Вадим промолчал. Приятно, конечно, но обсуждать тут нечего.

— И вы хотите программировать? — спросил Савойский.

— Да, Игорь Всеволодович, хочу.

Савойский нахмурился и передёрнул плечами, отчего вся его туша пришла в движение, а кресло снова жалобно заскрипело.

— И когда ты, Никита, нормальную мебель заведёшь? — недовольно спросил Савойский у Трепникова. — Солидному человеку присесть страшно.

— Жду, пока ты похудеешь. И сразу заведу.

— Чего это? — приподнял брови толстяк.

— Раньше смысла нет, — любезно пояснил Никита Николаевич. — Всё одно поломаешь.

— Тьфу на тебя! — оскалился Савойский. — Если ты не против, пойдём мы.

— Давайте, — согласился Трепников. — С кадрами сам разберёшься?

— А то, — ответил Игорь Всеволодович, открывая дверь. — Пошли, просто Вадим.

В главной конторе Вадим бывал нечасто, тем легче он замечал происходившие в здании изменения. Тут просто: они копятся постепенно, каждый день, но помалу, и глаз привыкает не замечать разницу. Для Вадима произошло многое. За полгода разрозненные здания департаментов соединили остеклёнными переходами, а внизу, где сотрудники протоптали в своё время паутину дорожек, теперь разбили парк. Люди бродили там и сейчас, но именно бродили, отдыхая. Или бегали, или скандинавски ходили.

Спорт в конторе приветствовали. На одной из тропинок Вадим заметил группу бегуний. Совсем юные девицы, чуть не школьницы, и никак они не походили на работниц «Звезды».

— У нас тут спортшколу открыли, — пояснил, проследив его взгляд, Савойский. — Тренируются.

— Спорт это хорошо, — согласился Вадим.

Хорошо, да только некогда! Вадим с завистью посмотрел на Савойского: несмотря на огромный вес, он оказался необычайно подвижным и быстрым. Этакий мегаколобок из старого фильма! Вообще, очень полные люди бывают подчас весьма ловкими. Взять хотя бы тех же сумоистов!.. Впрочем, их подвижность достигнута годами, а то и десятилетиями тяжёлых тренировок и истинно самурайской дисциплиной.

Савойский пёр и пёр вперёд, как танк, как какой-то супербизон, и Вадим с трудом за ним поспевал.

— Сбавьте немного, Игорь Всеволодович! — взмолился он наконец. — Я не привык, и в пещере не побегаешь…

— О, извини!

Савойский остановился. Было видно, что ему тоже непросто. Он раскраснелся, тяжело дышал, на лбу проступили капли пота.

— Фух! — сказал он. — Это я, хе-хе, худею. Обещался Никите, вот и стараюсь.

— И часто вы так худеете? — поинтересовался Вадим.

— Нет, — крутанул головой Савойский. — Только когда в главном офисе бываю. Так что тебе, парень, повезло, можно сказать. Так-то я хожу степенно, поддерживаю начальственный авторитет. Но ты прав, слишком бежать не стоит. Кстати, мы уже и пришли.

По спиральной лестнице они спустились вниз, и вышли в центральном холле Департамента программного обеспечения. По левую сторону располагался гардероб, сейчас по летнему времени закрытый, по правую — стена столовой. Савойский повёл Вадима вперёд, по длинному коридору. Слева, за стенкой из зеркального стекла, длился и длился обширный зал, разделённый перегородками на множество клетушек, и в каждой из них сидел перед экраном сотрудник. Кое-где перегородки были подняты, и клетушки объединялись в большие помещения.

— Планёрки, — объяснил Савойский. — Видишь, вон Миша Карпов, начальник группы графических программ. Он любит по утрам задачи ставить таким образом. А Глушман, например…

— Это который Глушман? — перебил его Вадим. — Это который по криптографии?.. Извините.

— Тот самый, — кивнул Игорь Всеволодович. — Так он обычно проводит сборища на плэнере, в парке. Отвлечься от суетного, так сказать, прочистить мозги.

— Мозги… — повторил Вадим.

Сэмюэль Глушман был легендой и трудился, насколько Вадим знал, в Америке, в Кремниевой долине. До последнего времени трудился. А оно вон как, на самом деле…

— Э-э-э, Игорь Всеволодович, — недоумённо протянул он, — вроде в Микрософте Глушман?

