Родной двор хоть и был безлюдным, но выглядел абсолютно безопасным, вокруг кирпичной пятиэтажки шумели огромные тополя. Сейчас листья с тополей уже опадали, и на дорожках было много желтых пятен, прозрачно намекавших, что осень не за горами. Машины, так испугавшей меня днем, во дворе не было. Подойдя к своему подъезду, я внимательно осмотрелась, не заметила ничего подозрительного и стала медленно подниматься по лестнице. Неожиданно для меня лампочка в подъезде погасла, но бежать вниз было уже поздно, и я трясущимися руками начала открывать свою дверь.

— Извините, можно вас на минуту? — раздался мужской голос, и в эту минуту свет в глазах померк, и сознание покинуло меня.

Анестезиолог районной больницы чувствовал себя совершенно раздавленным. Ему вчера опять звонили из банка. Когда он полгода назад покупал новенький Форд в автосалоне, Анестезиологу казалось, что ежемесячный взнос размером в половину его официальной зарплаты — это пустяки. Жена поехала вместе с ним, а теща отказалась и осталась дома. Еще бы! Смотреть, как ненавистный зять покупает новый автомобиль, этого еще не хватало. Глаза жены светились счастьем, как десять лет назад, когда они только поженились. И Анестезиолог был готов отдать все на свете, чтобы она стала прежней, веселой, не раздражалась и не кричала на него по любому поводу. Но радость от приобретения быстро улетучилась, а теща после покупки машины удвоила свои требования. Анестезиолог крутился, как мог. Кушал на дежурствах больничную еду. Курил дешевые сигареты. Ходил пешком на работу. Занимал деньги до зарплаты у знакомых. Но теща с женой вдруг решили поехать на санаторное лечение в Кисловодск, и ему пришлось идти в другой банк и просить кредит на личные нужды. Один заем наложился на другой, денег совсем не стало, жена опять начала раздражаться и рано ложилась спать, постоянно ссылаясь на головную боль. В банке, выдавшем кредит на машину, после трех месяцев просрочки его кредитный договор отправили в фирму, выбивающие долги из неплательщиков всеми доступными методами. Анестезиологу стали регулярно звонить домой, а он, даже не вникая в суть угроз, все боялся, что жена услышит разговор. Неделю назад вечером у своего дома Анестезиолог увидел трех накачанных парней, представившихся представителями агентства по возврату долгов. Они объяснили Анестезиологу, что из-за просроченных выплат сумма долга увеличилась, и дали две недели отсрочки, чтобы он нашел деньги. Анестезиолог был в отчаянии и даже дал в интернете объявление о том, что хочет продать свою почку. На объявление никто не откликнулся, но тут его неожиданно вызвал заведующий. И доверительно сказал ему, как он может заработать ДЕНЬГИ. Это было ужасно, это противоречило всему, ради чего он жил. Но, похоже, для Анестезиолога это был единственный выход.

Я очнулась от жуткого холода, пронизавшего все мое тело. При попытке пошевелиться виски и затылок пронзила жуткая боль. Я лежала со связанными за спиной руками в полной темноте на голом холодном кафельном полу. Пытаясь рассмотреть помещение, я приподняла голову, но ничего не увидела. Повязки на лице я не ощущала, значит или я ослепла, или вокруг меня кромешная темнота. Вначале я решила что сплю, и даже не испугалась. Но через несколько минут я поняла, что это не так. Очень болело плечо, кисти связанных рук, кружилась голова. Поскольку видеть в темноте я не могла, я втянула носом воздух, чтобы по запаху определить, где я нахожусь. Воздух вокруг меня был затхлым и вонючим. В больницах так не пахнет, это точно. Где еще может присутствовать вот такой кафель на полу? В лаборатории? Но там воняет реактивами и мочой. В гараже? Однако металлом и бензином здесь точно не пахло.

