Простенькая кухонная столешница и настенный шкаф уместились между печью и холодильником. Старушка немедля направилась туда, чтобы нарезать вяленого сыра. Ей казалось, что она слишком мало поставила на стол, и всё старалась добавить чего-нибудь ещё, чтобы порадовать внучку и её друзей.

Деда Женя забежал с улицы и, не сбавляя скорости, в валенках и тулупе вбежал на чердак. Лестница находилась справа от входной двери и скрывала под собой дверку во вторую комнатку – спальню, – где, кроме двуспальной кровати, старой советской тумбочки с телевизором, шкафа и иконостаса в углу, больше ничего не было. На окне висели узорчатые бледно-голубые занавески, которые бабушка сшила вместе с Леной, когда учила ту обращаться со швейной машинкой. Лене было тогда лет семь, и она ярко помнила, как исколола тогда все пальцы, закрепляя иголками подогнутый край ткани.

Деда Женя спустился с чердака, держа в руках радиаторный обогреватель, и отнёс его в спальню. По ночам там становилось прохладно, и иногда, в сильные морозы, дальняя стена покрывалась у потолка тонким узорчатым льдом. Чтобы внучка не замёрзла, деда Женя позаботился о ней заранее. Не дожидаясь вечера, он включил обогреватель, пододвинул его ближе к кровати и оставил дверь открытой, чтобы сюда шло тепло из главной комнаты.

Вскоре все расположились, переоделись, отогрелись, и старушка пригласила гостей за скромный стол, который пришлось пододвинуть к дивану из-за нехватки стульев. Она представилась Людмилой Дмитриевной и сразу же начала допытывать то Марка, то Никиту вопросами об учёбе и работе. Но особенно её интересовало, есть ли у таких прекрасных молодых людей дамы сердца. Лена, наблюдая за этим допросом с пристрастием, только посмеивалась, зная, что Марк и Никита начали встречаться ещё с первого курса и до девушек им дела не было уже лет пять точно.

Деда Женя, как и обещал, налил каждому по рюмке ржаного самогона, всё приговаривая: «Самогон хорош, голова от него не болит!». Себе же он поставил гранёный стакан и наполнил его до краёв.

– Ну что, выпьем за ваш приезд? – сказал деда Женя и торжественно поднял стакан.

Никита потянулся через весь стол, чтобы чокнуться, и случайно угодил локтем в холодец.

– За приезд! – повторила Лена и прежде, чем чокнуться, привстала, чтобы не повторить ошибку Никиты.

До позднего вечера в доме было шумно. Лена рассказывала об учёбе на последнем курсе архитектурного, а Никита то и дело перебивал её, чтобы поведать какие-нибудь смешные истории из общажной жизни. Когда он чуть не проговорился про то, как год назад перед походом на пары они втроём употребили некоторые вещества, запрещённые в России, Марк заставил его заткнуться, сильно ущипнув за бедро. Через ватные штаны.

Старики с радостью слушали о городской жизни, задавали много вопросов, но когда речь заходила о них самих, о деревне, то они грустно вздыхали и были немногословны. Им не хотелось портить всем настроение, говоря о своей тяжёлой жизни: о государственном произволе, маленьких пенсиях и об отсутствии местного врача, из-за чего приходилось ездить за сорок километров от деревни в соседнее село, чтобы выписать рецепт на мазь от больных коленей. Потому деда Женя умело переводил тему на производство самогона, обещая парням показать завтра свою чудо-машину. Людмила Дмитриевна же благодарно ему улыбалась и торопилась что-нибудь спросить у молодёжи.

В полночь все, кроме Лены, легли спать. Она сидела в кровати и читала «Портрет Дориана Грея», теребя пальцами короткую чёрную прядку, всё время выскакивающую из хвоста. Всего неделю назад Лена подстриглась на манер корейских поп-певцов и до сих пор никак не могла привыкнуть, что собрать все волосы резинкой в хвост или пучок больше не получалось без заколок. Не то чтобы она никогда коротко не стриглась, наоборот, на первом курсе она побрилась наголо, а потом следующие пять лет отращивала каре.

