– За мостом у дороги по левую руку развалины древнего завода. Он там, в яме у трубы, закрыт листами металла. Хотя дождь ему нипочем, сам знаешь.

Фэлри кивнул, и вышел вслед за Питером и Сильваном, но у самых дверей обернулся.

– И кстати – неудачник здесь только один. Тот, кого мы оставляем в этой комнате ждать смерти. Разочарованным… и в полном одиночестве.

Служанка предложила им остаться переночевать – хотя бы переждать ночь у камина на кухне. При этом она смотрела на Фэлри с таким откровенным призывом, что Питеру стало смешно.

Нельзя сказать, чтобы повышенный интерес окружающих к человеку, в которого он был влюблен, уж совсем его не трогала. Ревность – типичная болезнь неуверенных в себе людей, просто Питер старался не давать ей воли. Он понимал, что при подобной внешности пялиться на Фэлри будут всегда и все, вне зависимости от пола и возраста, и ему придется с этим примириться – по примеру самого Фэлри.

Дело тут было даже не в красоте – Питер видел в Омороне красивых людей, которые совершенно не вызывали вожделения, ими хотелось просто любоваться. Но в эр-лане, в его сливочной коже, синих узорчатых глазах, в золоте его ресниц и волос было что-то почти мучительное. Его хотелось потрогать.

Питер еще в первый месяц их знакомства часто ловил себя на мысли, что если уткнется лицом в шею Фэлри и коснется губами нежной кожи под ухом, это будет какое-то запредельное блаженство, не столько сексуальное, сколько чисто тактильное, как прикосновение летнего ветра или теплой воды. Эр-лан манил, как манит в жару синяя, сверкающая серебром гладь озера.

Вел себя Фэлри очень сдержанно, как пару их, конечно, никто не воспринимал; с одной стороны это было беспалевно, с другой – начинало Питера слегка раздражать.

Он хотел, чтобы все знали – Фэлри принадлежит ему. Потому что глядя на его прекрасное, непроницаемое лицо, порой сам начинал в этом сомневаться.

Заманчивое предложение служанки Питер решительно отверг, и они вышли на ночную улицу, где народу сильно поубавилось, но фонари горели по-прежнему ярко.

– Знаешь, где тут ближайшая гостиница? – спросил Питер отца, и тот грустно кивнул.

– Конечно. Раньше запрещали ходить по городу ночью, не знаю, как сейчас, но лучше поторопиться.

Едва они вышли из проклятого дома, как Сильван слегка воспрял духом, и теперь уверенно повел их по лабиринту улиц. Фэлри и Питер шли чуть позади.

– Удивительно – здесь можно вернуться в город спустя тридцать лет, и найти его почти не изменившимся, – задумчиво произнес эр-лан, касаясь кончиками пальцев фонарных столбов, влажных от вечерней росы.

– В Омороне не так?

– О, в Омороне все меняется каждый день! Поэтому флаеры так удобны – программа постоянно отслеживает все изменения, и доставляет тебя именно туда, куда нужно. Иначе, наверное, половину жизни оморонцы тратили бы на поиски того места, куда хотят попасть.

Эр-лан рассеянно улыбнулся, и у Питера, исподтишка любовавшегося им, захватило дух. У Фэлри был прекраснейший профиль – изящная ложбинка в том месте, где лоб переходит в переносицу, сильные скулы, стройная шея. Золотистый свет фонарей поблескивал на тяжелых волосах, которые, казалось, нисколько не спутались и не запылились за время путешествия.

Фэлри поймал взгляд Питера, словно бабочку, севшую на плечо, и тепло улыбнулся.

– Мне нравится здесь. Жаль, что обстоятельства нам не позволят…

– Мы пришли, – негромко произнес Сильван и постучал в дверь под потемневшей от времени резной вывеской с надписью «Клематис».

– Что такое клематис, ты знаешь? – прошептал Питер на ухо Фэлри, прислушиваясь к приближающимся шагам за дверью.

– Кажется, цветок, – так же тихо ответил тот.

Их лица почти соприкасались, дыхание смешивалось. Кожа Фэлри пахла солнцем, даже сейчас, в темноте ночи – всепроникающий аромат, как будто эр-лан был создан излучать тепло. Питер с трудом заставил себя отстраниться.

