– Лена выкарабкается, она сильная, – подбодрил он Людмилу Дмитриевну, чувствуя, как она содрогается от беззвучных рыданий.

Деда Женя подсел рядом и тихо, словно боясь того, что предлагал, проговорил:

– Надо бы к Аннушке обратиться.

– Той ведьме я Леночку не отдам, упаси бог! – воспротивилась Людмила Дмитриевна и поднялась на ноги, чтобы сесть за стол – подальше от мужа, предлагающего совершить такой грех!

Деда Женя хмыкнул, но настаивать на своём не прекратил:

– Аннушка – наша единственная надежда. Ты же это понимаешь. Лучше уж нам ведьма поможет, чем Леночка… – его голос дрогнул.

– Не говори так, не надо, – Людмила Дмитриевна закрыла рот рукой.

– Ты как хочешь, Люда, а я несу Леночку к Аннушке. И точка, – твёрдо сказал деда Женя, встал и уверенным шагом направился в соседнюю комнату.

Людмила Дмитриевна так и осталась сидеть за столом, наблюдая за тем, как безвольное тело Лены, укутанное в несколько курток и один ватник, Марк вынес на руках из дома, следуя за дедом Женей.

Ветер завывал в печной трубе. Окно было плотно задёрнуто шторами, из-за чего в доме было очень темно. Тишину нарушал только звук тикающих часов. В дальнем углу на узкой кровати мерно посапывала девушка, укрывшаяся двумя одеялами. Её сон был крепок и спокоен и оставался бы таким до самого утра, но вдруг в дверь громко постучали.

– Аннушка, открой, это деда Женя! – прокричали с той стороны, – прости, что так поздно, но нам нужна помощь!

Просыпаясь, девушка нахмурилась и недовольно замычала. Вылезать из тёплой постели и идти открывать совсем не хотелось. Стоит только высунуть нос на улицу, как холод сразу вцепится в кожу, заставив съёжиться от неприятного ощущения. Однако уходить непрошеные гости явно не собирались. Стук повторился и в этот раз прозвучал гораздо настойчивее.

– Да иду я, иду! – крикнула девушка и медленно поднялась с кровати.

Она натянула высокие шерстяные носки, накинула на плечи вязаную светлую кофту поверх белой сорочки и, проклиная всё на свете, поплелась ко входной двери. Однако желание проклинать всех и вся вмиг пропало, когда на пороге она увидела деда Женю, а за ним смуглого паренька, держащего чьё-то неподвижное тело на руках.

– Аннушка, солнышко, помоги нам, – взмолился деда Женя.

– Что случилось? – серьёзно спросила Аня, не сводя взгляда с безвольно свесившейся руки. Казалось, она была так сосредоточена на ней, что даже не замечала морозного ветра, влетающего в дом и пробирающегося под одежду.

– Мы только вчера приехали, – начал паренёк, перебив деда Женю, уже было открывшего рот, чтобы всё объяснить, – с ней всё хорошо было. Днём на морозе простояли почти час, вечером выпили немного, да и всё. А сегодня у неё жар. Ничего не сбивает. Парацетамол бесполезен. До врача в такую погоду мы не доберёмся, в поле попадём в буран, а там и поминай как звали.

Он замолчал, сглотнув ком в горле, а потом добавил чуть тише:

– Помогите, пожалуйста, вы наша последняя надежда.

Аня ненадолго задумалась: заправила волнистую рыжую прядь за ухо, потёрла побелевший левый глаз, который пересекал вертикальный рваный шрам. Расслабленно привалившись плечом к дверному косяку, она вздёрнула голову и спросила:

– Если я вам помогу, мне за это что будет?

– Всё, что попросишь, – не раздумывая, пообещал деда Женя.

Аня довольно улыбнулась и кивнула.

– Ладно. Заносите её и на кровать кладите. Утром можете прийти проведать.

По щеке деда Жени скатилась одинокая слеза, и он благодарно улыбнулся не в силах сказать больше ни слова. Отступив в сторону, он пропустил вперёд Марка с Леной на руках. Только тот вошёл внутрь, Аня захлопнула за ним дверь, чтобы не вымораживать комнату, и включила свет.

