношу, тёмная громада стоящего позади шкафа с книгами начала заваливаться вперёд. Боковым зрением заметила подозрительное движение и отпрыгнула в сторону за миг до того, как весь этот деревянный колосс с уханьем обрушился вперёд.

Стекло со звоном брызнуло во все стороны, а бумаги разлетелись по полу. Несколько секунд я молча разглядывала шкаф, в мгновение ока превратившийся в груду бесполезных обломков, а потом медленно села, почувствовав, как разом отнялись ноги.

Дверь распахнулась, и в комнату влетел Стефан. Следом за ним ворвалась Криштина и ещё какая-то преподавательница, чьё лицо показалось мне смутно знакомым. Она замешкалась на пороге, пропуская кого-то. Этот «кто-то» оказался моей матерью.

— Агнешка, Агнешка, Агнешка! — безостановочно кричала она, и я отстранённо подумала, что впервые вижу такой сильный испуг на лице Белой Совы.

— Всё в порядке, — подняла я руки.

По ним стекало что-то тёплое, и, взглянув на тыльные стороны ладоней, увидела, что они изрезаны мелкими осколками, а из ран струится кровь. Но боли я совершенно не ощущала. Почему-то именно это успокоило меня окончательно.

— Всё в порядке! Не считая того, что ещё чуть-чуть — и вам пришлось бы искать себе нового преподавателя по амулетам.

Выпалив это, я расхохоталась: настолько нелепыми показались вытянувшиеся лица окружающих. Мама в ужасе попыталась дотронуться до меня, но её отстранил Штейн. Он что-то сказал ей, и она послушно отодвинулась. Сам же опустился передо мной на одно колено.

— Встать сможете, панна Мёдвиг? — отрывисто спросил Стефан. — Вам явно нужна помощь!

Я не смогла ответить ему: меня начал душить просто дикий смех. Я совсем сползла на пол и скорчилась, содрогаясь в конвульсиях истерического хохота.

Чьи-то — я догадывалась, чьи — руки бережно помогли мне подняться, подали чистый платок и подхватили под локти.

— Успокойтесь, Агнесса, — услышала я бесстрастный голос Штейна над ухом. — Вам нужно в медпункт.

========== Глава 6 ==========

Мазь ложилась густым слоем на кожу, неровным от многочисленных комковатых вкраплений. Сначала я не почувствовала ничего кроме ледяной прохлады и острого запаха полыни с ментолом, но потом по пальцам поползло вниз пощипывание. Оно становилось всё горячее, словно я опускала руки в чан с кипящей водой.

Я невольно охнула и закусила губу.

— Больно? — участливо спросила пани Сарка Лютрин, самая старая и по совместительству единственная целительница Совятника. — Потерпи, потерпи, сейчас всё пройдёт.

— Когда? — страдальчески спросила я, отгоняя от себя настойчивое видение: кожа на кистях покрывается волдырями, раздувается и сползает, как перчатка. — Почему нельзя было просто наложить исцеляющее плетение или формулу? Пан Штайн сам бы прекрасно справился. Ай!

Вспыхнув последний раз, боль утихла. Мазь принялась быстро твердеть.

Пани неодобрительно покачала головой и встряхнула моей многострадальной повязкой над раковиной. На дно каменной чаши со звоном посыпались осколки стекла.

Я молча наблюдала за ней, слегка потирая ладони и наслаждаясь облегчением.

— Плетения и формулы могут облегчить боль и ускорить заживление ран, это правда, — нравоучительно сказала пани, комкая повязку, — но я больше доверяю старым добрым лекарствам. Чары могут дать осечку, а целебные травы — никогда. Пан Штайн правильно сделал, что привёл тебя ко мне. Встань-ка.

Она выкинула комок ткани в ведро под раковиной и подошла к кушетке, на которой я сидела. Я послушно поднялась и взглянула на неё сверху вниз: сделай пани Лютрин шаг вперёд, непременно уткнулась бы острым носом в мою ключицу.

— Совсем взрослая стала, — удовлетворённо сказала она, оглаживая меня по плечам. — Я вас с сестрой помню, как носились тут по коридорам, а теперь, гляди-ка, саму преподавать позвали.

