- А разница вправду есть?

В голосе Джека прозвучал неподдельный интерес.

Девушка поморщилась, стыдясь нашего невежества, и сделала знак затихнуть. Некоторое время раздавался только скрежет раздолбанных американских горок, чьи болты и опоры напоминали стершиеся от времени и болезней суставы старика. Скрежету вторил тихий шум нагревающейся воды и ритмичный стук, идущий издали, к которому примешивались вскрики и плохо различимое пение.

- И как они выглядят? – Хайки по-хозяйски обратилась к Джеку.

- Сидят. Курят. Держат разные незнакомые мне вещи в руках.

- А, это фест. Это, наверное, ребята из Хаира, «кислотные дервиши». Они часто выбираются в пустоши, чтобы ловить волну. Слушать музыку пустыни, как они это называют. Находят место силы – и сидят, пропевают его.

- Пропевают место силы?

- Да вы как дикие совсем. Ну, собираются, накуриваются или порошок едят, стучат на чем попало. Весело!

Хайки пожала плечами. У меня было альтернативное виденье веселья, но Ястреб Джек буквально озарился внутренним светом.

- Я хочу посмотреть! Не приходилось раньше с таким встречаться. Они кажутся дружелюбными.

- Пошли, - с пугающей меня охотой согласилась пиро. – Не уверена на счет дружелюбия, но обычно дервиши так обдолбаны, что вряд ли поймут, кто ты. Можешь их даже перешагивать. Это безопасно.

- Не для них.

- Ну… Пожалуй. Но каннибалы сюда заходят редко, работорговцы боятся близости к искажениям, а остальным нечего у них взять.

Прежде, чем я подобрал нужные для возражения слова, мутанты уже объединились, разделив очередную бредовую идею на двоих, и уставились на меня.

- Кто-то должен охранять припасы, - попытался я.

Напрасный труд.

- Незачем. Возьми таблички, за остальным я буду приглядывать, - Джек опять переключился на зрение птиц. – Кроме дервишей больше никого рядом. Караванщики поехали в обход Свельты. Тихо.

Я смотрел, как Хайки ловко лезет под дрожащими ржавыми конструкциями, способными раздавить ее в мгновение ока, и оставляет позади припасы, жизненно важные для выживания в пустых землях. Ястреб Джек меланхолично раздвигал реальность, полностью уверенный, что даже если мир схлопнется, ему повезет. Я такой уверенности был лишен, и она-то как раз и казалась самой главной магией тронутых искажениями мутантов. Их ненормальное бесстрашие говорило об их особости гораздо убедительнее, чем любые чудеса. Хотя не исключено, что мне в компаньоны достались особо чокнутые экземпляры.

Пиро знала пустоши гораздо лучше Джека, но присутствие мастера дзен делало ее беззаботной, какой прежде Хайки не бывала. Вспыльчивой и непредсказуемой – пожалуйста, но не беззаботной. В итоге вся паранойя за троих досталась мне.

Пока мы крались под хрипучими железными горками, а падальщики разглядывали нас сверху, я сто раз зажмуривался, уверенный, что сейчас кусок ржавого дерьма раздавит нас в лепешку. Опоры горок, сдерживающие дрейфующий песок, поросли колючим вьюнком. Маленькая будка ссохлась от времени и жары, расплющилась, словно на нее наступил великан. Когда мы проходили мимо, оттуда прыснула худосочная змея.

Чем дальше по руинам парка, застрявшего в пустыне, мы продвигались, тем более различимыми становились звуки неожиданной вечеринки. Воодушевленное подвывание, постукивание барабанов, взвизги струнных и пение невпопад – все это складывалось в загадочный звуковой ландшафт, катящийся волнами по распаленной пустыне. В отличие от исступленного ро, который любил молодняк, эти звуки успокаивали.

- Приободрись, Чиллиз, - подмигнула мне Хайки.

Вскоре мы увидели и людей, занятых музыкой. Выглядели они, как типичные нищеброды Хаира, - потрепанные тюрбаны, широкие сероватые хламиды, тела и лица городских гопников, вечно тощих и питающихся лишь наркотическим дымом и засохшим хлебом. Между ними и городскими дворнягами наблюдалось изрядное сходство. Та же печать бродяжничества отражалась и на Ястребе Джеке. Он был беглецом, нищим, заклинателем птиц с высохшим телом и покореженными глазами.

