— Мы тут все уже сидим и ждём каждый своей очереди! У каждого плохое самочувствие, но мы терпим. Нужно не иметь совесть, чтоб вот так ломиться в кабинет. Мы же все люди, сядьте и делайте как мы! — кричит и краснеет мужик. Кажется, теперь им полностью управляет алкоголь.

Девушка совсем молодая и явно не ожидавшая такого напора. Внешне она не похожа на пострадавшую, мы с ней вдвоём весьма живенько выглядим на фоне остальных. Она мнётся, но все-таки выдаёт:

— Я врач!

Мужик с перевязанной головой начинает дико угорать над своим товарищем, который багровеет ещё сильнее.

Наш спектакль прерывает резко открывающаяся дверь и твой гневный лик. Я сижу спиной к двери и так, что парень со сломанным носом меня загораживает, и ты меня не видишь.

— Владислав Константинович, меня к вам помогать послали! — щебечет девушка, просачиваясь в кабинет.

— Вы что тут разорались?! — отчитываешь ты мужиков.

— Извини, начальник, попутали, — все ещё угорает постарадавший. — Будем сидеть как мышки.

Ты молча захлопываешь дверь, и через несколько минут из кабинета прихрамывая выходит женщина, и заходит пацан с носом, запрокидывая голову вверх.

Сижу с мужиками ещё около получаса и наконец-то остаюсь один. За мной в очереди никого. Может, и правда удастся посидеть вдвоём.

Дверь снова открывается, и один из мужиков выходит.

— Вы понимаете, что пить вам не надо сегодня? — даёшь пострадавшим последние наставления.

— Конечно, понимаем, — соглашаются они.

— Но пить будете?

— Конечно, будем, — весело отзываются мужики.

— Пиздец, — ты стоишь в дверном проеме своего кабинета, опираясь на него от усталости, смотря в след удаляющимся фигурам.

Я бы хотел сейчас тебя обнять, но точно знаю, что девушка, призванная тебе на подмогу, ещё в кабинете.

— Владислав Константинович, вы ужинали? — я задираю голову наверх, чтобы встретиться с тобой взглядом. Я все ещё сижу спиной к твоему кабинету.

Ты моргаешь несколько раз, и я тупо улыбаюсь из-за того, что смог тебя удивить.

— Как дела? — улыбаюсь, разглядывая тебя.

— Я спал за сутки где-то часа три. Вся моя жизнь в мешках под глазами, — отвечаешь обреченно.

— Я принёс ужин, пойдём на улицу посидим?

— Может, в кабинете? — сомневаешься ты. — Тут прохладнее.

— У тебя там вроде девушка.

Ты неопределённо машешь рукой в воздухе и жестом зовёшь меня внутрь.

— Кать, поспокойнее стало, — обращаешься ты к девушке, собирающей инструменты, — можешь в хирургию вернуться, я пока сам.

Мы остаёмся одни, и я удобно устраиваюсь на кушетке, открывая контейнеры с едой, и протягиваю тебе вилку:

— Ничего, что я пришёл?

— Я очень рад, Сань, у меня просто энергии уже нет, — ты забираешь у меня еду и вилку, которую я тоже притащил из дома.

Кушетка высокая, и я рассматриваю тебя чуть сверху, когда ты садишься на стул рядом, откидываешься на спинку и приступаешь к еде.

Когда я только приехал, мы были слишком заняты друг другом, чтобы я решился тебе рассказать о поцелуе, а теперь мне уже скоро улетать, и я снова ссу.

Через несколько минут контейнеры уже пустые, и ты выглядишь повеселевшим.

— Я билеты сегодня смотрел, не могу решить, здесь пленэр отрисовать или в академии со всеми, — завожу я старую песню, которой достаю тебя уже неделю.

— Кофе будешь? — встаёшь, — Сейчас принесу.

Остаюсь в кабинете один, но ты быстро возвращаешься с полными кружками.

— Надо было чай тебе сделать, а то не уснёшь, — запоздало спохватываешься, переводя взгляд со второй кружки на меня.

— Да ничего, я тебя дождаться хотел, — я неопределённо дёргаю плечами.

— Может, не надо учебу начинать с прогулов? — о, мы вернулись к теме пленэра. — Может, лучше там?

— Лучше-то лучше, но тогда мне улетать надо через дней пять, — вздыхаю я.

— Я, кстати, отпуск подписал, на начало октября, — ты встаёшь с кресла напротив и подходишь ко мне вплотную. Я все ещё сижу на кушетке с кружкой в руках.

