Франсуа понадобилось несколько минут, чтобы осознать всю значительность этой новости. Матильда сидела рядом с ним на кушетке, лицо ее было бледным и отрешенным: новость стала для нее настоящим ударом. Пересказанные ею подробности их разговора не оставили места для сомнений. Людовик выразился предельно ясно. Он уходит. Он был совершенно серьезен.

В последние недели вся их жизнь крутилась вокруг него. Франсуа не мог себе представить, что тот может уйти так же просто, как и пришел. Ему очень хотелось бы прервать это тягостное молчание, но слов не находилось.

— Тебе надо кое-что сделать, — наконец сказала Матильда, кладя руку ему на колено.

Физический контакт стал у них таким редким явлением, что Франсуа непроизвольно едва не отстранился и, чтобы прийти в себя, покрутил в руках очки для чтения.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал? Работы почти закончены. У Людовика больше нет причины оставаться здесь. С самого начала все было яснее ясного.

Матильда резко убрала руку, как если бы она поняла, что ошиблась, рассчитывая, что он со всем безропотно согласится.

— Но… он же нам оказал столько услуг! Мы нуждаемся в нем. Мы могли бы просто пользоваться его услугами несколько часов в неделю. И это не помешало бы ему работать еще где-нибудь.

Франсуа в замешательстве покачал головой, но Матильда снова взялась за свое:

— И кто теперь будет заниматься садом? Конечно, не ты, с твоей ногой.

— В конце концов, не такая уж неразрешимая задача: наймем садовника!

В этом разговоре он увидел своего рода горькую иронию. Их роли поменялись. Разве не он еще недавно не допускал и мысли, чтобы «работник со стороны» занимался его владениями?

Несмотря на свое подавленное состояние, она, должно быть, поняла, что до сих пор говорила бессвязно и не выдвинула ни одного аргумента.

— Ты должен поговорить с ним, Франсуа.

— И что мне ему сказать?

— То, что я тебе только что сказала, но своими словами. Когда хочешь, ты бываешь настолько убедителен…

Это замечание он даже не подумал принять как комплимент. Прилагательное «убедительный» прозвучало в его ушах как «манипулятор». Франсуа мог быть очень искусным в обращении со словами, но Людовик ускользал, будто песок между пальцами. Не говоря уже о том, что у него не имелось ни малейшего желания, чтобы молодой человек изменил свои планы.

— Ты мог бы объяснить ему, что его ничего не торопит, что у нас никогда не было намерения выставить его за дверь, когда работы будут закончены. Без сомнения, он вообразил, что мы хотим отделаться от него, как только работы будут закончены. И это — всего лишь огромное недоразумение.

Франсуа почувствовал, что его сердце забилось быстрее. А если Матильда права? Если и правда речь идет о громадной ошибке? Все, что касается Людовика, принимает в ее глазах такие размеры, что она вполне могла преувеличить сказанное им. Если, конечно, все это не является с ее стороны лишь шуткой…

— Матильда, он же нас предупредил с самого первого дня. Он любит путешествовать и чувствовать себя свободным. Помнишь, он нам все так и сказал. У нас он уже живет почти два месяца. Этому парню всего лишь двадцать лет и…

Он поколебался.

— Насколько я знаю, мы ему не родители.

Матильда сжала колени, будто разобиженный ребенок. Франсуа понял, что зашел слишком далеко. Разве была необходимость говорить настолько прямо? Так недвусмысленно упрекать ее, что окружила этого молодого человека материнскими заботами?

Нет, ему давно следовало сказать все как есть. Людовик им не «сын понарошку». У них единственная дочь — Камилла, существование которой Матильда с некоторых пор отрицает, но ее место вовсе не свободно. Людовик для них навсегда останется посторонним человеком. Парень с темным прошлым и непредсказуемым поведением. Может быть, опасный, даже если изо всех сил стараться закрывать на это глаза.

— Ты так ничего и не сделаешь? — хриплым голосом спросила Матильда.

