— За что? — в носу печёт, я закусываю щёку изнутри и смотрю на отца.

— За всё. Похоже, я был не очень хорошим отцом. Дашь возможность исправиться?

— Я ещё злюсь на тебя, — бурчу, но в следующее мгновение трусь щекой о его плечо. — Не будешь больше орать и драться?

— С этим? — кивок головы в сторону Тимура. — Буду держать себя в руках.

Они смотрят друг на друга уже без ненависти, хотя всё ещё без той привычной мне дружеской теплоты. И я понимаю одно: им нужно поговорить, выяснить всё наконец-то, попытаться восстановить то, что странным образом разрушилось.

В голове созревает план. Я ухожу в дом, завариваю чай, накрываю стол. Стараюсь изо всех сил, порхаю по кухне бабочкой, мечу калачи и плюшки. Жарю пышный омлет, раскладываю по красивым тарелкам, украшаю зеленью, нарезаю хлеб.

А когда заманиваю обоих в кухню, оставляю наедине и несусь к гаражу. Там стоят две машины, в одной из них ключи — я умею водить, папа научил меня ещё в четырнадцать, а Тимур разрешил ездить хоть куда.

Но до этого момента не чувствовала в этом потребности, а теперь понимаю, что при мне папа с Тимуром никогда ничего до конца не выяснят, так и будут сверкать глазищами, сопеть нервно и пылать изнутри.

Выгоняю машину из гаража, по пути отправляю Тимуру сообщение.

“Со мной всё хорошо, не беспокойтесь. Я поехала в город, к Анжелике. Не балуйтесь, вернусь через несколько часов. И чтоб к моему возвращению снова был мир и жвачка!”.

Прибавляю грозный смайлик, завожу мотор и, посмотрев в последний раз на дом, укатываю подальше отсюда.

Спустя шесть месяцев. Бразилия, Ангра-дош-Реиш.

Яркое солнце жарит без устали, а, кроме меня в этом уединённом уголке атлантического побережья всего несколько человек. Дочерна загорелая немка средних лет лениво плещется в пенных волнах, придерживая жилистой рукой соломенную шляпу. Невысокий коренастый итальянец болтает с барменом, потягивая через трубочку сангрию, а его маленький сынок, как любой другой ребёнок его возраста, строит песочный замок. Сопит от натуги, пыхтит, болтает что-то себе под нос, а когда получается достроить крышу, радостно смеётся и тащит отца за руку — любоваться хрупкой красотой.

Я лежу на шезлонге, пью безалкогольный мохито, шевелю пальцами ног и улыбаюсь. Мне так хорошо сейчас, что боюсь, если позволю счастью выплеснуться наружу, начнётся шторм.

Боковым зрением замечаю чьи-то ноги в тёмных сланцах — мужчина. Закрываю глаза, но похоже мой внезапный сосед никуда уходить не собирается. Вот же, никакого покоя.

— Свободно? — интересуется весьма игриво и наглым образом усаживается на шезлонг рядом.

— Занято же, — вздыхаю и указываю рукой на аккуратно сложенное полотенце.

— Но я никого не вижу, — разводит руками, а я головой качаю.

— Но полотенце хоть видите? — заламываю бровь, многозначительно смотрю на прилипалу. — Синенькое такое, большое? Его сложно не заметить, а вам пора уходить.

— Но пока никого нет, я же могу тут посидеть? — настырничает и разглаживает складки на светлых пляжных шортах.

У мужчины почти чёрные глаза и растрёпанные ветром, выгоревшие на солнце тёмные волосы. Они ложатся мягкими волнами на высокий лоб, а щёки покрывает трёхдневная щетина. На отдыхе все расслабляются, позволяя себе быть чуточку беспечнее.

— Сидите, только потом, если вам сломают ноги, не обижайтесь.

Мужчина запрокидывает голову, смеётся, а я смотрю на выступающий кадык, “прыгающий” вверх-вниз под кожей.

— Разрешите угостить вас коктейлем, — он указывает рукой на мой полупустой бокал, а я отрицательно качаю головой.

— Не имею привычки принимать ненужные мне подарки, даже если это лайм, мята и лёд.

— Ну, не капризничайте, — мужчина улыбается и наклоняется ко мне. — Не мешайте мужчинам быть рыцарями.

— Ох, велик подвиг из бара стакан с напитком принести, — фыркаю, повожу плечами, а мужчина снова смеётся.

— Какой крепкий орешек мне попался, — задумчиво говорит себе под нос, головой качает, словно прикидывает, какого рода подвиги придётся совершить, чтобы меня заарканить.

