Два боя, за которыми наблюдает Одинцов, Иваньшин проводит почти легко, нокаутируя противников гораздо раньше, чем заведенная толпа получает удовлетворение от акта расправы. Иваньшин, в отличие от соперников, не бьется ради представления, он сосредоточен, сдержан и систематичен. Публике он не особо нравится, понимает Тимофей. Иваньшин не жесток. Он не желает калечить, он желает лишь получить для себя следующий шанс. Кто-то из зрителей освистывает Захара даже после победы и выкрикивает плебейские оскорбления.

Тимофей озлобленно сжимает до боли собственные кулаки.

Поговорить с владельцем бойни получается лишь в свое третье одиночное появление в этой богадельне. Тимофей интересуется личностью Захара Иваньшина. Никаких лишних вопросов, все сугубо по существу.

Ответ оказывается до ужаса прозаичным. Долг.

Иваньшин – бойцовский пес. У него на шее тугой ошейник с шипами внутрь. У него есть хозяин, по желанию дергающий за поводок и натравливающий его для забавы на псов куда менее подневольных, самолично выбравших путь на ринг, придя на запах крови.

Иваньшин не принадлежит себе. И Тимофей теперь отчаянно желает, чтобы Захар принадлежал ему.

Реванш между Иваньшиным и Катаниным вызывает бурный ажиотаж. Пес помилован и получает шанс на реабилитацию. Тимофей выбирается в первый ряд, хотя от вида измочаленного, как и в первый их бой, лица Захара физически дурно. Кажется, Бешеный Пес не настроен на повторное поражение. Он не дает Иваньшину опомниться, нанося град ударов, стараясь нанести максимальный урон. Правило на ринге одно – никаких правил. Убить или быть убитым. Третьего не дано.

Когда Катанин натягивает брошенный ему кем-то из толпы кастет, никто не говорит и слова. Рефери будто ослеп. Интересно, за какую сумму? Все происходит до невозможности быстро.

Удар. Нокаут. Падение. Кажется, Захар не дышит.

– Добей его! Прикончи! – надрывается кто-то, и остальные яро подхватывают.

Тимофей отчаянно вертит головой, пялится на рефери. Почему никто не останавливает гребаный бой?

Катанин, уже победно скалясь, подлетает к распластанному на полу Захару и размашистым ударом пинает ногой в живот. Иваньшин не шелохнулся. Пес опирается на одно колено, хватает Захара за подбородок, приподнимая его голову с пола, и заносит руку с кастетом.

– Хватит!

Тимофей почти не слышит себя и вряд ли его крик достигает ушей хоть кого-то вокруг. Все происходящее словно жуткая фантасмагория. Мерзкие искривленные лица, жаждущие крови. Жизнь человека для них – ставка, которая может сыграть. Смерть – всего лишь жалкий проигрыш. Страдание – веселое шоу.

Когда Катанин ударяет Захара, брызнувшая кровь оседает у Пса на лице, смешиваясь с собственной. Катанин густо сплевывает, намеренно целясь в покалеченное лицо Иваньшина, а после, когда выскочивший из толпы явно под кайфом парень начинает мочиться на тело Захара, Бешеный Пес заливается хриплым смехом.

– Вот, выпей водички, – издевается парень.

Тимофей , оказавшись за секунды рядом, впечатывает кулак ровно ублюдку в нос.

Три с половиной миллиона рублей – такова стоимость свободы Захара Иваньшина. Все в этом мире имеет бирку с ценой, даже если это живой человек. И лучше быть тем, кто не выставлен на рынке судьбы.

Тимофей отдает деньги без сожаления.

За сломанный нос того мудака он расплачивается лишь разбитой губой: их успевают вовремя растащить.

Разговор с хозяином Захара до безобразия лаконичен: выплата долга, и Иваньшин – что бы там от него ни осталось после поединка с Бешеным Псом – принадлежит Тимофею Одинцову.

У Захара отдельная палата и ежесуточный присмотр. Несмотря на жестокие побои, все раны и увечья совместимы с жизнью. А шрамы украшают мужчин.

Тимофей не навещает того в больнице, это кажется неуместным, но исправно интересуется состоянием пациента, а когда Захара выписывают, лично приезжает забрать того на своей навороченной тачке, словно красуясь.

– Ты кто вообще такой? – без предисловий спрашивает Иваньшин, насупившись, когда Тимофей сообщает, что они вместе едут домой. К Одинцову.

– Друг, – слегка улыбаясь, коротко отвечает Тимофей.

