— Попробую справиться сама, — процедила. — Но за предложение спасибо.
Глаза Штейна сузились, и мне померещилось в них какое-то странное выражение — не то жалость, не то злорадство. Не сказав больше ни слова, Стефан откланялся и удалился.
***
«Зря я так рано избавилась от Штайна!»
Это было первым, что пришло мне на ум, когда шкаф начал на меня падать.
Всё произошло слишком быстро.
Когда я только подошла к письменному столу, чтобы положить свою ношу, тёмная громада стоящего позади шкафа с книгами начала заваливаться вперёд. Боковым зрением заметила подозрительное движение и отпрыгнула в сторону за миг до того, как весь этот деревянный колосс с уханьем обрушился вперёд.
Стекло со звоном брызнуло во все стороны, а бумаги разлетелись по полу. Несколько секунд я молча разглядывала шкаф, в мгновение ока превратившийся в груду бесполезных обломков, а потом медленно села, почувствовав, как разом отнялись ноги.
Дверь распахнулась, и в комнату влетел Стефан. Следом за ним ворвалась Криштина и ещё какая-то преподавательница, чьё лицо показалось мне смутно знакомым. Она замешкалась на пороге, пропуская кого-то. Этот «кто-то» оказался моей матерью.
— Агнешка, Агнешка, Агнешка! — безостановочно кричала она, и я отстранённо подумала, что впервые вижу такой сильный испуг на лице Белой Совы.
— Всё в порядке, — подняла я руки.
По ним стекало что-то тёплое, и, взглянув на тыльные стороны ладоней, увидела, что они изрезаны мелкими осколками, а из ран струится кровь. Но боли я совершенно не ощущала. Почему-то именно это успокоило меня окончательно.
— Всё в порядке! Не считая того, что ещё чуть-чуть — и вам пришлось бы искать себе нового преподавателя по амулетам.
Выпалив это, я расхохоталась: настолько нелепыми показались вытянувшиеся лица окружающих. Мама в ужасе попыталась дотронуться до меня, но её отстранил Штейн. Он что-то сказал ей, и она послушно отодвинулась. Сам же опустился передо мной на одно колено.
— Встать сможете, панна Мёдвиг? — отрывисто спросил Стефан. — Вам явно нужна помощь!
Я не смогла ответить ему: меня начал душить просто дикий смех. Я совсем сползла на пол и скорчилась, содрогаясь в конвульсиях истерического хохота.
Чьи-то — я догадывалась, чьи — руки бережно помогли мне подняться, подали чистый платок и подхватили под локти.
— Успокойтесь, Агнесса, — услышала я бесстрастный голос Штейна над ухом. — Вам нужно в медпункт.
========== Глава 6 ==========
Мазь ложилась густым слоем на кожу, неровным от многочисленных комковатых вкраплений. Сначала я не почувствовала ничего кроме ледяной прохлады и острого запаха полыни с ментолом, но потом по пальцам поползло вниз пощипывание. Оно становилось всё горячее, словно я опускала руки в чан с кипящей водой.
Я невольно охнула и закусила губу.
— Больно? — участливо спросила пани Сарка Лютрин, самая старая и по совместительству единственная целительница Совятника. — Потерпи, потерпи, сейчас всё пройдёт.
— Когда? — страдальчески спросила я, отгоняя от себя настойчивое видение: кожа на кистях покрывается волдырями, раздувается и сползает, как перчатка. — Почему нельзя было просто наложить исцеляющее плетение или формулу? Пан Штайн сам бы прекрасно справился. Ай!
Вспыхнув последний раз, боль утихла. Мазь принялась быстро твердеть.
Пани неодобрительно покачала головой и встряхнула моей многострадальной повязкой над раковиной. На дно каменной чаши со звоном посыпались осколки стекла.
Я молча наблюдала за ней, слегка потирая ладони и наслаждаясь облегчением.
— Плетения и формулы могут облегчить боль и ускорить заживление ран, это правда, — нравоучительно сказала пани, комкая повязку, — но я больше доверяю старым добрым лекарствам. Чары могут дать осечку, а целебные травы — никогда. Пан Штайн правильно сделал, что привёл тебя ко мне. Встань-ка.
Она выкинула комок ткани в ведро под раковиной и подошла к кушетке, на которой я сидела. Я послушно поднялась и взглянула на неё сверху вниз: сделай пани Лютрин шаг вперёд, непременно уткнулась бы острым носом в мою ключицу.
