«Мои запои…» Мои запои, как падучая, всю жизнь преследуют меня. Я пью от случая до случая, в огне страстей и без огня. Башку теряю и надеюсь, что выживу ещё опять, пока совсем уж не уверюсь, что нету мне дороги вспять. «Пока нас крылья держат и несут…» Пока нас крылья держат и несут, живём, о смерти забывая, но сердце чует высоту, и высота его пугает. Но вот паденье на лету — тоска и скука оживают, бросая душу в маету. «Огонь стоит…» Огонь стоит, как пламя над пожаром, как сердце бьётся в ветре вихревом… Вот так в груди опустошённо-старой рождаются, как вихри, мятежи. «Я безобиднее цветка…» Я безобиднее цветка, беззлобней молока и хлеба, стою один, как перст под небом, слегка хмельной от ветерка. Я слишком прост и незатейлив, и бескорыстен, как вода, кому я нужен? Рвать без цели… На то есть случай и судьба. «Я иду по ласковому клеверу…» Я иду по ласковому клеверу — огоньки-ромашки на ветру… Если в тебя, Господи, поверю я, то землю эту разлюблю. «Живу я наугад…» Живу я наугад, и нет милее лета, а млечный звездопад всё льёт и льёт свой свет. Уютно и легко под этой звёздной крышей, и некто правит всем так ловко и светло. Ему всё знать дано, на то он и Всевышний… А мне что в лоб, что по лбу – всё одно. И он приходит к нам, как ходим мы в кино, и я играю роль старинную, былую, шарманщик и певец, бродячий музыкант, я под шатром небес о многом не взыскую, я трагик по душе, но шут в кругу повес. Летают облака, как бабочки в капусте, — их доля нелегка, и век их невелик, но, возрождаясь вновь, становятся искусством, и красотой сквозь них проступит Божий лик. «Нужны литые тормоза…» Нужны литые тормоза и безотказные колодки, чтоб не свихнуться от стиха и не попасть в дурдом от водки. Особенно когда один, а поезд по уклону катит. Вот тут и думай, и суди… а под откосом тошно станет. «Закат стоял иконостасом…»
Закат стоял иконостасом, где отражался солнца лик, и день молился перед Спасом, что он уходит, как возник. И вечер, вставший на колени, свой звёздный принимал досуг и, обнажая даль творенья, взял свет луны из Божьих рук. «Луна в пруду цветёт и тает…» Луна в пруду цветёт и тает, и лепестки бросает в рябь, и так неспешно отцветает, когда зари светлеет взгляд. Какая дивная покорность цвести, рождаясь, отцветать, и встретив свет другой, спокойно как дар неведомый принять. Ахат Мушинский Пока нас крылья держат и несут послесловие Как-то наводил я порядок в своих бумагах и обнаружил две подборки его стихов. Одна, отпечатанная на машинке, в папке с тесёмочками, другая – рукописная, в общей ученической тетрадке. Почерк в тетради крупный, размашистый, почти без помарок, а над листами в папке потрудилась старенькая, известная мне испокон веку пишмашинка «Москва» со сбитыми литерами и пересохшей чернильной лентой. Блёклый текст читается с трудом, нередко буквы на бумаге продырявлены – так автор бил по клавишам, чтобы тиснением возместить отсутствие чернил на ленте. Некоторые строки перечёркнуты, поправлены летящей авторучкой. Правка неразборчива, требует расшифровки… На общей тетрадке – дарственная надпись; папка, более полная стихами, – без посвящения. Стихи Юры Макарова я хорошо знаю. Печатал их в журнале «Идель» в 1989 году, при его жизни, затем – в «Казанском альманахе». А некоторые из них помнятся ещё свежеиспечёнными на, так сказать, поэтических посиделках у него в каморке вросшего в землю деревянного дома в Профессорском переулке Казани, которого давно уже нет. Присылал он мне их, тогда литконсультанту Союза писателей Татарстана, и из ЛТП[7] города Бугульмы, где в советские времена мотал срок за «тунеядство» и дружбу с зелёным змием, и куда мы с моим другом, главным редактором «Бугульминской газеты» Владимиром Изергиным, заявлялись, чтобы облегчить ему жизнь, а затем – и вызволить. Так что намётанным глазом я сразу оценил – передо мною большей частью неопубликованные стихи, каким-то образом схоронившиеся от добродетельных издателей, а может, просто не выдержавшие строгих редакторских правил. И в самом деле, небрежности и вольностей в них поболе, чем в обычной, обнародованной продукции Макарова – неточные, приблизительные рифмы, а то вообще их отсутствие, в одном месте стиха (строки) не хватает, в другом – путаница со знаками препинания… Тем не менее, отстранив опубликованное, я подготовил к печати то, что ещё не видело свет. Пусть это и не самое лучшее, пусть это и в какой-то мере черновики… Но всё-таки Макаров есть Макаров. Читая его, «в сердце радуги растут». Я знаю немало почитателей его творчества, и у них эта публикация вызовет несомненный интерес. вернутьсяЛТП – лечебно-трудовой профилакторий в СССР. По сути, место ограничения свободы и принудительного труда. |
