Но особенно нежно он стал относиться к своему Боссу, когда от него ушла его жена. Ушла она по-подлому, к школьному другу Босса, нищему профессору местного Университета, книжному червяку, ничтожеству. Обычно невозмутимый и спокойный Босс чуть не наложил на себя руки, и, позабыв про свой статус, побежал на прием к психологу. После психолога был гипнотизер, потом какой-то колдун, а через месяц глупая баба вернулась домой, так и не сумев построить рай в шалаше на копеечную зарплату нищего филолога. И самое удивительное, что Босс ее простил! Правда, эта история не прошла для него даром, выпив по неосторожности, или с умыслом большую дозу успокоительного, Босс напрочь посадил себе обе почки. Когда он приехал в эту клинику на операцию, отвалив клинике гору денег, которой хватило бы купить остров в Средиземном море, ничего не предвещало беды. Скорее по привычке быть в курсе всего он, его верный Телохранитель, подкупил одну из санитарок, работавших в послеоперационном отделении. Если бы не это, они бы не узнали так скоро, что Босса зарезали горе-врачи. И не имело значения, виноваты в смерти Босса врачи, или нет. Существовало неписанное правило: наказывать тех, кто виноват в смерти таких людей как его Босс. Поэтому он объявил полный сбор, и приказал готовиться к штурму больницы.

Мы уже давно сидели в полной темноте в подвале, куда нас всех буквально силой затолкали охранники, как только стало ясно, что больницу кто-то пытается штурмовать. С нами не церемонились — молоденькой докторше, попытавшейся сопротивляться, один из охранников так сильно стукнул по лицу дубинкой, что, по-моему, даже выбил ей зуб. По крайней мере, кровь из рассеченной губы у нее текла сильно. В полной темноте мы просидели несколько часов без звука, потом потихоньку начали обмениваться мнениями.

— Что происходит, как вы думаете? — эти слова, судя по голосу, принадлежали молодому доктору, сидевшему в левом углу подвала.

— Разборки, что же еще? — Это уже из другого угла, женский голос, дрожит от ужаса.

— И что они с нами сделают? — опять молодой парень.

— Да ничего, успокойтесь, посидим здесь, скоро выпустят…  — Это уже третий вступил в разговор.

Все помолчали.

— Губа болит, зуб шатается…  — Тихо всхлипнула докторша. — Убьют, наверное, нас. Моя мама как не хотела, чтобы я сюда ехала. Говорила, дочка, просто так в медицине таких денег платить не будут. Значит, придется что-то незаконное делать…  — Она заплакала.

— Да ладно вам ныть, подумаешь, губу разбили…  Нечего метаться было, как кошка на пожаре…  — Мужской голос из противоположного угла проявился приятным баритоном. — Где сейчас в медицине закон, о чем вы, уважаемые? Кто смел — тот и съел. Идите, вон на рынок рыбой торговать, будет все законно.

Все зашумели, только я отмалчивалась, пытаясь хоть что-то полезное узнать для себя из общей дискуссии. Выстрелов я не боялась. Однозначно, что налет на больницу связан со смертью криминального авторитета. Я помнила телохранителя, похожего на мультяшного положительного героя русских народных сказок, грузившего невезучего хозяина казино в шикарную машину. Парень серьезный, явно из силовиков в прошлом, еще может, для нас все хорошо закончится. По крайней мере, мне стоило попытаться воспользоваться возникшей неразберихой и сбежать отсюда. Однако прямо сейчас предпринять что-либо было сложно.

Я попыталась задремать, так как сидеть в темноте было довольно тягостно, но тут мне в бок кто-то двинул кулаком, и женский голос тихо шепнул мне на ухо:

— Молчи!

Я молчала.

— Бежать отсюда нужно скорее, пока не пришли. Нас всех в расход пустят.

Ты — девка ловкая, тебя с собой возьму, другие пусть остаются…

— А почему вы думаете, что нас убьют? — очень тихо прошептала я, обращаясь к невидимой собеседнице.

— Было уже такое. Я рядом живу в поселке, санитаркой работать пришла сюда, работы нет, а жить надо. Я потом тебе рассажу, сейчас молчи, через полчасика я тебе знак дам, поползешь за мной. Только молчи как рыба!

