Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я повернулся обратно к Талицкому и отдал ему папочку.

— Ну, когда идем?

Помощник Хвалыгина даже растерялся:

— Что, ты уже все, готов? Тогда пойдем, чем быстрее, тем лучше. Мы представим тебя как нашего представителя, уполномоченного на переговоры. И как врача, который осмотрит старушку. Сможешь сделать вид, что ты доктор?

Я поправил воротник рубашки, который стал вдруг слишком давить, и ответил:

— Больше того, я смогу при необходимости оказать ей первую помощь. Ну, давай, пошли уже. И помните: «Цыгане»!

И вот мы идем к оцепленному подъезду, где на первом этаже вооруженный преступник взял в заложники ребенка и старушку. Балановский уже предупрежден, метров за десять Талицкий и Мелентьев оставляют меня в одиночестве и дальше я иду один.

Чтобы сразу воздействовать на сознание преступника, я расправляю спину и поднимаю голову. Если он сейчас смотрит сквозь занавеску, пусть видит, что на переговоры с ним идет уверенный в себе человек, которому нужно подчиняться.

Хотя внутри я чувствую себя далеко не уверенным, да и ноги становятся, как ватные.

Я вхожу в подъезд, подхожу к двери, аккуратно стучусь. Изнутри доносится мужской крик:

— Ну че ты там стелешься, заходи давай.

Я открываю дверь и вхожу в квартиру. Балановский стоит тут же, он быстро захлопывает дверь, закрывает ее на замок и проверяет меня на наличие оружие. Потом толкает по коридору:

— Ну, пошел вперед. Иди, иди, только без резких движений.

Я послушно иду по коридору. Но в то же время мой мозг усиленно работает. Пашет на бешеных оборотах. Я уже успел сделать мгновенную диагностику объекта и оценил, готов ли он к внушениям.

В цыганском гипнозе нет необходимости вводить человека в расслабленное состояние. Наоборот, ситуации стресса, страха, тревоги и депрессии также могут быть отличными рабочими состояниями для транса. Это состояния, когда объект воздействия наиболее подвержен внешнему влиянию.

Пока что беглый осмотр обнадеживает. Балановский очень взволнован и боится за свою жизнь. Все, что ему нужно - это постараться выбраться отсюда живым и желательно, с большим кушем в кармане. Вот над этим я и могу работать.

Преступник вталкивает меня на тесную кухню. У стены стол, на стульях сидят испуганная старушка и заплаканный ребенок. Окна зашторены плотной тканью.

Обстановка самая обычная. Холодильник, кухонный гарнитур. Настенные часы, картина с натюрмортом. Вязаный коврик на полу.

— Ну, что там? — Балановский обходит меня, заглядывает в глаза. Он низкорослый и суетливый, а еще очень потный от волнения. — Вы готовы принять мои условия?

Я снова оглядываю его и внезапно осознаю, что совсем не боюсь. Отчасти на меня накатывает некое вдохновение, азарт, кураж, как перед выступлением. А отчасти это вызвано самим страхом бандита. Он ведь и в самом деле находится в безвыходном положении.

— Да, готовы, — отвечаю я, хотя и понятия не имею, что он там запросил. Хотя, что могут просить люди его уровня интеллекта в такой ситуации? Отвезти их на аэродром, вывезти из страны, снабдить деньгами, что же еще. — Но только на это нужно время.

— Сколько? — хрипло спрашивает Балановский. Он чересчур нервно машет пистолетом и я некстати вспоминаю, что он убивает людей, как мух. — Сколько вам надо времени?

— Немного, около получаса, — успокаивающе говорю я. Мне самому этого времени должно хватить за глаза. Если я не смогу загипнотизировать его за этот период, грош мне цена, как специалисту. — Я пока что побуду у тебя, как дополнительный заложник, как товарищ и друг.

Балановский не обращает внимания на мои последние слова, кивает и порывисто подходит к окну. Отодвигает штору и проверяет, все ли в порядке. Отлично, он уже проглотил мои слова насчет дружбы.

Ему подсознательно хочется на кого-то опереться. Он ищет дружбы и сострадания. Как, впрочем и любой другой человек в этом мире.

