Жаль, что я к этому пришёл очень малодушным способом.

Мы молча доезжаем до круглосуточной шаурмичной возле моей общаги, берём по сомнительной шаверме и кофе три в одном.

В 6 утра с молчащим Марком на скамейке около общаги этот завтрак кажется особенно вкусным.

Приходит некий дзен. Ну да, я накосячил.

А кто не исполнял какой-нибудь хуйни?

— Не выспался? — и спрашивает, и утверждает Марк.

— Нет, некогда было, — фыркаю я, — переживал, что умрем, но, знаешь, со злорадством, типа «кого ты потеряла».

Марк прыскает в кулак, потом встаёт и протягивает мне руку.

— Не зайдёшь?

— Нет, иди спи, я вечером тебя заберу.

— Куда заберёшь? — тоже встаю и жму ему руку.

— Да там, в одно место, — очень неопределённо объясняет мне пацан.

Я, как и обещал, пишу тебе, что долетел.

Потом немного медлю, записываю несколько голосовых, в которых еще раз прошу прощения.

***

Через несколько часов сна, которые не помогают мне выспаться, отправляю Марку голосовое, что в седьмом часу буду готов выходить.

Весь день убиваю на приготовления к предстоящей поездке: оплатить общагу, разобрать вещи из чемодана, собрать вещи в дорогу, собрать материалы.

О, это самое сложное. Никогда такого не было и вот опять: найти сраное масло и молиться, что я его надежно закрутил в мае и оно не высохло.

Удостовериться в том, что кисти засохли намертво и надо идти за новыми, или провонять уайт-спиритом всю комнату в попытке их размочить. Количество оставшихся денег намекает, что придётся спать в парах спирта. Когда-нибудь я разбогатею и перестану покупать это дешевое дерьмо.

Палитра тоже загажена, пытаюсь отковырять от неё куски засохшей краски. Вспоминаю, как Николаич учил нас очищать палитру от засохшего масла над включённой газовой плитой. Макс мне тогда сказал, чтоб я шёл к своему Николаичу и у него дома это делал.

Нахожу остатки чужого грунта в шкафу, скорее всего от прошлых жильцов, и подготавливаю десяток картонок, чтоб взять с собой на пленэр.

Под банками с грунтом нахожу поломанный уголь, сепию и сангину. Сойдёт.

В общем-то, к пленэру готов.

Это как когда в начальной и средней школе у тебя тетрадь на каждый предмет и ручки всех цветов, а в выпускном классе одна тетрадь по всем предметам и обгрызенная ручка соседа. У меня так же, на второе художественное — засохшая палитра с кистями, чужой грунт из шкафа и картонки от обувных коробок.

Пишу Марку, что освободился, и через час хмурый пацан с сигой за ухом, не чета себе же утреннему, стоит около входа в общагу.

Вот теперь мы с кислыми еблами вместе смотримся идеально.

— Что случилось? — вместо приветствия.

— Да там, — уклончиво отвечает Марк, но ловит мой заебанный взгляд и продолжает, — семейные проблемы.

— А подробнее?

— Я не пойму, тебе правда интересно или ты доебаться решил? — сверлит меня взглядом пацан, но продолжает. — Снова сегодня послушал, какой я хуевый сын.

Раньше Марк никогда не рассказывал мне о своих проблемах дома, да я и не знал, что они существуют.

Пацан отворачивается, и теперь я вижу только его удаляющуюся спину.

Ну ладно, потом поговорим об этом.

Через полчаса спина Марка приводит меня в незнакомую квартиру, где нам очень рады.

Прохожу на небольшую кухню вслед за Марком, который ещё не успел зайти, но уже получил в одну руку штопор, а в другую бутылку.

— Мааааааарк, открой нам вино, — тянет девушка, сидящая к нам ближе всего на большом кресле.

Он вздыхает, но подходит к кухонному столу, чтоб опереть об него бутылку. Я слежу за его манипуляциями: упаковка пробки ему не поддаётся, и пацан случайно отрывает язычок пластика.

— Да че такое-то блять, — берет нож, лежащий рядом, и уже пытается справиться с непослушной защитной этикеткой им.

— Да оторви ты там полоску, — советует девушка.

— Я че тупой по-твоему? — отвлекается пацан от бутылки. — Она оторвалась.

Ещё несколько движений ножом, и вот я вижу стекающую струйку крови по пальцам Марка.