Я замолчала, и вовремя:

— А вы чего там шепчетесь, говорите вслух! — Потребовал властный баритон.

— Это я молюсь, извините, страшно очень…  — отговорилась я.

— В Бога верите? Что за глупость!.. — И баритон начал излагать свою точку зрения, идущую явно вразрез с религиозной идеологией.

— Где ваш бог находится, простите, если люди так страдают и умирают?

Что за дикость считать, что кто-то может вам помочь, кроме вас самих?

Я молчала, не собираясь вступать в дискуссию. Желающих хватало и без меня.

— А на кого надеяться, как не на Бога, простите, в такой вот ситуации?

— А на себя и на здравый смысл!

— Где же ваша душа, уважаемый, находится? В каком месте вы ее чувствуете? Сколько врачом работаю, не видел я душу ни у кого из своих больных. Просто случай определяет исход, и все!

— Что за глупости вы говорите? Вы считаете, человек умирает — и все?

— Конечно. Все остальное — плод воображения родственников. Ну, я имею в виду все эти сны. Голоса, звуки, о которых близкие умершего человека рассказывают.

— Ну что вы такое говорите? Я в детской больнице работала, у нас, если ребенок умирал в операционной, всегда дежурная бригада ночью слышала звуки, как будто ребенок по потолку бегает. Все слышали, разом. У нас даже заведующий оперблоком остался на ночь как-то, хотел доказать нам, что мы врем. Так утром он совсем по-другому выглядел…  Атеист, между прочим, такой же неверующий как вы!

— Я не атеист, с чего вы взяли? Я — агностик!

— Ваши сексуальные предпочтения оставьте при себе!

— Да причем здесь секс!!! Агностицизм не имеет к этому отношения!…

В этот момент меня кто-то потянул за руку, и я тихонько, стараясь не шуметь, поползла в указанном направлении. Громкие споры на теологическо-философскую тему мне были только на руку. Внезапно голоса смолкли, я замерла в неудобной позе. Но дискуссия тут же продолжилась.

Впрочем, я уже не слушала, потому что моя спасительница тихо открыла какую-то дверь в закутке подвала, мы выползли в темный коридорчик, она заперла дверь и облегченно вздохнула:

— Вроде выбрались, хорошо, что я этот подвал знаю и у меня есть универсальный ключ от всех хозяйственных помещений.

— Спасибо Вам. А почему Вы мне помогли?

— Мне свидетель будет нужен, что я к этому делу отношения не имею. А ты видно от этих уже побегала, в любом случае на их сторону не переметнешься. А я если ноги унесу, в другой город уеду, к тетке. Я ведь виновата в перестрелке этой.

— Как это?

— Потом расскажу, бежать надо, пока нас не нашли.

Коридорчик заканчивался небольшой дверью, отперев ее тем же универсальным ключом, как у железнодорожного проводника, моя спасительница выглянула на улицу, и быстро махнула мне рукой — бежим!

Мы выскочили во двор. Дневной свет ослепил меня после долгого сидения в полной темноте, но я достаточно быстро привыкла. Почти застряв в кустах красиво подстриженного самшита, оцарапав руки и лицо, вдвоем пробрались сквозь заросли, и добежали, пригнувшись, до высокого каменного забора, причем моя спутница дышала как паровоз. Здесь мы сели на землю, чтобы отдышаться и продумать дальнейшие пути отступления.

Во дворе больницы перестрелка уже закончилась. Мы не могли видеть, кто победил, да это было не важно, потому что свобода была совсем рядом, надо было только перелезть через забор.

— Тебя как зовут — повернулась ко мне моя сообщница по побегу. Это была тощенькая женщина лет сорока, я видела ее в отделении, когда она убиралась в коридоре.

— Аля (я назвалась так по инерции, но впоследствии оказалось, что я была совершенно права).

— А я — Женя. Аля, лезть на стену нельзя — сигнализация, заметят — убьют. Надо что-то другое придумать.

— Господи, что?!

— Ты машину умеешь водить?

— Умею.

— Тут за углом шестерка стоит завхоза.

— А ключи?

— Вот ключи, он их уронил, когда нас всех в подвал загоняли, а я подобрала, думала, что потом отдам.