Новый хозяин.

Но об этом Тима молчит. Звучит больно уж гадко, не для того он вытаскивал Захара из бойцовского клуба, чтобы вновь набросить на парня ошейник. Тимофей не хочет настраивать Захара против себя. Тимофей хочет… подружиться? Хочет понять, почему его, как магнитом, тянет к Иваньшину.

– Какое, блять, ты имел право распоряжаться моей жизнью?! – взрывается Иваньшин, когда наконец понимает, что Тимофей его буквально купил.

Мечется, как загнанный хищник в клетке. Пинает пуфик в углу, но явно хотел бы пнуть Одинцова. Он-то думал, что это Назар – владелец бойни – позаботился о его выздоровлении, ведь мертвым Иваньшин не вернет ему долг. А в итоге он обязан незнакомому хлыщу. Будто Захар вещь, которую можно передарить, а при желании и вовсе выбросить, когда надоест.

– Потому что захотел, – пожимает плечами Тимофей, почему-то ни капли не сердясь на тон своего подопечного.

"Захотел освободить. Не дать по-собачьи сдохнуть в той сраной дыре. Вытащить тебя из трясины, где ты прозябал. Потому что захотел тебя, – думает Тима. – Безраздельно и исключительно. Захотел, чтобы ты жил не по-скотски. Чтобы понять, почему мне оказалось не насрать именно на тебя".

– Что тебе от меня нужно? И не ври, что ты выложил такие бабки по доброте душевной, – фыркает Иваньшин, наконец остановившись напротив Тимофея, но держа дистанцию. Неужели боится сорваться? – Я не буду убивать или впутываться в еще какие-нибудь грязные делишки. Ты понял?

Они с Тимофеем одни в спальне, которую Одинцов отводит Захару в своей огромной для одного квартире. Для спасенного из рук живодеров пса Иваньшин слишком грозно скалится на руку спасителя. От страха? Или все же от злости, потому что теперь все для него враги?

– Понял. Но про тебя пока не решил, – прямо отвечает Тима, сидя на краю постели.

Нога на ногу. Водит холеными ладонями по гладкой поверхности покрывала, чуть склонив голову к плечу. Силуэт Захара на фоне окна кажется темным из-за светящего через стекло солнца.

– И шлюхой твоей я не буду. Лучше вернусь обратно к Назару, – буквально выплевывает Иваньшин.

Тимофей уверен, будь внезапно у Захара достаточно денег для возврата долга, тот бы бросил их Тиме в ухмыляющееся лицо.

– Шлюхой? Ха! И откуда в тебе такая самоуверенность, Захарок-сахарок?

– Мое имя Захар, – резко поправляет тот, услышав дурацкое прозвище.

Кличку. Совсем как у пса.

– А мне нравится Сахарок. Можешь, кстати, звать меня просто Тима.

– Мне поебать, как там тебя зовут, – отбривает Иваньшин.

Все еще скалится, рычит, но укусить не смеет. Умный песик. Такого можно надрессировать. Только Тимофею не хочется. Бить, травить и наказывать – этим Захара уже не сломить, да и Тиме от одной такой мысли тошно. Тимофею хочется пройтись ладонью по вздыбленной холке, потрепать за ухо, погладить. Хочется приручить Захара и одомашнить. Показать, что здесь ему не грозит опасность.

– И почему я, собственно, должен жить в твоем доме?

– Считай, что я тебя нанял на должность личного помощника, – поясняет Одинцов, укладывая сцепленные в замок пальцы на колено. – Твои услуги могут быть необходимы мне в любое время суток. Поэтому важно, чтобы ты находился рядом.

И чтобы не вздумал взбрыкнуться, сбежать и наделать глупостей. Чтобы не бросил меня здесь в одиночестве и не вернулся обратно в тот ад, откуда я тебя полудохлого вытащил. Почему-то Тимофею кажется, что Захар нужен ему больше, чем он – Захару.

– Мой адвокат уже готовит документы. Там будут прописаны все условия твоего жалования и содержания. Часть, конечно, будет идти в счет долга, а часть – тебе на личные расходы. Твое проживание здесь оплачено, не волнуйся. У тебя своя комната, – Тимофей обводит рукой пространство, словно демонстрируя, – трехразовое питание и, впрочем, все что найдешь в холодильнике, тоже доступно. Я им редко пользуюсь. Даже не представляю, что там лежит. Кстати, – оживляется Одинцов, – ты умеешь готовить?