Чтобы не стоять, как столб, и не раздражать его, я спрашиваю:

— Можно я сяду? Да и ты садись, ноги ведь не казенные. Нам надо подождать совсем немного, осталось чуть-чуть и твои надежды оправдаются.

Балановский мгновение раздумывает, потом снова кивает. Указывает на опрокинутую табуретку возле газовой плиты.

— Подними ее и садись.

Я поднимаю табуретку и сажусь. Рядом стоит еще одна, я как будто случайно поворачиваюсь к ней, указываю всеми угловыми сторонами своего тела в этом направлении: лицом, пальцами рук, ступнями. Мне надо, чтобы преступник перестал бегать по комнате, а спокойно сидел на своем месте.

— Садись тоже, — я добавляю в голос жесткости и металла, чтобы объект повиновался. — Ты передал свои условия и сделал свой выбор. Теперь осталось только ждать. Как говорил Ницше, если вы решили действовать — закройте двери для сомнений.

Балановский в изумлении замирает. Потом осторожно садится на табуретку рядом со мной. Пистолет убирает в сторону.

— Ты тоже знаешь Ницше? Но откуда?

Я слегка улыбаюсь.

— Я ведь не просто так отправлен на переговоры. У меня есть образование психолога. А каждый психолог знает и уважает Ницше. Лично мне нравится следующая его фраза: «Человек есть нечто, что нужно преодолеть». Каково, а? Очень сильно!

Тут я нисколько не кривлю душой. Меня и в самом деле в свое время поразила эта фраза у философа. Я сейчас вполне искренен. Нельзя врать человеку, который находится в ситуации между жизнью и смертью. Он мигом выведет тебя на чистую воду и месть его будет ужасной.

И Балановский верит мне. Он на мгновение расплывается в улыбке. Правда, на его физиономии она больше походит на звериный оскал, но все же.

— Верно говоришь. А мне больше нравится фраза, что человек - это самое жестокое животное.

Ну, конечно, что же тебе еще могло понравиться у великого философа? Ты, как и Гитлер, взял из его учения только самое необходимое, оставив в стороне многие нравственные аспекты.

Но теперь я уже должен немного польстить ему.

— Верно, ведь поистине, человек - это просто грязный поток. Но мне еще нравится, что не надо уметь проигрывать, если умеешь выигрывать.

Балановский просиял от счастья. Он уже и забыл, что находится рядом с врагом. Все-таки, умение присоединиться к ценностям человека - это великая вещь. Я готовлюсь приступать к следующему этапу гипноза и в это время за окном раздается шум.

Глава 21. Ночь цвета воронова крыла

Ну, какого рода это может быть шум? К счастью, не выстрелы и не удары в дверь.

Нет, это были просто крики. Кто-то кричал во дворе. А еще там слышалась некая возня. Вскоре шум утих, но все равно нарушил тонкую нить доверия, которую я установил было с Балановским.

Бандит вскочил с табуретки, подлетел к окну и осторожно выглянул наружу. Потом потер кончик носа и пробормотал: «Проклятые журналюги!». Я так понял, что во дворе несколько журналистов пытались подобраться поближе к месту происшествия и даже проникли за оцепление и затем сопротивлялись выдворению.

Но самое главное, что крики снова пробудили в Балановском агрессию, которую я начал было приручать.

— Ну, что так долго? — закричал он, повернувшись ко мне. — Что ты мне здесь зубы заговариваешь? Ты что, думаешь, я какой-то идиот, которого можно развлечь разговорами о Ницше?

Он быстро подскочил ко мне, приставил ствол пистолета к голове и снова заорал:

— Может быть, тебе выбить мозги? Твои умные мозги? Ты считаешь себя самым умным на свете? А что ты скажешь на то, что я сейчас вышибу твои чертовы мозги из черепа? На глазах у этих людей?

Он указал пистолетом на заложников, причем очень опасно и мальчик начал плакать и хныкать от страха.

— Весьма интересная формулировка вопроса, — осторожно ответил я. — Но, в таком случае, тебе придется ждать еще больше. Ведь власти хотят, чтобы ты освободил всех заложников и никого не убивал. А если ты прикончишь меня, это надолго замедлит процесс выполнения твоих требований.

Балановский снова приблизил ствол к моему лицу и теперь навел его на мое лицо.

41
{"b":"792437","o":1}