Упоминание Маришки заставило сердце тоскливо заныть. После того случая с гробницей наши отношения стали натянутыми. Пожалуй, даже чересчур натянутыми, и я очень опасалась, что в какой-то момент она могла решиться оборвать их совсем. Но со мной она ничего не обсуждала.

— Она сюда не заглядывала после выпуска? — тихо спросила я. Пани пожевала губами и сухо спросила:

— Ты что же, с сестрой совсем не общалась?

— Нет, — коротко ответила я.

Целительница вновь замолчала. Отошла к застеклённым полкам, открыла дверцы и зазвенела какими-то склянками. Повисшая тишина немного смутила меня, и я вернулась на кушетку.

— Может, оно и к лучшему, — вдруг пробормотала Сарка.

— Что? — встрепенулась я. Она отмахнулась и вновь подошла ко мне.

— Не обращай внимания. Покажи лучше руку. Да, ту саму, левую.

Я выполнила её просьбу. Женщина цепко обхватила меня за запястье, задрала рукав платья до локтя и быстрыми движениями ощупала внутреннюю сторону руки, до сгиба локтя.

— Без изменений, — вздохнула она, отпустив меня, — и слава Кахут. Не беспокоит?

Я посмотрела на свою руку так, словно видела её впервые.

Всё было по-прежнему. Едва заметные прожилки вен на запястьях, коротко подстриженные ногти, быстро подживающие порезы от стёкол злополучного шкафа.

И дорожка из синеватых точек, змеящаяся от основания пальцев, обвивающая ладонь и уходящая вверх, к локтю, чтобы оборваться на полпути.

Память о могиле Янжека Гризака.

Я посмотрела в добрые глаза пани и беззаботно ответила:

— Ничуть. Всё по-прежнему.

О недавних болях я решила промолчать. Во-первых, со мной опять могут начать носиться, словно с прокажённой, а во-вторых, я и сама этому не придавала особого значения.

***

Рухнувший шкаф быстро убрали из моей комнаты, оставив на память беспорядочно разбросанные повсюду книги, тетради и бумажные листы. Когда я вернулась из медпункта, в комнате уже не было никого кроме моей матери.

Белая Сова сидела на стуле около письменного стола с таким величественным видом, что хотелось не то упасть ей в ноги и просить высочайшей милости, не то схватить кисть и полотно, чтобы немедленно нарисовать портрет.

Когда я появилась на пороге, её черты лица смягчились, и мне показалось, что сквозь них проступило что-то человеческое.

— Как ты? — спросила она, явно стараясь говорить как можно мягче.

Получилось не очень, но я оценила старания.

— Руки пока на месте оставили, резать не стали, — усмехнулась я. Белая Сова нахмурилась.

— Это не смешно, Агнесса! С такими вещами не шутят!

— Знаю, — вздохнула я. — А что мне остаётся делать, плакать, что ли?

Мама поднялась с места, подняла с пола какую-то книгу и принялась рассеянно её листать.

— Мы с коллегами осмотрели шкаф, — глухо проговорила она. — Пытались понять, почему он упал.

Мне стало любопытно. Я опустилась на краешек ещё тёплого стула и подтянула одну ногу к груди.

— И что?

— Не сиди так, Агнесса! — раздражённо отреагировала мать, но было видно, что машинально. Я не послушалась. — Мы осмотрели шкаф, — продолжила она. В её голосе мне почудилось недоумение, смешанное с лёгкой тревогой. — Скажи, пожалуйста, ты делала с ним что-нибудь? Пыталась передвинуть, вынимала полки?

Вопрос показался мне странным, и ответ прыгнул на язык сам собой:

— Конечно, с первого дня тут только этим и занимаюсь. Как вошла, так сразу же полезла по шкафам: дай, думаю, устрою перестановку!

Белая Сова безнадёжно посмотрела на меня и потёрла тонкими пальцами виски.

— Надеюсь, ты хоть со студентами общаешься по-взрослому, — пробормотала она. Слово «студенты» отозвалось неприятным покалыванием в деснах, и я поспешила перевести разговор на действительно интересную мне тему: