Загорелые сноровистые матросы грузили в трюм провиант, бочки с водой и запасные снасти. Бену с удовольствием наблюдал за последними приготовлениями, предвкушая окончание сухопутной жизни. Он как раз готовился взойти по трапу на борт корабля, когда кто-то тронул его за плечо. Бену обернулся и увидел Иеро. Оракул расстался со своей мантией и остался в штанах и тунике тёмно-синего, однако же, цвета.

– Руны рассказали мне, где вас искать, – поведал Иеро приятно удивлённому Бену. – Я составлю вам компанию в этом путешествии, если вы, конечно, не против.

– Спасибо, – от души поблагодарил Бену, он ничуть не возражал.

– О, не стоит, – отмахнулся тот. – Если вам, друг мой, судьбой предначертано стать великим, я хочу при этом присутствовать.

После долгого плавания по неспокойному океану корабль нашел убежище от шторма в удобной бухте полуострова, не нанесённого на карту. Это был довольно большой клочок земли, каменистый, покрытый чахлой растительностью, среди которой преобладали мхи и кустарники с острыми продолговатыми листьями. И там, на этом острове, в развалинах заброшенного города Бену сделал своё открытие.

Кругам из обожжённой глины, найденным на территории разрушенного святилища, было не меньше двух тысяч лет, и они на удивление хорошо сохранились. Таблицы были испещрены непонятными знаками, каких Бену ещё никогда не видел. Он тут же взялся за расшифровку. Антрополог с головой ушёл в работу и целыми днями просиживал в своей каюте. Краткий сон сменял долгие часы бодрствования. Бену ел то, что ему приносил Иеро, не интересуясь тем, что же он, собственно, ест.

Задача казалась неразрешимой. Символы упорно не поддавались расшифровке, несмотря на все ухищрения Бену. Тогда на помощь пришёл Иеро. Оракул ничего не понимал в древних письменах, но его руны натолкнули Бену на интересные догадки. Однако всё ещё были нужны доказательства того, что он на правильном пути. У Бену не оказалось нужных книг, и он едва дождался момента, когда корабль пристал к родной земле.

Как выяснилось позднее, Бену нашёл летописи эргамов, древнего народа, о котором было известно только то, что он когда-то существовал, а потом бесследно исчез. Вскоре вышла книга Бену, в которой он подробно описал свою работу над таблицами, начиная с того момента, как они попали к нему в руки, и заканчивая их полным переводом. Ещё через полгода ему предложили кафедру в Историческом университете. Так в тридцать лет он стал почитаемым учёным, и Иеро был первым, кто поздравил его с удачным началом карьеры.

Хапри

«Положил в карман Бену послание, как и обещал. Похоже, он этого даже не заметил. Какие же ужасные мысли роятся в его голове и не дают покоя? Надеюсь, что сегодня он расскажет мне об этом за чашкой чая. Я достиг немыслимого искусства в заваривании трав, которыми, как я слышал, невежественные туземцы набивают трубки. Какая глупость…

Помню тот замечательный день, когда мы с Бену стали близкими друзьями. Я шёл в лабораторию, чтобы проверить свои подозрения. У меня были основания думать, что кто-то читает мои дневники, когда меня нет дома. В коридоре я столкнулся с Эйн Штейном, который меня остановил и представил мне молодого антрополога, бывшего студента нашей академии. Приятно сознавать, что наши выпускники достигают таких высот. Мы с Бену посмотрели друг на друга, и в тот момент между нами завязалась горячая дружба на всю жизнь.

Кстати, выяснилось, что к дневникам моим никто не прикасался. Разозлился. Возникает ощущение, будто моим архивом откровенно пренебрегают».

Бену

Бену настолько погрузился в свои воспоминания, которые согревали и радовали его душу, что не заметил разносчика, неожиданно возникшего на его пути. Это был дряхлый старик в ещё более древнем, чем сам хозяин, балахоне до пят, и сквозь дыры было видно его иссохшее тело. В результате столкновения торговец уронил лоток, и безделушки разлетелись по земле, а вопли старца разнеслись на многие мили вокруг. Таких замысловатых ругательств вперемешку с молитвами учёному ещё не приходилось слышать.

