Да есть у меня настроение, есть! Только не такое, как мне бы хотелось, в этом и проблема.

То, что у меня проблемы я поняла ещё неделю назад, когда Никита после прогулки превратился обратно в человека, натянул шорты и рухнул без сил на кровать. Он лежал, занимая огромным телом большую часть матраса и закинув руки за голову, а я смотрела на его чуть тронутый темной растительностью низ живота и на сползшие джинсовые шорты, держащиеся на выступающих костях таза. И на четко очерченные косые мышцы тоже смотрела. И на кубики пресса, расслабленные, но все же заметные под мерцающей в лучах солнечного света кожей. На мерно вздымающуюся грудную клетку, такую широкую и гладкую, что нестерпимо захотелось дотронуться до нее и почувствовать подушечками пальцев биение сердца внутри сильного тела. Или даже не пальцами, а губами…

Ужас! Что за мысли бродят у меня в голове? Никите плохо, а я залипаю на его тело.

— О чем ты сейчас думаешь? — Опа! А он, оказывается, не спит, да и выглядит не в пример лучше, чем после первого оборота. Немного уставший и заторможенный, как в конце дня тяжёлого физического труда, но вполне адекватный.

Я даже под пытками не созналась бы, о чем сейчас думала, поэтому решила обсудить другой вопрос.

— Как ты себя чувствуешь? Второй оборот прошел легче?

— Все хорошо, — подтвердил Никита и повернулся на бок, заставив меня опять отвести взгляд от гипнотизирующего перекатывания мышц под кожей. — Тело немного ломит, но это ерунда, не сравнить с первым разом.

После его слов о первом разе я неожиданно для себя покраснела, а Никита прищурился и внимательно посмотрел на мои розовые щеки, загадочно улыбнулся и опять перевернулся на спину.

— Ты не сильно испугалась? — спросил он, разглядывая потолок, а я с облегчением ухватилась за безопасную тему.

— Вообще не испугалась, даже удивительно. Было страшно в начале, когда ты начал царапать себя и рвать одежду, а ещё — в момент падения. Но это так быстро произошло, а потом появился волчонок… Его я ни капли не боюсь. Он у тебя подрос, ты знаешь?

— Знаю, — Никита довольно улыбнулся. — Альфа сказал, что волк будет расти и становиться сильнее с каждым оборотом.

Вот с этого дня и начались мои мучения. Никита раз за разом выпускал своего волка и каждый новый оборот получался у него легче и быстрее. Его зверь обрастал шерстью, прибавлял в росте и весе, развивал силу и ловкость, и я не успевала привыкать к его новому виду и возможностям, а позавчера, вообще, пришла в ужас, когда Никита принес с охоты окровавленного зайца. Здоровенный волк альфы довольно скалился на опушке тополиной рощи, лишь немногим уступающий ему волк Никиты тоже выглядел счастливым, а я с трудом сдерживалась, чтобы не впасть в истерику.

Зайца от меня убрали и, правильно оценив реакцию на "подарок", больше таких сюрпризов не устраивали.

Зато продолжали вовсю пытать полу-обнаженным телом и всякими нежностями. Нет, Никита не переходил черту и даже, на мой взгляд, стал гораздо сдержаннее, но это подействовало на меня странным образом. Мне захотелось большего, но признаться в этом я боялась даже сама себе, не то, что Никите.

Поэтому сейчас, когда он задал вопрос, почему я такая "грустненькая", я не нашлась, что ответить и молча ушла в дом, где старательно отвлекала себя делами до самого вечера, но и это не помогало.

Какие у меня могут быть дела? Последний экзамен Бельшанский проставил автоматом и впереди у меня был почти целый месяц каникул. Мама с отчимом укатили в автомобильное путешествие по Южному побережью и мой телефон разрывался от входящих сообщений с их фотографиями в стиле "я и пальма", "я и прибой", "я и какая-то древняя фигня". Вибрировал он и от Катькиных посланий с берега Адриатического моря, где они с мамой культурно обогащались и загорали в Черногории.

Еду нам приносили готовую, чистую одежду, полотенца и постельное белье тоже поставляли регулярно, а мне оставалось только подогреть котлеты, да помыть посуду после ужина. Я, конечно, убираться не особо люблю, но за неделю мое отношение к этому занятию кардинально поменялось. Все, что угодно, лишь бы не голый торс Никиты.

