Лис подбежал к краю ямы и осторожно заглянул вниз. Женщина сидела, умоляюще сложив руки. Говорить она больше не могла, так как стиснула зубы от боли.

Охотник, бормоча ругательства, достал из-за пояса топорик и срубил небольшую сосенку. Обломив ветви так, что деревце превратилось в подобие лесенки, он спустил его в яму.

– Поднимайся и проваливай отсюда, – недовольно произнес он и скомандовал лису: – пошли!

Однако упрямый зверь и не думал уходить, он внимательно наблюдал за тем, как женщина безуспешно пытается вскарабкаться наверх. На больную ногу ступить она не могла, а подняться с помощью одних только рук сил уже не осталось. После нескольких попыток беглянка в изнеможении снова села на землю.

– Уходи, – глухо произнесла она с обреченностью в голосе. – Считай, что ты меня не видел, иди своей дорогой.

Охотник так и хотел поступить, но лис неожиданно цапнул зубами его штанину и потащил обратно к яме.

– Ах, чтоб тебя, отпусти! – прикрикнул на зверя Медведь. Тот послушался, но снова подбежал к краю западни, заглядывая вниз.

– Нельзя ее забирать, понимаешь? За ней же придут и обязательно найдут нас, – раздраженно объяснил лису охотник. Женщина в яме хрипло рассмеялась.

– Ты разговариваешь со зверем? – превозмогая боль, спросила она.

– Жрецы разговаривают и с камнями, что же тебя удивляет? – огрызнулся охотник. Беглянка устало откинула голову назад и прикрыла глаза.

– Уходи, добрый человек. И ты, лис, иди, – тихо проговорила она. – Я готова встретить свою судьбу.

– Пойдем, слышишь? – поманил зверя охотник. Но тот сел, аккуратно обвив лапы хвостом, и уставился на яму.

– Ну и оставайся, коли тебе так хочется, – окончательно разозлился охотник и пошел прочь.

До землянки оставалось идти не больше четверти часа, но встреча с беглянкой изрядно испортила Медведю настроение, и он еще какое-то время бесцельно кружил по лесу, то ли в поисках добычи, то ли стараясь утихомирить злость, обрушившуюся на него из-за предательства друга. Отшельник так привык к неназойливому зимнему союзничеству, что только теперь понял, насколько его задело поведение зверя. В конце концов он сплюнул, обозвал себя глупцом, прекратил бессмысленное хождение и наконец добрался до дома.

Там он разложил костер под коптильней и небрежно распотрошил сегодняшнюю добычу. Дело не спорилось, настроения не было, из головы никак не шел умоляющий взгляд беглянки и лис, сидящий на краю ямы. Вполголоса выругавшись, но так, что перепало не только темнейшим демонам и подземным змеям, но и всем их предкам и потомкам до седьмого колена, Медведь нашел крепкую веревку и пошел обратно к западне.

Уже смеркалось, короткий осенний день неумолимо стремился к концу. Охотник прибавил ходу и вскоре увидел неподвижный силуэт лиса, по-прежнему сидевшего у края ловушки. На звук шагов Медведя зверь слегка повернул голову и негромко тявкнул.

– Молчи, предатель, – упрекнул его охотник и заглянул в западню. Женщина лежала в той же позе, в какой оставил ее Медведь, и даже не открыла глаза при звуке его голоса.

– Эй, ты, – окликнул ее отшельник. Она не реагировала. – Живая? – он бросил в нее шишку. От легкого удара узница вздрогнула и очнулась.

Медведь кинул ей веревку, на конце которой предварительно сделал петлю.

– Накинь себе на пояс и держись крепко, – скомандовал он. Женщина повиновалась, а лис вскочил на все четыре лапы. Вскоре беглянка была наверху. Вытащить ее оказалось делом несложным, не труднее, чем поднять оленя. Она была совсем легкой; здоровенный широкоплечий охотник без усилий подхватил ее на руки и понес. Почти стемнело. Лис бежал впереди, словно указывая дорогу, белый кончик его хвоста служил Медведю надежным ориентиром. Женщина сильно замерзла, ее ледяное тело сотрясала крупная дрожь. Поврежденная при падении в яму нога ощутимо распухла, но беглянка не издавала ни звука, только крепче обвивала шею спасителя руками и прижималась к нему, пытаясь согреться.

