– Неужели ничего нельзя было сделать? – спросил Матвей. – Никак не доказать его невиновность?

– Доказать? – Алика усмехнулась. – Нет. Ни свидетелей, ни камер. Пашка выбрал слишком неудачное место для драки. Да и кто стал бы за него заступаться? Единственный выход был тот же, что и у этих двоих – за деньги переписать историю.

– И вы продали квартиру, чтобы?..

Алика кивнула.

– А что оставалось делать? Лены не стало. Я подрабатывала то там, то тут, но моей зарплаты едва хватало, чтобы заплатить за квартиру и поесть. А нам потребовалась колоссальная сумма – следователь оказался не из скромников. И ещё надо было оплатить труды адвоката и убедить эту дуру снова поменять показания. К двум другим героям маскарада соваться было бесполезно – чтобы их подкупить, мне нужно было ещё пятнадцать квартир продать.

– Ужас какой-то! – сказал Матвей и отвернулся, сжимая кулаки. – Слушаю тебя и… убил бы их всех.

– Мне тоже хотелось их убить.

Голос Алики звучал так серьёзно, что Матвей тут же повернул к ней голову. Глаза – зелёные, яркие, как листва перед грозой, – смотрели в пустоту перед собой жёстко и непреклонно. Если бы сейчас перед ней на коленях стояли эти парни, или глупая девочка, или жадно-продажный следователь или все они вместе – Алика бы не раздумывая нажала на спусковой крючок.

Но она вдруг моргнула, чуть вздрогнула, хоть ветра совсем не было, и продолжила обычным тоном:

– К счастью, получилось добиться для Пашки условного срока. Жизнь, конечно, перебита, но хоть в настоящую тюрьму не попал. В СИЗО просидел пару месяцев, я уже чуть не поседела. Особенно в самую первую ночь. Так боялась за него. И не знаю, чего больше: что его там убьют или что он озлобится и станет таким же, как те ублюдки, что сидят вместе с ним.

– И как он? – спросил Матвей. – Очень изменился?

Алика снова усмехнулась.

– Да разве дураки меняются? Доброта его неизлечимая болезнь. Он уже всех простил и привыкает к жизни на социальном дне. Знаешь, я часто думаю, что если бы родители были живы, всё было бы по-другому. Если бы только они не погибли в той аварии. До того дня у нас была семья, нас любили, а потом вдруг всё перевернулось, и мы с Пашкой навсегда остались двумя потерянными детьми. Никому не нужными сиротами. Нет, конечно, у нас была Лена, и мы до конца жизни будем ей благодарны. Но если бы родители выжили в той аварии, если бы вообще не сели в тот день в эту дурацкую машину, у нас с Пашкой была бы совсем другая жизнь.

– Многое в этом мире невозможно ни объяснить, ни изменить, – только и сказал Матвей.

– Да, – протянула Алика и опустила глаза на мощёную плиткой дорожку.

Матвею страшно захотелось обнять её. Сильнее, чем когда она говорила про Лену. Сильнее, чем когда-либо в жизни, потому что сейчас это было невозможно. Но вместе с тем он вдруг почувствовал в себе зарождающуюся обиду. Словно мутная вяжущая жидкость натекла и мерзко захлюпала в невесомой, как дымка, душе.

– Не понимаю только, почему ты ничего не сообщила мне о Пашке? – спросил Матвей. – Неужели ты думала, я не помогу?

– К тому моменту наши жизни настолько отдалились одна от другой, что мне и в голову не пришло тебя побеспокоить. Да и чем бы ты помог?

– Всем! Пашка мне как родной, ты же знаешь, – Матвей на миг закрыл глаза, привычным способом забивая поглубже и злость, и отчаяние. – Сейчас я могу для него что-нибудь сделать?

– Нет, – ответила Алика, что было предсказуемо. – Моей зарплаты хватает нам обоим. Он, конечно, пытается работать. В основном, грузчиком или уборщиком, но нигде долго не задерживается.

– Он живёт с вами?

– Нет, отдельно. Когда мы расплатились со всеми, кому не лень было подставить карман, осталось немного денег. На приличное жильё, конечно, не хватало, зато хватило на комнату в общежитии уже за приделами Москвы. Когда-то туда заселяли работников одного завода, которого уже и в помине нет. А сейчас все комнаты выкуплены и сданы-пересданы наркоманам, проституткам, мигрантам и тем, кто недавно грел спиной нары. Район не просто неблагополучный – какой-то оживший сериальный кошмар.