— Ага, — расплылся в широкой, такой, что его круглое лицо стало похоже на блин, улыбке Савойский. — В Микрософте, удалённо. А физически — у нас. Сэм денежки считать умеет, не отнять. Только…

— Что, Игорь Всеволодович?

— Хороший он мужик, ненапряжный, в общении простой, и не скажешь, что миллионер, — продолжил Савойский. — Но имей в виду, ласковый он слишком.

— То есть?..

— То и есть, — отрезал Савойский. — Надеюсь, ты не из этих? Имей в виду, Жогин их презирает. На работу берёт, но презирает.

— Чур меня, чур, — произнёс Вадим, оглядываясь назад, словно там уже преследовал его ласковый миллионер Глушман.

За разговором Вадим не заметил, что коридор кончился. Они стояли в маленьком помещении, уставленном кадками с пальмами и многочисленными горшками с цветущими орхидеями. Прямо перед ними ковровая дорожка упиралась в дверь с простой табличкой: «Савойский И.В».

— Ладно, — махнул рукой Савойский. — Милости прошу в мою берлогу.

Берлога Савойского ничем не отличалась от кабинета Трепникова, только мониторов было больше, а размером они были меньше. Да и стол толстым слоем покрывали старые распечатки. Пожелтевшие по краям, кое-где покрытые пятнами от пролитого кофе, исчерканные нечитабельными каракулями.

«Почерк как у врача», — подумал Вадим, но вслух ничего не сказал. Начальники они народ такой, кто их знает, на что обидеться могут?

— Это тамошний, — снова проявил редкую проницательность Савойский, — алфавит. Сорок семь графем, шестнадцать модификаторов смысла, круговая запись.

— Тамошний, в смысле из Пузыря? — уточнил Коробченко.

— Именно, — подтвердил Савойский.

— Интересно, — сказал Вадим.

— Да, ты даже не представляешь, насколько, — хитро прищурился Савойский. — Напрямую тебя касается.

— То есть, Игорь Всеволодович? — насторожился Вадим.

— То есть ты ведь последние годы не программировал? — сказал Савойский.

— Ну, да, — после паузы ответил Вадим, — как устроился сюда. Но я быстро восстановлюсь, честное слово! Программировать нельзя разучиться, как невозможно разучиться плавать или кататься на велосипеде, вы же знаете!

— Я и не сомневаюсь, — ответил Савойский. — А чтобы было проще, побудешь пока при Полиглоте.

— Полиглот это?..

— Верно, система автоматического перевода, — кивнул Савойский. — Оттуда, — он махнул рукой куда-то в сторону близких гор, — мы получаем много программ. В исходниках или в объектном коде3. Твоя задача пока — проверять результат, вылавливать самые явные баги. Полиглот, кстати, тоже оттуда, и его доводить до ума и доводить. Его, понимаешь ли, дизассемблировали4 и перевели практически вручную, и только потом нам удалось получить исходный текст.

— Да уж, — пробормотал Вадим. — И кто этот герой?

— Какая разница? — улыбнулся Савойский. — Много народу работало, каждый со своим куском. Начальный парсер написал я.

— Внушает. — Вадим посмотрел на будущего начальника другим взглядом. Неспециалисту не понять, но он-то знал, каково это: разделить хаотичный на первый взгляд поток байтов на смысловые единицы, а сначала выделить их, опознать, понять предназначение. При этом имея в виду логику существ из Пузыря! Куда там Фестскому диску…

— Это было не так сложно, как кажется, — сказал Савойский. — Но да, пришлось потрудиться. Теперь детали. Подчиняться будешь пока напрямую мне, потом как пойдёт…

Осознанно или нет, но, говоря о том, что разучиться программировать невозможно, Вадим обманывал самого себя. Программисту, как и пианисту, необходима практика. Особенно, когда ты не своё пишешь, а проверяешь чужое. Тем более, настолько чужое. Не так это просто, понять, как двигалась мысль другого человека, какую именно задачу решает тот или иной кусок кода — и как это сыграет потом.

Шли дни. Их Вадим проводил перед монитором, вглядываясь в скользящие перед глазами строчки кода. Вечерами, уже дома, он изучал уже переведённые и адаптированные программы. Иногда он был доволен собой, но чаще ему казалось, что он полный бездарь, и что слежение за кривыми в пещере — предел его способностей.