Запах был тягучий, сладковатый, терпкий, с примесью гнили и тлена. Неужели я в судебном морге? Мысль о том, что за стеной может находиться несколько десятков мертвых тел, напугала меня даже больше, чем мое нынешнее беспомощное положение. Какое-то время я пыталась понять, где я нахожусь, а потом до меня дошло, что меня сюда привезли не для того, чтобы пообщаться. Если я не возьму себя в руки, и не выберусь отсюда, меня, скорее всего, убьют. Нет сомнений, что я попала сюда из-за глупого любопытства, которое проявила в полной мере, пытаясь расследовать смерть незадачливого парашютиста. Скорее всего, в смерти мужчины на вводном наркозе присутствовал какой-то криминал, который обнаружила знающая и порядочная Софья Матвеевна. Ее убили, и меня, скорее всего, тоже убьют. И я буду лежать в морге, мое лицо закроют простыней, из-под которой будут торчать мои восковые лодыжки. Я с трудом удержалась, чтобы не завыть в голос.

Как я могла так влипнуть? История с парашютистом Серёгиным, так нелепо начавшаяся в субботу на обычном дежурстве казалась мне сейчас дурным сном. Но проснуться не получалось, как я не убеждала себя, что вот-вот зазвенит будильник, я сяду на краю дивана, обиженно мяукнет потревоженный Касьян, и все будет как обычно…

«Мне нужно срочно что-то придумать, чтобы выбраться отсюда», — я постаралась не думать об угрожающей мне смертельной опасности, и попробовала сесть, но связанные за спиной руки онемели, ноги скользили по холодному скользкому кафелю, не находя опоры. От отчаяния я заплакала, щеки защипало, стало трудно дышать. Нет, так не пойдет, надо думать о чем-нибудь хорошем, приказала я себе.

Я попыталась вспомнить лицо Дениса. После нашей ссоры я старалась не думать о нем, но сейчас мне было очень плохо. Денис Викторович Павловский, майор милиции, 32 года. Серые прищуренные глаза, волевой подбородок, широкие, азиатские скулы. Господи, любимый мой, где ты? Денис часто рассказывал мне истории из своей жизни. Служба в ВДВ, потом Школа милиции, командировки на Кавказ. Мне казалось это далеким от обычной жизни, и я обычно слушала его невнимательно, зная, что он это видит, и злится.

Не плакать, не распускаться, не отчаиваться. Я должна понять, чтобы предпринял Денис, окажись он на моем месте.

Я должна выбраться отсюда, пока меня не убили.

Так, спокойно! Успокоиться и думать.

Восстанавливаю дыхание, это раз.

Освобождаю руки, это два.

Выбираюсь из этого чертового места, это три.

Голова продолжала нестерпимо болеть, мешая думать, во рту был противный металлический привкус. Кровь, или они меня чем-то накачали?..

Почему меня сюда привезли, зачем? Этого понять я не могла. Видимо, кто-то решил, что я что-то знаю. Но ведь меня даже не было в операционной!

Зато общалась с женой умершего пациента, дура! Я разговаривала с ней практически на глазах у всей больницы, она передала мне визитку и деньги.

В понедельник я, изображая из себя детектива, пошла в больничный морг, где общаясь с патологоанатомом, опять привлекла к себе чьё-то внимание.

Заметила Софья что-то странное, или ее убили «на всякий пожарный» значения не имело. Важно, что я поперлась туда, куда по роду моей деятельности мне ходить не полагалось.

Во вторник ко мне приходил частный детектив, и я общалась с ним на лестнице запасного выхода.

После этого в поисках истории болезни умершего пациента я отметилась в отделе медстатистики, получив там, кстати, предупреждение «не вмешиваться в это дело».

Ну и последнее — я зачем-то поехала к Денису на работу, чертова идиотка! Если за мной просто Могла бы просто позвонить, оставить свои координаты. Меня сейчас хотя бы теоретически могли хватиться, и начали бы искать.

Почему меня привезли в морг? Ну, это очевидно, потому что в морге легче всего спрятать чью-то смерть от посторонних любопытных глаз. Я помню кое-что из Валеркиных рассказов о буднях судебно-медицинского морга. О том, как в один гроб за большие деньги кладут второго покойника и везут хоронить на окраине кладбища в общей могиле. Или о том, как санитары морга срезают длинные волосы с головы молодой умершей женщины, а потом несут и продают эти волосы в салон, занимающийся наращиванием волос. Как здорово, что я никогда не наращивала волосы!