В нос тут же ударил насыщенный запах сушёных трав, и у Марка с непривычки закружилась голова. Идя к деревенской ведьме, как её прозвал деда Женя, он ожидал увидеть старую страшную каргу, однако Аня выглядела совсем не так. Она была красивой девушкой, не больше двадцати лет, веснушчатой, с огненно-рыжими волосами, струящимися по плечам и спине до поясницы. Разглядеть её фигуру, скрытую под объёмной сорочкой и не менее объёмной кофтой, было невозможно, но худые кисти рук и выступающие костяшки пальцев говорили о том, что Аня была стройной. Единственное, что в её внешности выглядело устрашающим, так это полностью ослепший левый глаз, подёрнутый дымкой, и уродливый шрам, пересекающий его.

Жила Аня скромно. Домик её был ещё меньше, чем у бабушки и дедушки Лены. Даже русская печь была настолько небольшой, что походила на городскую плиту с такими же конфорками. Они нагревались, когда печь топили, и остывали, если огонь потухал. Кровать стояла слева у самой стены, упираясь изножьем в угол, и была расправлена после короткого сна. Справа от печи, где всегда было сухо и тепло, рядами выстроились с десяток холщовых мешков. В них Аня хранила травы после просушки. Сверху, над мешками, на верёвках висели три широкие полки с книгами. Марк привык, что если он хотел почитать что-нибудь, то просто брал в руки смартфон и открывал специальное приложение. В библиотеку он ходил последний раз в классе пятом, если не раньше. Однако у Ани была совсем другая жизнь: не городская, а деревенская. Наверняка, для неё бумажные книги были гораздо привычнее их электронных версий.

Двинувшись в сторону кровати, Марк споткнулся о дверь подпола и чудом не упал, устояв на ногах. Как он только умудрился её не заметить? Она выступала на полпальца над узорчатыми коврами, которыми был застелен весь дом, и находилась прямо перед печью. Благодаря такому расположению, холод и сырость не могли пробраться из-под дома на первый этаж.

Аня быстро смотала одеяла в большой рулон, запихала его под кровать, и только после этого разрешила положить Лену на жёсткий матрас. Её бледное лицо всё больше походило на лицо мертвеца. Казалось, что она вот-вот перестанет дышать.

– С ней всё точно будет хорошо? – спросил Марк, неотрывно глядя на Лену.

– Я вылечу её, – уверенно пообещала Аня, прошла к входной двери и взялась за ручку. – А теперь иди домой, дальше я сама.

– Но…

Аня прервала его жестом и напомнила:

– Я же ваша единственная надежда. Верно?

Марку не оставалось ничего, кроме как выйти из дома, оставив Лену с Аней наедине.

– Аннушка, ты слышала?

Почти наедине.

– Что слышала? – Аня развернулась на звук и увидела серого, мохнатого, как афганская борзая, старичка маленького роста, выглядывающего из подпола.

– Они говорили, что выпили, – старичок выпучил глаза, – может, у них ещё есть?

Аня рассмеялась и скрестила руки на груди.

– Дедушка, куда тебе на старость-то лет?

– Но-но. Я ещё хоть куда, – возмутился тот и пригрозил пальцем. – Ты смотри мне, Аннушка, не будет выпивки на Рождество, весь год буду под кроватью скрестись, стучать в окна и скрипеть дверью в подвал. Спать мешать буду. Превращусь из доброго дедушки-домового в злого полтергейста. Будешь знать.

Аня подняла руки в примирительном жесте.

– Хорошо-хорошо, плату за спасение жизни возьму исключительно спиртным. И плевать, что обо мне подумают.

Домовой засиял от счастья, и все его волосы на теле пришли в движение, что выглядело до невозможного смешно.

– Вот это по-нашему, девонька, – похвалил он.

– А теперь набери сбора для укрепления здоровья, полковша хватит, – мило улыбнувшись, попросила Аня.

– Уже бегу, – буркнул домовой и, кряхтя, выбрался из подпола.

Переваливаясь с ножки на ножку, он поторопился исполнять поручение. В доме не было ни кухни, ни настенных шкафов, ни столешницы. Вся посуда, прикрытая полотенцем, хранилась на огромном квадратном столе. Одной стороной он прилегал к изголовью кровати, а двумя другими – к углу. Его тёмная лакированная поверхность была покрыта царапинами и сколами. Когда-то он, как и весь дом, принадлежал матери Ани, а она не особо заботилась о сохранности мебели. Она вообще ни о чём и ни о ком не заботилась, коль бросила Аню, когда той исполнился год.