Десятого июня лейтенант Артемьев явился с утра на работу в отличнейшем настроении, несмотря на холодный, промозглый понедельник и тупую головную боль, оставшуюся после аж позавчерашней встречи одноклассников. Если бы у него кто-то из знакомых спросил о причинах столь необычного сочетания и услышал ответ, то не поверил бы Алексею. Причем если бы ему самому рассказали о подобном, Артемьев посчитал бы рассказчика либо абсолютным лохом, либо клиническим идиотом.

Субботняя встреча, собравшая больше половины их класса, проходила в загородном доме у одной из общепризнанных красавиц школы — Люды Варфоломеевой, которая во времена оны была к нему весьма…  благосклонна, но меньше, чем через год после выпускного выскочила замуж за весьма толстый…  кошелёк родителей новоиспеченного мужа, прожила с ним три года, развелась и оттяпала тот самый домик, где они теперь и веселились. На правах хозяйки Варфоломеева буквально назначила бравого лейтенанта на сегодня своим кавалером и через пару часов уже буквально висла на нём, чуть ли не при всех пытаясь залезть к нему в джинсы. А Алексей смотрел на неё, на других своих бывших одноклассниц, и сравнивал их с Машей. Маша выигрывала. С разгромным счётом. Почему ему вдруг пришло в голову делать такие сравнения, Артемьев не задумывался. Просто сравнивал, и всё. Когда притязания Людочки стали уж слишком настойчивыми, Алексей, чтобы как-то от них отбояриться, решил напиться. И ему это с блеском удалось. Кто, как и когда доставил его домой, он мог ответить только словами Жени Лукашина из «Иронии судьбы, или с лёгким паром»: «Помнить должен…  но я не помню».

Проснувшись у себя дома уже после обеда в воскресенье, с трудом встал и поплелся в ванну. Первая разумная мысль, которая смогла пробиться в гудящую не хуже пароходного гудка голову, была снова о Маше: «Хорошо, что она меня в таком состоянии не видит! Зато…  у меня есть оправдание — я проводил…  спецоперацию! Очень рискованную!» — он с трудом подмигнул своему отражению, вспомнив слова Ивана Васильевича Бунши: «Меня царицей соблазняли, но не поддался я, клянусь!» За что и хвалил себя весь оставшийся день, удивляясь, что уже как бы считает Машу своей девушкой.

Вот такое хорошее настроение, зародившееся в воскресенье и перенеслось на рабочий день, не взирая на продолжающую гудеть голову. Не так сильно, как сутки назад, но пока ощутимо. Поэтому включение его в оперативную группу и немедленный выезд на место преступления, даже без традиционной чашки кофе, пришлось принять стоически.

— Ограбили крупный медицинский центр на Ходынке, — в курс дела группу, чуть ли не на бегу, вводил майор Скрипченков. — Украли приличную сумму из сейфа, хотя это и не сейф вовсе, просто металлический шкаф с какой-то документацией, который обычным ключом запирался. Так-то у них наличных практически не бывает, а тут что-то с карточными терминалами в выходные случилось, не работали они, пришлось обзванивать клиентов, кто записан был, и просить привозить наличные. В этом центре, помимо обычных врачей, есть отделения пластики и ещё какой-то там микрохирургии. Вот приличная сумма и набралась. Скорее всего кто-то из своих навёл, к бабке не ходи. И с терминалами карточными он же нахимичил. Или она. Поэтому, — он уперся взглядом в Арсентьева, — твоя персональная задача, — заболтать всех тамошних девиц до такой степени, чтобы они не только свои подозрения или признания выложили, но и предпочтительный цвет нижнего белья на себе и на главвраче с главбухом.

— Егор Сергеич! — вяло возмутился Алексей, — да что вы говорите такое, я ведь ни сном, ни духом…

— Задание понятно?! — рыкнул майор.

— Так точно! — лейтенанту пришлось смириться с неизбежным. Но вопрос он всё-таки рискнул задать: — А чего нас то сразу? Местных что, поувольняли за профнепригодность?

— Поговори мне ещё! — вызверился Скрипченков, но потом смягчился и ответил, — там в клиентах жена генерал-полковника Колодяжного. Приехала туда сегодня с утра, а там все на ушах стоят. Ну, мужу и позвонила. Вот мы и реагируем.