– Да уж, дальше – больше! – отозвался Матвей. – И где находится это общежитие?

– Недалеко от Москвы, практически у границы с областью, но… – Алика критически посмотрела на Матвея. – Ты бы лучше туда не совался. Тем более в таком наряде.

Матвей улыбнулся.

– Говори адрес.

Алика пожала плечами – я предупредила – и сказала, где живёт Пашка.

– Там обитает отпетый народ, – добавила она. – У меня с машины однажды скрутили колёса. Несколько раз били стёкла. Пашка вроде всё уладил, колёса даже вернули, правда, только два. Но всё равно, если я еду к нему надолго, то добираюсь общественным транспортом.

– Ты ездишь туда одна? – удивился Матвей.

– Никита ненавидит это общежитие. Пашка уже три дня не может собрать новый шкаф, – ленится, поросёнок; а может, в самом деле одному тяжело, – но Никита ни за что не поедет ему помогать. Разве что привезти сборщиков и покомандовать.

– Любит командовать? – спросил Матвей.

Он никак не мог представить того мужчину, которому Алика вверила свою свободу. Обрывочные упоминания о нём, подхваченные из истории Алики и рассказа Оксаны, никак не складывались в единый образ.

– А кто не любит? – улыбнулась она и остановилась.

Матвей тоже остановился. Незаметно за разговором они подошли ко входу в метро.

– Мне пора, – сказала Алика. – Если честно, мы и так гуляли дольше, чем я рассчитывала.

– Ты куда сейчас? – спросил Матвей, немного растерявшись. – Давай провожу?

– Не надо, – ответила Алика. – Я пойду обратно, к машине. Нужно съездить по одному поручению. А тебе будет удобно сесть на метро здесь, до твоего дома как раз по прямой. Ты же у родителей остановился?

– Да, – сказал Матвей, хоть домой и не собирался. – Удобно. Та же ветка.

Алика кивнула, поджав губы.

– Сложно подобрать верные слова на прощание, – призналась она. – Спасибо, что нашёл меня. Это было неожиданно, но приятно. Я никогда не сомневалась, что ты станешь прекрасным хирургом. Теперь осталось лишь встретить своё счастье, чего я тебе искренне желаю.

– Спасибо.

Матвей чувствовал, что Алика дорывает последние связи, паутинкой протянувшиеся между ними. Он не знал, как схитрить, что сказать или сделать, чтобы остановить её.

– А может, встретимся завтра? – предложил он, надеясь, что привычка изображать спокойствие его не подведёт.

Алика закусила губу, обдумывая вежливый отказ.

– Это лишнее.

– Да брось, – не сдавался Матвей. – Послушай, я понимаю, что за эти пять лет мы оба изменились. Вообще всё изменилось. И между нами тоже… но ведь друзьями мы можем остаться?

Брови Алики поломались в выражении сожаления.

– Матвей…

– Нет, конечно, сейчас у тебя есть муж, ты счастлива с ним, и я очень рад за тебя. За вас обоих. И я ни на что не претендую. Просто… мы ведь так хорошо понимали друг друга. Мы никогда не ругались, помнишь? Почему мы не можем дальше общаться хотя бы время от времени? Хотя бы, пока я ещё здесь?

Матвей заметил, как отяжелел взгляд Алики. Она размышляла, а может, даже спорила сама с собой.

– Когда ты уедешь?

– Через две недели.

Губы Алики дрогнули, но до улыбки не растянулись. Матвей не шевелился, с замиранием сердца каждую секунду ожидая чего-то ужасного, как если бы к его ногам кинули гранату с вырванной чекой.

– Не надо, Матвей, – сказала она. – Эта встреча ещё не раз нам обоим вспомнится в самые неподходящие минуты. Не надо других.

– Пусть вспомнится!..

– Матвей, – Алика подняла голову выше и чётко выговорила: – Не надо больше ничего. И если тебе в самом деле дорого то, что когда-то связывало нас, не надо перекраивать это в другие формы. Тем более в дружбу. Нам обоим с ней никогда не везло. Я рада была увидеть тебя. Но на этом – всё.

Она развернулась и пошла прочь. Звуки её шагов разлетались по скверу, каблучным боем пугая галок. Узкая пешеходная дорожка растягивалась между ними, выбегая из-под фигурки в красном пальто.