— Какой позор, — вздыхает пацан и устало смотрит на ползущую по пальцу кровь. Она медленно тянется до ладони, — пойду заклею, Сань, открой им вино.

— Хорошо, что не в глаз, — комментирует девушка, до этого советовавшая оторвать полоску.

— В ванной есть аптечка, — отзывается другая.

Я киваю и в несколько движений открываю девчонкам вино, оставляя их с ним наедине, а сам иду на звук шумящей воды в ванной.

— Это я, — стучусь в ванну, чтоб проверить, как там дела у Марка.

Щелчок замка, и я захожу внутрь. Марк сидит на бортике ванной, гипнотизируя в раковине кровавые разводы и пустой бутылёк перекиси. Неловко прижимает к пальцу кусок ваты.

— Ты как? — сажусь рядом на белоснежный бортик и закрываю воду.

— Норм, остановил кровь, — говорит безэмоционально, все ещё глядя в одну точку.

Недоверчиво осматриваю руку, вроде бы правда остановил.

— А че вздроченный такой весь день?

— Да батя с вахты вернулся, — говорит Марк, потирая разбитую губу. — К нашему отложенному разговору про мою учебу.

— А что с ней?

— Да посрались опять, говорю, ну сдай меня в обратно, если примет комиссионка, — хмыкает Марк, — корячится мне военное училище, короче, если я и этот универ проебу.

Да, не весело, у меня таких проблем не было никогда.

— А ты проебать планируешь?

— Ну вообще нет.

— Ну и все тогда, — хлопаю я Марка по плечу, — что за история с глазом?

— Да я им в прошлый раз шампанское открывал и открыл себе в глаз, — отмахивается Марк.

— Кто ж открывает на себя-то, — мне становится так смешно, когда я представляю эту картину. Но ровно до того момента, пока я не представляю ощущения.

— Да я вообще не открывал в тот момент. В телефон залип и бутылку об стол пизданул, ну и пробка мне в глаз.

— Пиздец.

— Да там по касательной было, в бровь больше прилетело, но скорую все равно вызвали, — улыбается Марк, и я вижу, что его немного попустило.

— Алкоголь пытается тебя убить, — шучу я.

— Ага, хотя я его даже не пью, — фыркает. — Не ответил тебе твой чувак?

Мой чувак. Так Влада только Марк называет, мне от этого всегда смешно.

— Нет, я вообще не уверен, что ответит.

— Да ответит, конечно, — Марк окончательно приходит в себя, сгребает окровавленную вату и банку из-под перекиси в мусорку, моет раковину и жестом зовёт меня в комнату.

Я обвожу взглядом Марковы труды по уборке ванной, и взгляд останавливается на машинке для стрижки, лежащей на стиралке. Искра, вспышка, безумие.

— Сделай мне как у тебя? — я киваю на машинку, потом на голову Марка.

— Все засрем же, — морщится пацан. И мне так смешно, что Марку похуй на мой внешний вид, но не похуй, что придётся убираться.

Кажется, я подобрал слово для наших с Марком отношений.

Дружба — это хорошее слово.

***

Через пару дней Богомягков действительно отвозит нас кормить клопов в деревню, где у меня даже не ловит связь. В смысле даже звонки, про интернет и говорить нечего.

Срок нам обещают скостить за хорошее поведение, и вместо 2 недель мы должны отбыть полторы, если напишем все, что он запланировал.

Зачисление, первого сентября, прошло без особых изысков и торжеств, нас сразу проинспектировали, куда мы завтра едем и что брать с собой.

Главное, говорит, алкоголь в деревню не тащите.

Поэтому припасенная в багаже «на всякий случай» бутылка вина опорожнилась в нас с Аней еще в границах Ленинграда.

Мечусь как уж на сковородке в электроне, везущем нас куда-то за 400 км от цивилизации, не зная, писать тебе или нет. Вроде бы да, вдруг ты будешь звонить, а я не абонент. Не хотелось бы тебя волновать и провоцировать новые конфликты. Поэтому все-таки пишу, предварительно посоветовавшись с Аней.

С Марком не советуюсь: и так знаю, что он скажет («Пиши, еба»).

Так что пишу, чтоб не терял.

При встрече с хозяйкой дома, в котором мы будем жить, она первым делом сообщает нам, что у неё новые матрасы и больше никаких клопов.