Уже перед сном я в очередной раз пристала к Никите с расспросами — когда же нас выпустят, и получила стандартный ответ — как только сформируется привязка, так сразу же можно будет паковать чемодан. Что за привязка и как долго она будет формироваться, Никита объяснить не пожелал и я легла спать в соответствующем настроении.

Проснулась я среди ночи от невыносимой духоты и грохота за окном.

— Гроза начинается, — хрипло прошептал Никита в темноте и, в подтверждение его слов, выбеленная безумным количеством энергии вспышка осветила спальню, а следом за ней раздался гром такой силы, что заложило уши. — Не бойся. Мы в безопасности.

Теплая рука обвила талию и притянула к твердому боку, а молнии все сверкали и с каждой вспышкой мое сердце истерично вздрагивало и сбивалось с ритма, а я не понимала в чем дело… Грозы я никогда не боялась, и сейчас виновницей моего состояния была точно не она.

— Насть.. — Губы мягко прижались к плечу, еле заметно, почти неощутимо, но для меня это прикосновение было, как клеймение раскаленным металлом.

С губ сорвался стон, по позвоночнику пронесся горячий поток лавы и выгнул тело дугой, пробуждая все нервные окончания и рецепторы. Я почувствовала, а затем и увидела в свете новой вспышки, как напряглись соски и отчётливо проступили сквозь трикотажную ткань объемной футболки.

Тело ломало непонятное напряжение, мне было жарко и душно, но при этом трясло, как в лихорадке, а от внутренней пустоты хотелось выть и плакать.

— Никита… Что со мной? — Мучимая жаждой, я схватилась за предплечье нависшего надо мной друга. — Я тоже превращаюсь в волка? Это из-за твоего укуса, да?

Никита наклонился ниже и уткнулся своим лбом в мой. Он тяжело дышал, его кожа была влажной на ощупь и блестела при каждой вспышке молнии.

— Ты права, это из-за укуса, но ты ни в кого не превращаешься, не переживай…

— Тогда что происходит?

— Ты хочешь меня. Твое тело зовёт волка.

Мне понадобилась целая вечность, чтобы заставить лёгкие сделать вдох. Спустя ещё одну вечность я моргнула и получила хоть и секундную, но паузу, передышку от испытания темным взглядом.

Молнии, напоминающие зарницы, без устали освещали фантасмагоричными всполохами нашу маленькую спальню и я отчётливо видела глаза Никиты, но не могла точно определить, что они выражали.

Желание? Возможно, но я не уверена.

Жалость? Точно нет. Скорее, сопереживание.

Страх? Если только его слабые отголоски.

Но вот чего во взгляде Никиты было в избытке, это нежности и, кажется, любви.

— Никита, — голос дрогнул и сорвался на интимный шепот, и я умолкла, сама до конца не поняв, что хотела сказать.

— Я знаю, — с его охрипшим голосом дела обстояли ещё хуже и разговор, опять-таки, дальше не пошел.

Я напряжённо всматривалась в нависшее надо мной лицо, выискивала признаки неуправляемого зверя, напавшего на меня в собственной квартире, но их не было. Никита, несмотря на безумие момента, казался спокойным и непривычно взрослым, мудрым что-ли.

— Боишься? — он скованно улыбнулся и по нервному движению уголка губ я поняла, что его спокойствие только маскировка. Он тоже волновался.

— Не знаю, — честно ответила я, прикрыла глаза и с наслаждением вдохнула запах его тела.

— Настя… — Щеки коснулся его подбородок, потерся, посылая дополнительные мелкие разряды к горящему огнем позвоночнику.

Сухие губы прижались к виску, помедлили и отправились в неторопливое путешествие по всему лицу, оставляя без внимания только мои губы. Это показалось странным и даже обидным. Он не хочет целовать меня?

— Насть, — позвал тягучий голос. — Все хорошо? Тебе, кажется, неприятно.

Что? Мне неприятно? Да я тут растеклась растаявшим мороженым, расплавилась в волнах удовольствия, а он… целовать не захотел.