Дверь скрипнула, и на пороге появилась худая женщина с лицом, похожим на сосновую доску.

– Кабачок закрылся десять лет назад, – ответила она на вопрос Сильвана, – но гостиница пока работает. Пока я в состоянии ее тащить. Так что заходите.

В сыроватых комнатах царил дух заброшенного жилья, но Питер так устал, что мог бы лечь и на коврике перед камином. С грехом пополам перекусили хлебом, вареными яйцами и холодной бараниной, и улеглись, кто где. Питер настоял на общей комнате – хотелось, чтобы Фэлри и отец были на виду, он сможет защитить их, если что. Мысль эта насмешила Питера, когда он ее осознал – отец при оружии, да и Фэлри вряд ли потребуется защита. Но все-таки это чужой ему мир, так что лучше перестраховаться.

Ночь прошла спокойно, а на рассвете хозяйка даже побаловала их – видимо, единственных постояльцев – горячим завтраком.

– Когда-то я часто бывал здесь, – Сильван задумчиво разглядывал пустой зал кабачка, со стульями, поднятыми на столы. Сквозь узкие окна с трудом пробивался утренний свет, и из-за неподвижности висящих в нем пылинок сам воздух казался твердым, – с друзьями… девушками… это было единственное заведение в Тэрасе, куда добропорядочные горожанки могли прийти, не запятнав свою репутацию.

Питер видел, что отец весь во власти воспоминаний, но надо было что-то решать – идея с возможным присутствием сегов за Барьером себя изжила.

– Давайте возьмем флаер и найдем маму, – наконец произнес он, – отвезем вас с ней в безопасное место, а потом подумаем, что делать дальше.

Фэлри покачал головой. Спанье на расшатанной кровати и несвежем белье никак на нем не отразилось – если он вообще спал. Синие глаза смотрели ясно, волосы сверкали в полосах света, как свежее сливочное масло.

– Внутри Барьера нет безопасных мест. Лучше найти убежище за его пределами. – Он замялся, словно наткнувшись на невидимое препятствие, и с неохотой закончил: – И я не уверен, что у нас есть время на то, чтобы разыскивать одного человека в то время как все остальные…

– Нет, мы не можем бросить маму, как ты себе это представляешь? – возмутился Питер, но Фэлри не успел ответить – с улицы донесся шум. И он усиливался с каждой секундой.

– Что случилось? – спросил Фэлри у вбежавшей в дом хозяйки – ее бесцветные волосы растрепались, на щеках горели красные пятна.

– Ох, молодые господа! – вся ее апатия исчезла без следа, она даже как будто помолодела от волнения. – Толпа, огромная толпа идет к Тэрасу!

Сильван схватил ее за плечо.

– Разбойники?!

– Нет-нет, простые люди, женщины, дети. Бегут откуда-то, просят убежища.

Питер и Фэлри переглянулись и поняли друг друга без слов.

– Отец, останься здесь, пожалуйста! – крикнул Питер, выбегая на улицу вслед за эр-ланом. – Мы выясним, что случилось и вернемся за тобой!

Они взмыли в небо почти одновременно – горожане ахнули и с криками бросились в разные стороны, но сейчас было уже не до скрытности – и сразу набрали значительную высоту. Отсюда Тэрас казался хрупкой коробочкой неправильной формы, рядом поблескивала серебристая ленточка реки.

Небо сияло чистотой – даже на горизонте ни единого облачка. Восходящее солнце освещало мост через реку и Древнюю Дорогу, буквально почерневшие от плотной массы людей. Они спешили в город, точно муравьи, возвращающиеся в муравейник на закате дня – поодиночке и семьями, кто-то с вещами на тачках, кто-то без всякой поклажи, с детьми на руках, как будто они в чем были выскочили из горящего дома. Некоторые задирали головы, показывая пальцем на парящих в воздухе людей, но основная масса бегущих тупо стремилась вперед, ни на что не обращая внимания.

– Всемогущий, что же это? – не выдержал Питер – сердце его трепыхалось, словно животное, которое упало в озеро, не умея плавать.

Прекрасное лицо Фэлри исказилось гневом, глаза засверкали, точно стальные острия.

– То, чего мы боялись. Всеобщее уничтожение. Летим, надо понять, что происходит.