Приехав на место, обнаружили кучу врачей, по большей части бесцельно слоняющихся по коридорам. Ждали распоряжений — начинать или нет приём пациентов. Алексей, выбрав двух девиц, видимо секретарш или медсестёр, посмазливее и помоложе, уже через час действительно знал всю подноготную клиники. И двоих явных подозреваемых, о которых уже хотел было доложить старшему группы, как вдруг, проходя мимо какой-то невзрачной двери, краем уха уловил судорожные рыдания. Заглянув, увидел плачущую навзрыд женщину лет тридцати пяти — сорока, держащую в руках какие-то железки явно медицинского назначения.

— Простите, — он представился, — может быть я могу чем-то помочь? И, кстати, если ваше состояние связано с сегодняшним ЧП, то, к сожалению, мне придется задать Вам несколько вопросов. Да и найдем мы эти деньги быстро. Мы же всё-таки МУР, а не Скотланд-Ярд какой, — Арсентьев попытался пошутить.

— Да причём здесь деньги! — почти прокричала женщина. — Вот здесь, — она сунула под нос Алексею тонкую длинную штуковину, бросив остальное на стол, — два года работы почти сотни врачей из четырех стран! И всё это безвозвратно испорчено.

— Простите ещё раз, — нахмурился Арсентьев, — но нам про порчу оборудования никто ничего не говорил. И, кстати, как Вас зовут.

— Зовут меня Елена Витальевна Сипягина, я микрохирург-травматолог.

— И про что Вы сейчас говорили?

— Это уникальный зонд, точнее, это-то чехол от него, сам зонд внутри. Чехол должен быть герметичным, но им что-то пытались поддеть или ещё что и, видите, вмятины и трещина-а-а! — она заплакала пуще прежнего.

— И он хранился…  вот здесь, — Алексей недоумённо огляделся.

— Да нет же! Он был в соседнем с деньгами шкафу заперт. Его, наверное, первым вскрыли. Я как приехала и увидела, чуть сознание не потеряла. А сюда зашла просто…  ну, выплакаться. Таких зондов в мире всего несколько десятков пока. Мне вот прислали, потому что это и моя разработка тоже. Собирались через неделю начать клинические испытания…  теперь неизвестно сколько ждать нового придется.

— А он разве одноразовый?

— Да нет конечно, но раз чехол деформирован, значит и сам зонд поврежден.

— А его, этот зонд, для каких исследований применять предполагалось?

— Это не только исследовательский инструмент, он ещё и лечить может. Практически любые сложные травмы.

— Ого! — искренне восхитился Алексей, тут же ставя себе зарубочку, как освободится, связаться с Руденко и договориться о встрече с ним и с Машей, — Елена Витальевна, если у Вас есть хотя бы пять минут, расскажите чуть подробнее. Очень надо!

Сипягина, отвлекшись на рассказ о любимой работе, почти перестала плакать, и действительно, через пять минут Арсентьев уже практически был готов проводить рекламную кампанию новой методики.

Быстро доложив капитану Никитину — старшему группы, результаты своей работы, Алексей выскочил на улицу и набрал номер Руденко.

— Виктор, добрый день! Отниму буквально несколько секунд. У меня для вас с Машей есть интересная информация. И, очень надеюсь, — полезная.

— Добрый! — вяло откликнулся Виктор, не ожидавший от новых контактов с лейтенантом ничего хорошего. — Ну, раз интересная, выкладывайте.

— Не хотелось бы по телефону. Да и посмотреть Машины картины очень хочется, если честно, — Арсентьев постарался голосом включить режим кота из «Шрека».

— Я спрошу у племянницы, — нехотя буркнул Руденко.

— Хорошо. Когда можно перезвонить? — Алексей и не думал сдаваться.

— Н-не знаю, давайте через пару часов, что ли.

Виктор целых полчаса гадал, действительно ли у лейтенанта есть что-то интересное, или он так пытается с Машуней снова увидеться. Потом всё-таки позвонил ей, рассказал о звонке Арсентьева и с большим удивлением услышал искреннюю радость девушки от предстоящей встречи.