Однако эти мужчины и женщины сидели у поскрипывающих и изредка дребезжащих аттракционов без тени страха или усталости, которые неминуемо возникают на лицах городских бедняков. Глаза их были спокойно прикрыты. Каждый занимал удобное место – прислонившись к полуразрушенной подсобке или в тени от заржавленной ракеты с отвалившимся рулем.

Народ либо голосил что-то в расслабленной манере, кутаясь в клубы сладковатого дыма, который я тут же узнал, либо держал в руках инструменты – от мелких барабанчиков и расписных дудок до разнообразного мусора, часть которого я не смог опознать. Любой предмет годился - судя по всему, участникам непонятного действа было совершенно все равно, на чем они играют. Один из играющих заметил меня, но даже не подумал вскочить в ужасе и схватиться за пушку, а только растянул губы в ленивой улыбке.

Как и обещала Хайки, участники пустынного феста вряд ли планировали защищаться.

- Проходи… - просвистел незнакомец.

Эта беззащитность обескураживала. За время нашего путешествия я видел многое, но группа людей, не позаботившаяся о защите от нападения, нешуточно била по глазам. Вот где настоящее святотатство. Это противоречило всем негласным заповедям пустошей.

Ястреб Джек, напротив, ощутил себя, как дома. Он тут же присел и начал прислушиваться, постукивая ступней, затем потянулся за сладковатой самокруткой, которую посасывал пацан поблизости. Тот передал ее, словно они с Джеком были друзьями детства. Безалаберность «кислотных дервишей» соединилась с волной доверия, исходившей от мутанта и располагавшей к нему незнакомцев.

Пейзаж вокруг впечатлял неожиданной экзотической красотой – ярко-ржавые, почти оранжевые кости американских горок в вышине, светлое полотно песка, отдаленные голубоватые горы в сухом воздухе, бормотание и песни обгоревших на солнце дервишей.

- Это фе-е-ест, - протянула Хайки.

- Тебя внесут в базу, - сказал я. – Торговцы тебя узнали. Наверняка обновят базу охотников за головами.

- Наверняка.

Она взяла сигаретку дервишей из пальцев Ястреба Джека и глубоко затянулась. По чумазому, но привлекательному лицу растеклось удовлетворение, глаза заблестели. Пиро быстро адаптировалась к обстановке – та успокаивала, а Хайки любила все, что успокаивает, искала в этом укрытие от разрывающего ее огня.

- Что ты творишь? – я отобрал сигарету и отдал ее покачивающемуся сектанту. – Джек и без травы ведет себя, словно укуренный. Но ты-то могла бы не поддаваться.

- Никого ж нет рядом! Я встретила целых двух мастеров дзен, черного и белого, - выпучила глаза девчонка. – Дед не врал, я так и знала! Мастера дзен существуют. Пламя внутри так и бурлит, мне нужна чужая тишь. Вон посмотри на Джека. Он открыт миру, словно тот ему улыбается. Я хочу быть такой же. Он ведь выглядит очень безмятежным, правда?

Ястреб Джек в этот момент привалился к постукивающему банками из-под тушенки дервишу и качался с ним из стороны в сторону, будто готовясь затянуть пьяную песню. Выглядел он глуповато.

- Это тот момент, когда подросток выбирает неудачную отцовскую фигуру? – поморщился я. - Если хочешь совет, то вот он: Ястреб Джек ничему тебя не научит, потому что искажения просто помяли его, как и тебя. Этому нельзя научиться, он просто поехавший. Хватит бегать за ним, как хвост. Ты не пацифистка, а гроза пустошей.

Пиро рассмеялась.

- Да ты просто завидуешь, старик. Ты хоть когда-нибудь отдыхаешь?

- Я не старик, черт бы тебя подрал…

Наш спор наверняка продолжился бы, но тут мой взгляд вычленил из происходящего нечто, чему там быть не полагалось.

Между пацаном, у которого Джек взял сигарету, и старухой в разноцветных шалях, отсутствующе грохочущей потемневшим от времени тамтамом, сидел маленький тушкан. Зверек примостился в пучке сухой, как терка, травы, которая неплохо его маскировала. Это было не самое удивительное - он держал в лапках два крохотных камня и стучал ими друг о друга, попадая в заданный обкуренными людьми ритм. Остальные занялись созданием своей музыки, и его попросту не замечали.