— Типа прилетишь ко мне? — спрашиваю недоверчиво.

— Типа прилечу, — забираешь у меня кружку и ставишь подальше.

— Типа намекаешь мне уже вливаться в учебный процесс?

Встаёшь напротив, разводя мои колени своим в разные стороны и встаёшь вплотную, между моих ног которые не достают до пола из-за высоты кушетки. Наклоняешь ко мне голову, так что твои пряди щекочут мне нос.

— Сейчас я тебе намекаю меня поцеловать хотя бы, — шепчешь мне на ухо, обжигая кожу дыханием.

— А если кто-нибудь зайдёт? — сегодня за адекватность отвечаю я.

— Постучат.

— А если не постучат? Это вообще-то тебе здесь работать.

— Ну ширму задерни, — хмыкаешь ты.

Я тянусь к ширме из плотной ткани, отделяющей приемную часть кабинета от процедурного, и дёргаю ее на себя. Ну хотя бы так.

Ты прижимаешься ко мне вплотную, обнимая раскрытой ладонью за поясницу, длинные пальцы больно впиваются мне в бок. Подаёшься вперед, задрав свободной рукой мою футболку, и целуешь меня в живот, проводишь языком выше. Судорожно выдыхаю от одного лишь этого действия.

Сильнее цепляюсь за край кушетки, не представляя, как далеко это может зайти.

Твой взгляд уже мутный, дыхание отрывистое, бешеный пульс чувствую рукой, покоящейся на твоей шее.

Ты расстёгиваешь мне джинсы и, зацепившись за резинку трусов, стаскиваешь их ниже, дрожу от каждого касания, все еще держа тебя за шею, но не мешаю тебе делать то, что ты делаешь, видимо, разум покинул меня окончательно. Вот уже и не важно, что в кабинет могут зайти.

— Ты такой чувствительный, — улыбаешься.

А я улыбаюсь на твой комментарий. Растворяюсь в ощущениях, начиная дышать тяжелее. Резко откидываю голову назад и не могу сдержать стон, как ни стараюсь. Жмурюсь и тяжело дышу, пытаясь прийти в себя.

Ты все ещё держишь меня расслабленного в своих объятьях.

— Хорошо, что на это время люди закончили с причинением себе вреда, — смеюсь я.

— Да уж, — улыбаешься, — оставайся, пока кто-нибудь снова не разобьёт себе лицо.

— Но помогать я тебе не буду, зря ты Катю выгнал.

========== Глава 18. Быть плохим ==========

Теперь часто просыпаюсь одновременно с тобой под стандартную мелодию на будильнике, которая всегда означает одно — что тебе пора уходить. Твои сухие губы нежно касаются моего лба, ладонь скользит от талии вверх, пальцы ненадолго останавливаются между лопаток и добегают до шеи.

Растворяюсь в нежности и хочу запомнить этот момент. Как и все моменты, проведённые с тобой.

После того как ты тихо уходишь из спальни, думая, что я сплю, я действительно проваливаюсь в сон, на этот раз тревожный.

Тревожные сны — давно часть меня, иногда их меньше, иногда больше, но мы всегда движемся рука об руку.

Меня так тяготят эти недомолвки, в которых виноват я сам, и я не могу выбросить их из головы.

Насыпая зерна в кофемолку, договариваюсь с собой, что уеду на учебу только после того, как мы честно поговорим о случившемся.

Я поговорю.

Пусть для этого потребуется хоть семестр пропустить. Моей решимости сейчас хватает на это обещание себе.

Я уже несколько дней не курил и чувствую себя нервно. Постукиваю пальцами по столешнице в ожидании, когда чудо-машина сварит мне кофе, и прикидываю, что кроме честного разговора с тобой мне также нужна консультация выжившего. Выжившего на пленэре.

Единственный человек, который может меня проконсультировать по этому вопросу, — это Мила.

Это Мила, но, естественно, я звоню Марку.

— Привет, — говорю после нескольких гудков — отвлекаю?

— Ты — нет, — слышу весёлые нотки в голосе пацана.

— Хорошо, а Мила рядом? — перехожу сразу к сути проблемы, но с Марком это не так-то просто.

— Рядом, а что?

Кофеварка мигает зелёной лампочкой, подсказывая, что готова выдать порцию эспрессо. Я зажимаю телефон между плечом и ухом, чтоб забрать напиток богов.

— Можешь ее дать?

— А ты сам ей позвонить не мог? — Марк решил до меня доебаться, я не пойму?