Когда они достигли землянки, кругом уже была кромешная тьма. Костер под коптильней прогорел, угли лишь изредка вспыхивали желтыми искрами. Медведь внес женщину внутрь и положил на свое ложе, накрыв шкурами. При свете лучины как мог обработал ногу и крепко забинтовал полосками ткани, оторванными от старой рубахи, приладив по бокам две дощечки. Лис примостился у двери и поглядывал на людей влажными глазами. Вглубь землянки он никогда не проходил – таково было одно из правил этого странного союза человека и зверя.

Покончив с лечением, Медведь развел огонь в небольшой железной печурке и согрел на ней котелок с остатками вчерашней похлебки. Лису были отданы птичьи кости, женщине – горячий бульон, сам же хозяин с удовольствием вычерпал гущу, собирая ее лепешкой прямо из котелка.

– Спасибо, добрый человек, – прошептала гостья, допив бульон из деревянной кружки, такой же грубой и примитивной, как вся обстановка ее нового пристанища. – Я отблагодарю тебя, как только смогу.

– Ничего мне не надо, – отмахнулся Медведь. – Но завтра ты уйдешь из моего дома и забудешь дорогу сюда навсегда.

Женщина в ответ промолчала и лишь удобнее устроилась на лежанке, чувствуя, как блаженное тепло, наконец, растекается по ее измученному телу. Охотник же, потоптавшись немного в раздумьях, затащил в землянку деревянный настил, который он использовал для многочасовых засад при выслеживании крупной добычи, бросил на него пару шкур и, не раздеваясь, улегся, моментально провалившись в сон. «Ворон… – вспомнил он, засыпая. – Должен быть еще ворон».

В столице уже который день ощущалось приближение зимы. Дули пронзительные северные ветра, солнце почти не выглядывало из-за низких свинцовых туч. Разноцветные листья были окончательно сорваны и разметаны по земле, смешались с водой и грязью, став бурым месивом; голые деревья, скрючившись, замерли, съежились в ожидании снега. Перелетные птицы давно покинули эти края, и в городе господствовали одни только вороны, хриплым карканьем предвещая снег и морозы.

В королевском дворце тоже все словно замерло в ожидании зимы. Король Феермант со свитой должен был вернуться лишь через несколько недель, и молодая королева наслаждалась тишиной и покоем. Третья подряд беременность за пять лет в ее юном возрасте давалась тяжело. Ее величество Элеонор еле передвигалась, переваливаясь с боку на бок, поддерживая руками огромный живот, ее мучили отеки и непрекращающаяся тошнота. Но более всего ее одолевал груз непомерной ответственности – родить нужно было непременно мальчика, здорового и крепкого.

Первенец Валентин, появившийся в положенный срок сразу после свадьбы Элеонор и Феерманта, поначалу был настоящей отрадой для матери и триумфом стареющего отца, тревожившегося за судьбу престола в отсутствие законных наследников. Но затем родители, а вслед за ними и вся придворная знать, обнаружили страшную вещь: мальчик болен эпилепсией, и впоследствии припадки происходили все чаще и тяжелее.

Король мгновенно утратил интерес к больному инфанту. Королева вскоре опять понесла. Но и на этот раз чуда не случилось – родилась девочка, очаровательная, здоровая, но, увы, не имевшая никаких прав на трон после своего отца. Роды прошли не так гладко, как в первый раз, однако, несмотря на предостережения врачей, Феермант не желал больше ждать, и королева каждый вечер со слезами смирения встречала супруга в опочивальне, до тех пор, пока, наконец, не было вновь объявлено о деликатном положении ее величества.

Измученная тревогой за сына и постоянными напоминаниями короля о ее высочайшем долге обеспечить стране наследника, Элеонор практически не вставала с постели, оставив при себе только некоторых верных слуг. Поэтому в отсутствие Феерманта, когда во дворце не происходило никаких обязательных церемоний или праздничных мероприятий, королевская резиденция погружалась в полное безмолвие: большая часть свиты разъезжалась по поместьям, оставались лишь самые близкие фрейлины королевы, няни, прислуга и врачи.