– Прошу прощения, – смущённо пробормотал Бену, бесконечно пристыженный. – Я помогу вам собрать вещи. Я даже готов купить у вас что-нибудь.

Последние слова подействовали на старика умиротворяюще. Он перестал сыпать проклятьями, призывая кары небесные на голову «разбойника и негодяя», и принялся что-то бормотать о том, что неблагодарные дети оставили его прозябать в нищете. Бену сочувственно улыбнулся и наклонился, чтобы подобрать рассыпавшийся хлам. Тут были ржавые дверные ручки, гвозди, сломанные замки, пружины, несколько ложек, мотки гнилой верёвки, прищепки и рыболовные крючки. Трудно предположить, были ли у старика покупатели, – за каждую вещь он ломил немыслимую цену, словно она была единственной в своём роде.

Бену уже подумывал о том, чтобы просто дать старику несколько мелких монет и пожелать ему доброго пути, когда взгляд его наткнулся на небольшой свёрток. Бену потянул край материи, и к его ногам упала шестигранная пирамидка из прозрачного материала, напоминающего янтарь. Под идеально отполированной поверхностью проступали непонятные символы, отчётливо видимые на более тёмном фоне сердцевины. Учёный поднял пирамиду и медленно выпрямился.

– Нравитша? – засуетился старик, отчаянно шепелявя. – Жамечшательная фтуковина, такую вам ни за фто не найти. Один раф мы подрались со старым Валишем из-за кофелька, который я нашёл, а он увидел и хотел отнять, так вот, я тофе не лыком шит, вофьми эту фтуковину да и стукни его по плеши, и фсё в порядке…

– Что…

Бену поднял на старика затуманенный взгляд, пытаясь хоть что-то разобрать в нескончаемом потоке информации, которая изливалась на него, как из дырявой бочки.

– Кофелёк оказался пуфтым, фынок, ты только предстафь себе мою ярофть, тогда-то я врезал ему ещё раф с досады, и до сих пор об этом не жалею… А Валиш, поди, по сей день точит на меня жуб… Хотя жубов у него уже не офталось.

– Что вы хотите за этот кристалл? – нетерпеливо перебил его учёный.

– О, он очень ссенный… Меньфе, чем за… дфатсать серебра не могу продать. Сам я приобрёл его гораждо дороже, но тебе отдам пофти даром.

Бену не стал спорить. Он отсчитал удивлённому старцу нужную сумму и почти бегом бросился назад по улице. С Иеро он может встретиться и завтра, а сейчас он повесит на дверь своей комнаты табличку с вежливой, но настойчивой просьбой не отвлекать его от насущных дел, и примется за работу. Вслед ему неслись горячие уверения старика в том, какая это диковинная «фтуковина», и сомнительные предложения, как её ещё можно использовать, но Бену уже не слушал.

В груди молодого антрополога зарождалось знакомое чувство – словно вот-вот проснёшься и, тебе откроется истинное положение вещей. Как раз то самое чувство, которое предшествует великим открытиям. Или не предшествует, но это уже совсем другой разговор.

Спать в эту ночь Бену не пришлось, она пролетела незаметно, как один миг. Учёный опомнился только под утро, когда его соседи принялись шумно выяснять отношения. Оглядевшись по сторонам, он увидел горы разбросанных по комнате книг. Сразу было заметно, что с ними никто особо не церемонился: листы были измяты и исчерчены чернилами. На обложке «Северных наречий» лежали остатки позднего ужина. При одном взгляде на это безобразие архивариус обязательно хлопнулся бы в обморок. Зайди он сейчас в комнату, Бену никогда больше не получил бы из его рук ни одного манускрипта. Правда, с древностями учёный обращался бережно, с чувством благоговения.

Посреди этого хаоса на стопке рукописных листов гордо возвышалась пирамидка из затвердевшей янтарной смолы, отнюдь не спешившая приоткрывать свои тайны. Ни в одном из своих многочисленных справочников Бену не нашел ничего похожего на эти символы. Пирамидка словно посмеивалась над Бену, поблёскивая безупречно ровными гранями. Мысль о том, что это подделка, Бену откинул сразу, слишком уж тонко и точно была выполнена работа.