Ей нравились эксперименты со внешностью, потому она не боялась вычурно одеваться и носить яркие цветные линзы, скрывая зелёный цвет глаз. Септум она решила снять перед поездкой в деревню, чтобы не шокировать бабушку и дедушку, но, к сожалению, семимиллиметровые туннели в ушах спрятать не получилось. Хорошо, что пока деда Женя не топил баню, а то пришлось бы ещё объяснять бабушке наличие вытатуированных крыльев на худой спине и десяток рисунков на остальных частях тела.

За стеной послышались шаркающие шаги, и дверь в комнату приоткрылась. На пороге появилась Людмила Дмитриевна.

– Баб, а ты чего не спишь? – удивилась Лена, отложив книгу.

– Поговорить с тобой хочу. С глазу на глаз, – на последней фразе та понизила голос. Закрыв за собой дверь, она прошла к кровати и села на самый краешек. – Мальчики мне ничего не говорят. Хоть ты скажи.

– Что сказать? – Лена непонимающе прищурилась.

– Вокруг да около ходить не буду. Леночка, кто из этих мальчиков твой? – аккуратно поинтересовалась она.

Лена прыснула со смеху, проигнорировав шиканье бабушки.

– Никто, баб. Они оба всего лишь мои друзья. Не больше.

– Как же так? – бабушка искренне недоумевала. – Они такие все красивые, стройные. Неужели тот чернявенький цыганёнок тебе не нравится?

– Марк, что ли? – Лена скривилась. – Насмешила.

– И рыжик кудрявый тебе тоже не нравится, как я понимаю?

– Нет, баб. Не нравится.

– Но у него такие милые веснушки!

– А ещё он дурачок, – ответила Лена и усмехнулась.

Она вновь взяла книгу в руки, показывая этим, что разговор продолжать не желает. Бабушка цокнула языком и встала с кровати. Идя к двери, она бормотала:

– Вокруг неё такие парни, а она… эх, молодая, глупая. Ну ничего, пройдёт время и…

Как только бабушка вышла, Лена закрыла книгу, положила её на пол и, дотянувшись до выключателя, погасила свет. За окном блеснули два жёлтых глаза. Возможно, стоило испугаться, закричать или позвать кого-то на помощь, но Лена настолько устала за день, что всего лишь пожала плечами, отвернулась от окна на другой бок и заснула.

Наутро её поджидал неприятный сюрприз: заболело горло. И заболело оно настолько сильно, что даже пить воду мелкими глотками было неимоверно тяжело. Нос заложило, голова раскалывалась. Перед глазами всё плыло.

Узнав, что внучке плохо, Людмила Дмитриевна сразу же сунула ей подмышку градусник, а после перевернула всё в кухонных шкафчиках в поисках лекарств. Кроме просроченного на четыре года парацетамола, больше ничего найти не удалось. Марк проверил все сумки, которые они привезли с собой, на наличие жаропонижающих, но нашёл только два пакетика смекты. Как только Лена глянула на градусник, показывающий 38,2, то решила, что терять ей больше нечего. Выпив таблетку парацетамола, она вернулась в кровать. Как только её голова коснулась подушки, мир вокруг погас в одно мгновение.

К обеду за окном разыгралась буря, несмотря на то, что ещё час назад ничего не предвещало беды. В прогнозе погоды обещали, что сегодня будет потепление и ветер достигнет только двух метров в секунду, что совершенно разнилось с происходящим. Марк и Никита думали, как в такую метель можно добраться до врача, а деда Женя сидел за столом, потягивал самогон и был непривычно задумчив. Людмила Дмитриевна сидела на кровати Лены и измеряла её температуру каждые полчаса. Отметка на термометре неумолимо росла и, когда наступил вечер, остановилась на 39,9.

Ни смородиновое варенье, разведённое кипятком, ни растирания самогоном не помогали. Лоб Лены горел, а пальцы рук и ног были ледяными. Ночью она начала бредить и метаться по кровати. Людмила Дмитриевна плакала, виня в болезни внучки себя, и кричала на деда Женю, чтобы он ехал в больницу за врачом. Деда Женя объяснял ей, что в такую бурю ехать в село – это самоубийство. Марк сидел в ногах у Лены и разминал её ступни, а Никита метался по дому и был готов выть от того, что ничем не может помочь.

Оставив Лену с Марком, Людмила Дмитриевна вышла из комнаты. Она прошла к дивану, села на него и сгорбилась, обхватив голову руками. Никита аккуратно опустился рядом и приобнял её за плечи.