— О, вы даже не представляете насколько. Так что уходите, вам тут не рады.

Но он будто бы не слышит меня: смотрит на меня с поволокой, вытягивает длинные ноги, сбрасывает сланцы и зарывается пальцами в белоснежный шелковистый песок.

— Я надеюсь, ваш друг не очень ревнивый? — он указывает рукой на лежащее рядом с ним полотенце и выразительно смотрит на меня.

— Друг, наверное, не очень. А вот муж…

— Ух ты, муж, — притворно пугается и, отпрянув, смотрит на меня в ужасе, но снова расцветает улыбкой и, хлопнув себя ладонями по голым коленям, поднимается.

Высокий, темноволосый, с отлично прокачанными мышцами пресса, с негустой тёмной порослью волос на груди. Смотрит на меня сверху вниз, я усмехаюсь и делаю крошечный глоток коктейля — уже не такого ледяного.

— Муж, значит… — задумчиво. — А если я украду его супругу, что будет делать?

— Убьёт, конечно же, — заявляю, округлив глаза, ещё и пальцем в воздухе грозно так покачиваю. Мол, риск — дело благородное, но не в этом случае.

— Очень страшно, но ради такой девушки я готов рискнуть.

— Мужчина, я кричать буду! — ставлю бокал на столик и вытягиваю вперёд руки.

— Кричи, Ромашка, мне это нравится, — резко подаётся вперёд, я завороженно смотрю на игру мускулов под загорелой кожей.

Не успеваю пискнуть, а он подхватывает меня на руки, поднимает вверх и впивается в губы поцелуем. Мир вокруг кружится, я хватаюсь за широкие плечи, наслаждаясь гладкостью смуглой кожи, впускаю горячий язык в свой рот, посасываю его, прикусываю.

Бултых, и мы, не прекращая целоваться, оказываемся в тёплой воде, пугая брызгами степенную немку.

— Ты прям мачун, — качаюсь на волнах, обхватив Тимура за плечи, болтаю ногами, разгоняя рябь по воде, смеюсь. — Так лихо девиц на пляжах снимаешь.

— Ну, допустим, одну конкретную девицу. Вредную и упёртую, — слизывает соль с моей щеки, обхватывает меня за талию, и я чувствую массивное такое уплотнение в районе ширинки.

— То есть ты бы предпочёл, чтобы я легко шла на контакт с любым, кто подойдёт ко мне, — удивляюсь, хотя и так знаю ответ.

— Ну ты же правильно сказала, что я и убить могу, потому пусть рискуют, камикадзе.

— Я вообще-то просто так ляпнула. Для устрашения настырного кавалера!

— Ла-адно, не буду никого убивать. Так, только ноги сломаю и в лес вывезу.

— Какой грозный у меня муж, — смеюсь и обхватываю талию Тимура ногами.

Наша свадьба была слишком скромная для Тимура Каирова и Эллы Протасовой, но мы не хотели шумихи. Да, у меня было белое платье, а рядом был невероятно красивый в Тимур. Он надел светлый костюм, и я чуть слюной не захлебнулась, когда увидела его, такого невероятного.

Отец бухтел — как это так, его единственная дочь выходит замуж словно бы втихушку! Да что же такое, да зачем эта скромность, а где же журналисты, где фотокамеры, важные гости и разного рода помпезный сброд?!

— В конце концов, у меня одна-единственная дочь! Очень красивая, умная, моя гордость! — бухтел отец и чуть волосы на голове не рвал от досады.

— Нет, папа, даже не уговаривай! Это всё тебе нужно, не нам. Если хочешь, сам женись и тогда зови хоть папу Римского, хоть королеву Елизавету.

В итоге отец повздыхал и смирился. Мы расписались в крошечном уютном кафе, Анжелика осыпала нас белыми лепестками, монетками, одна из которых чуть было мне в лоб не попала, настолько Энджи старалась. После мы чуть не оглохли от её радостных визгов, едва не утонули в слезах и улетели в Бразилию, о которой я с детства мечтала — наслаждаться солнцем, морем и друг другом.

Тут хорошо. Есть только мы, счастье, карнавал, незнакомцы кругом и так много радости, что иногда кажется: сердце просто не выдержит настолько ярких эмоций. Лопнет, зато умру довольной.

— Всё-таки ты мой, — говорю, удивляясь, что моя любовь к Тимуру, мои сомнения, метания и желание быть с ним превратились в яркую сказку. — Мечты сбываются.