Чем он сейчас рискует? В то время как разговор с Людовиком, по крайней мере, позволит ему удостовериться, что здесь нет никаких недоразумений. И что он не готовит им ничего плохого…

— Хорошо, если ты хочешь, я пойду и поговорю с ним. Но я тебе ничего не обещаю. Он достаточно взрослый, чтобы самому решать, что ему делать.

Стоя на коленях в углу комнаты, Людовик изо всех сил колотил молотком по плинтусам, чтобы установить их вниз у деревянных панелей.

— Все хорошо?

Он повернулся и, несмотря на холод, царящий в помещении, вытер несколько капель пота, вытекших из-под банданы, низко надвинутой на лоб.

— Я устроил настоящий тарарам этим молотком! Ну как, вам нравится?

Франсуа рассеянно взглянул на белые плинтусы, и правда хорошо поставленные.

— Безукоризненно, как и всегда.

В его голосе не было ни капли иронии. Все, что делал Людовик, было безукоризненно. Этот парень был невероятно талантлив по части ручного труда.

— Стало быть, работы приближаются к концу?

Отложив в сторону молоток, Людовик поднялся на ноги с проворством, которое вызвало у Франсуа некоторую зависть.

— Да, я почти закончил. Остается только докрасить стену, доделать несколько швов, покрыть лаком балки — так, по мелочи. Получилось прекрасное местечко, вы не находите?

Франсуа согласно кивнул.

— А потом? Матильда сказала мне, что вы намереваетесь нас покинуть…

Для него это было редкостью, но Людовик показался ему обеспокоенным. Проведя рукой по волосам, он стянул со лба бандану.

— Мне стоило бы поговорить с вами об этом раньше, но… Я непоседа, месье Вассер, никогда не остаюсь подолгу на одном месте. Я был счастлив сделать эти работы для вас, но мне пора уходить.

— Вам нет необходимости оправдываться…

Кончиком ботинка Людовик постучал по плинтусу, как если бы тот лег не совсем правильно.

— Да, я заметил, что мадам Вассер расстроена. Вы столько всего сделали для меня. Я никогда не смог бы вас отблагодарить за все это.

В это мгновение он показался Франсуа абсолютно безвредным. Людовик имел такой искренний вид, был так расстроен, что огорчил Матильду. И в то же время надо было выполнить обещание, данное жене.

— Знаете, ничто не заставляет вас уезжать сразу же, как только работы будут закончены. Вы можете остаться еще ненадолго, есть еще время передумать… Это помещение свободно.

Людовик оперся о некрашеную стену.

— Спасибо, но я уже принял решение. Ведь сегодня четверг, да?

— Да, верно.

— Я бы предпочел уехать в понедельник. Три дня… этого как раз должно хватить, чтобы все доделать.

— Ну, раз вы так говорите… И куда вы намерены отправиться?

Людовик издал лукавый смешок.

— Пока что у меня на этот счет нет никаких мыслей. Посмотрим. Да и какая разница, куда двигаться?

В это мгновение Франсуа почувствовал, как у него непонятно почему кольнуло в сердце. Возможно, это были угрызения совести, что слишком сурово судил этого парня, был несправедлив по отношению к нему и позволил себе мелочное, скаредное поведение.

А скорее всего, потому, что именно в этот момент он охотно поменялся бы местами с этим молодым человеком. Не иметь никаких ограничений. Испытать вкус наивной беззаботности. Знать, что у тебя впереди еще вся жизнь, даже если она никуда конкретно не ведет.

До самого вечера четверга Матильда оставалась грустной и встревоженной. Франсуа не мог отделаться от неприятного впечатления, что она сердится на него за то, что не смог удержать Людовика. Даже хуже того: она считает, что именно он несет ответственность за его отъезд.

Он как мог попробовал успокоиться, но ничего хорошего из этого не получилось. В конце концов Матильда согласилась и примирилась с решением Людовика.

Не желая выносить молчаливые упреки жены, Франсуа предпочел закрыться у себя в кабинете. Работал он мало, озадаченный развитием событий и развязкой, которая была слишком хороша, чтобы оказаться правдой.

Пожаловавшись на мигрень, Матильда ушла спать, едва закончился ужин. Франсуа же засиделся до поздней ночи.