– Не спеши спать, брат, – сказал он, – лучше скажи, что делать будем.
Тукал, видимо, не поняв, куда клонит брат, продолжал, сопя, снимать с себя одежду.
– Мы ляжем спать, а ты снаружи сторожить будешь, – проговорил он.
Ярти сердито насупился. Саттай, зять старика Кондыза, усмехнулся, глядя на него.
– И правда, зачем нам спать, легче оттого всё равно не будет, – сказал он, поддразнивая вспыльчивого родственника.
– Давайте помолимся Аллаху за то, что помог спастись, и ляжем, – стоял на своём Тукал.
– Да как же нам спать, когда стадо угнали, брата зарезали и сунули в огонь, самих нас, как скотину, в грязь втоптали! – не сдавался горячий Ярти.
– Ну ладно, давай говори, что ты предлагаешь, – сказал Тукал, поморщившись. Ни думать, ни говорить о пережитом ему не хотелось.
– Я, что ли? Я?!
– Ну ты, ты! – Саттай продолжал подтрунивать над джигитом. Сам он был трусоват и осторожен. Излишне смелый и решительный Мамак никогда не нравился ему. И этот туда же!
– Я? – повторил Ярти. – Да я бы перебил всех этих сюннов и вернулся в Куксай! Выручил бы Сылукыз и взял её в жёны!
– Брат твой тоже был куда как хорош! Потому-то мы…
– Да не из-за него, а из-за твари продажной! – перебил его Ярти, не давая Мамака в обиду.
– Постой-ка, постой! Да как же это ты и Куксай, и Сылукыз себе взять собираешься? – улыбнулся Саттай.
– Что ж, послушаем, как тебе это удастся, – лениво поддержал его Тукал.
– С какой стороны ни посмотри, спать не время, – горячился Ярти. – Дома нас жёны, дети, старые отец с матерью ждут. Вы знаете, сколько у них скота? Что скажем им, когда вернёмся с пустыми руками? Мы должны выбрать одно из двух: либо к соседям наняться на работу, либо взять в руки оружие и воевать!
– Вот с этим, что ли? – Тукал поднял кулак.
– Нет, брат, сам знаешь, этим много не навоюешь. – Ярти был серьёзен и рассудителен. – Если поможете, я всех киргилей подговорю! Весь Алтай поднимется против тархана!
– Для того только, чтобы ты взял себе Сылукыз, Алтай не поддержит тебя, – продолжал Саттай дразнить джигита.
Раб Чура, молча сидевший в сторонке, тоже вступил в разговор:
– Я первый пойду за Ярти, – твёрдо сказал он.
Чура работал на старика Кондыза. Не было у него ни рода своего, ни племени, ни отца, ни матери. Родных тоже никого. Поэтому и прав никаких не было. Только ради пропитания пас он скот и делал другую тяжёлую работу.
Тукал и Саттай с осуждением покосились на него. Что это, мол, раб неотёсанный позволяет себе – встревает в их беседу! Но это нисколько не смутило Чуру, он знал: есть у него заступник.
– Слышал я, – продолжал Чура, спеша высказаться, – сюнны лес валить собираются. Вот тут-то мы и перебьём их из-за деревьев…
– Я тоже слышал о таком деле, – поддержал его Ярти.
– И чего вы там вдвоём наворочаете?! – продолжал насмехаться Саттай.
– И вовсе не вдвоём! Я завтра же пойду к тузбашам, потом к сармакам, аланам! – загорелся Ярти.
– А я – к арбатам и телякаям! – подхватил Чура.
– Ладно, идите куда хотите. А я никуда не собираюсь, – заявил Тукал. – Вернусь в Кондызлы, а там видно будет.
– Я тоже! – поддержал его Саттай.
Ярти помрачнел.
– Так вы что же, не вступитесь за меня? – сказал он упавшим голосом.
– Мы вступимся за тебя, – ответил Тукал, подумав. – Только ты сначала собери тысячу вооружённых мужчин…
XVIII
В ту ночь братья долго не могли уснуть, хотя и были усталыми. Каждый думал о будущем, о завтрашнем дне, который, как оказалось, способен обрушить на голову самые неожиданные испытания. Даже Тукал, всегда такой спокойный и невозмутимый, долго ворочался, потом встал и вышел из шалаша. За ним последовал Чура. Эти двое привыкли к чуткому сну: в их обязанности входило вставать среди ночи, чтобы посмотреть, всё ли хорошо с животными. Днём они спали по очереди. Оба уснули только на рассвете.
Проснулись все в одно и то же время. Тукал, главный среди них, подбросил в очаг дров и начал готовить еду. Завтракали в тишине. Первым заговорил Тукал.
– Я думал всю ночь, – сказал он. – Ты, брат Ярти, большое дело задумал. Мы не можем оставаться в стороне. Если суждено умереть – умрём вместе. Ну а если победим, – тоже вместе.
Ярти ушам своим не верил:
– Абый! Ты не шутишь?! – воскликнул он.
– А меня куда денете? – прикинувшись обиженным, сказал Саттай. – Не прогоните же?
– Ладно, давайте решим так, – снова заговорил Тукал. – Вы, трое, сегодня же отправитесь в три стороны, призовёте киргилей прибыть с оружием к горе Карыштау. Если за пять-шесть… нет, за семь-восемь дней сможете собрать две-три тысячи человек, мы ночью нападём на сюннов. Уж мы устроим им! Подожжём дома, угоним скот! Так отомстим за брата и вернём сноху!
Перевод с татарского Азалии Килеевой-Бадюгиной
Юрий Макаров
Свирель воспоминаний
Из рукописи неопубликованных стихов
«Небо застенчиво прячет бездонную…»
Небо застенчиво прячет бездонную
и бесконечную даль.
И говорит нам, что мы не бездомные
и ни к чему нам, живущим, печаль.
Есть у нас всё – одоленье разлуки,
радость цветенья, усталость и грусть,
сердце горячее, добрые руки
и половодье магических чувств.
Чудо любить и выдумывать сказки,
до смерти детство своё не терять,
душу загробным пугать для острастки,
правду беречь и глупцов избегать.
«Небушко спокойное, облака лежат…»
Небушко спокойное, облака лежат…
Как они похожи на белых медвежат!
Месяц между ними бродит на авось —
то приляжет с ними, то гуляет врозь.
Звёзды в темень воткнуты, словно огоньки
городка далёкого у большой реки.
Сказкой непридуманной это всё живёт,
чтоб не был угрюмым на земле народ.
«Гром загремит, загромыхает…»
Гром загремит, загромыхает,
как старый сломанный трамвай,
и зашумит, и заиграет
душистый ливень за окном.
И зацветут парные лужи,
и солнце выползет, как спрут,
и ты овеян и остужен,
и в сердце радуги растут.
И ты несёшь в душе полмира,
и благодарна благодать
за то, что в тишине унылой
дано громами громыхать.
«Распались звёзды, словно фейерверк…»
Распались звёзды, словно фейерверк
и, вдруг застыв, остановились,
и бал Вселенной не померк,
и дали дальние открылись.
Пришла боярыня-луна,
и вся округа засветилась…
Она была обнажена
и никуда не торопилась.
И заструив прозрачный шёлк,
что не спеша с себя снимала,
ждала, но кто-то не пришёл —
и ты опять одна осталась.