— Совсем взрослая стала, — удовлетворённо сказала она, оглаживая меня по плечам. — Я вас с сестрой помню, как носились тут по коридорам, а теперь, гляди-ка, саму преподавать позвали.
Упоминание Маришки заставило сердце тоскливо заныть. После того случая с гробницей наши отношения стали натянутыми. Пожалуй, даже чересчур натянутыми, и я очень опасалась, что в какой-то момент она могла решиться оборвать их совсем. Но со мной она ничего не обсуждала.
— Она сюда не заглядывала после выпуска? — тихо спросила я. Пани пожевала губами и сухо спросила:
— Ты что же, с сестрой совсем не общалась?
— Нет, — коротко ответила я.
Целительница вновь замолчала. Отошла к застеклённым полкам, открыла дверцы и зазвенела какими-то склянками. Повисшая тишина немного смутила меня, и я вернулась на кушетку.
— Может, оно и к лучшему, — вдруг пробормотала Сарка.
— Что? — встрепенулась я. Она отмахнулась и вновь подошла ко мне.
— Не обращай внимания. Покажи лучше руку. Да, ту саму, левую.
Я выполнила её просьбу. Женщина цепко обхватила меня за запястье, задрала рукав платья до локтя и быстрыми движениями ощупала внутреннюю сторону руки, до сгиба локтя.
— Без изменений, — вздохнула она, отпустив меня, — и слава Кахут. Не беспокоит?
Я посмотрела на свою руку так, словно видела её впервые.
Всё было по-прежнему. Едва заметные прожилки вен на запястьях, коротко подстриженные ногти, быстро подживающие порезы от стёкол злополучного шкафа.
И дорожка из синеватых точек, змеящаяся от основания пальцев, обвивающая ладонь и уходящая вверх, к локтю, чтобы оборваться на полпути.
Память о могиле Янжека Гризака.
Я посмотрела в добрые глаза пани и беззаботно ответила:
— Ничуть. Всё по-прежнему.
О недавних болях я решила промолчать. Во-первых, со мной опять могут начать носиться, словно с прокажённой, а во-вторых, я и сама этому не придавала особого значения.
***
Рухнувший шкаф быстро убрали из моей комнаты, оставив на память беспорядочно разбросанные повсюду книги, тетради и бумажные листы. Когда я вернулась из медпункта, в комнате уже не было никого кроме моей матери.
Белая Сова сидела на стуле около письменного стола с таким величественным видом, что хотелось не то упасть ей в ноги и просить высочайшей милости, не то схватить кисть и полотно, чтобы немедленно нарисовать портрет.
Когда я появилась на пороге, её черты лица смягчились, и мне показалось, что сквозь них проступило что-то человеческое.
— Как ты? — спросила она, явно стараясь говорить как можно мягче.
Получилось не очень, но я оценила старания.
— Руки пока на месте оставили, резать не стали, — усмехнулась я. Белая Сова нахмурилась.
— Это не смешно, Агнесса! С такими вещами не шутят!
— Знаю, — вздохнула я. — А что мне остаётся делать, плакать, что ли?
Мама поднялась с места, подняла с пола какую-то книгу и принялась рассеянно её листать.
— Мы с коллегами осмотрели шкаф, — глухо проговорила она. — Пытались понять, почему он упал.
Мне стало любопытно. Я опустилась на краешек ещё тёплого стула и подтянула одну ногу к груди.
— И что?
— Не сиди так, Агнесса! — раздражённо отреагировала мать, но было видно, что машинально. Я не послушалась. — Мы осмотрели шкаф, — продолжила она. В её голосе мне почудилось недоумение, смешанное с лёгкой тревогой. — Скажи, пожалуйста, ты делала с ним что-нибудь? Пыталась передвинуть, вынимала полки?
Вопрос показался мне странным, и ответ прыгнул на язык сам собой:
— Конечно, с первого дня тут только этим и занимаюсь. Как вошла, так сразу же полезла по шкафам: дай, думаю, устрою перестановку!
Белая Сова безнадёжно посмотрела на меня и потёрла тонкими пальцами виски.
— Надеюсь, ты хоть со студентами общаешься по-взрослому, — пробормотала она. Слово «студенты» отозвалось неприятным покалыванием в деснах, и я поспешила перевести разговор на действительно интересную мне тему: