«Зачем мне только обещали

Иную жизнь в неведомой стране?

Ах, в том краю – не то что в этом!

Там весело зимой и летом,

Повсюду фрукты и цветы

Необычайной красоты…»

Роберт Браунинг, «Пестрый дудочник»

Перевод Марины Бородицкой

Входить в дом через окно немного странно, и вдвойне странно приглашать таким образом зайти человека, которого любишь. Но скрип двери точно разбудил бы отца, а Питер хотел еще побыть наедине с Фэлри, хоть чуть-чуть. Он все еще не до конца уверовал в то, что все происходящее – реальность, а не один из тех безумных и сладостных снов, которые снились ему на протяжении последних двух лет.

Они тихонько опустились на землю рядом с домом, и, едва Питер отключил свой пояс, погрузились в мягкую темноту ночи. Но луна светила по-прежнему ярко, так что они без проблем забрались на подоконник и очутились в комнате.

Питер, стараясь двигаться как можно тише, зажег свечу, и, повернувшись, обнаружил Фэлри на прежнем месте – тот как будто боялся сделать шаг, задеть и уронить что-нибудь. Глубокие тени подчеркивали гордую красоту его похудевшего лица, по тяжелой волне золотых волос струились слабые отблески.

Фэлри с любопытством оглядывался, а Питер все смотрел на него и не мог оторваться, эр-лан казался ему в тысячу раз прекраснее, чем тот образ, что жил в его воспоминаниях. Кобальтово-синие глаза с белыми узорами на радужках в полумраке казались почти черными, а прозрачная кожа и губы были достойны кисти художника. Здесь, в деревенском доме, Фэлри казался звездой, спустившейся с неба и озарившей своим сиянием этот убогий уголок.

Только что они сплетались в объятии высоко в небесах и целовали друг друга, но здесь, на земле, Питер вдруг оробел. Единственное, что мог придумать – и чего ему по-настоящему хотелось – это упасть на колени перед Фэлри и восхищаться его красотой. Но такой жест выглядел бы не совсем уместным.

И все-таки, как хозяину дома, приходилось брать инициативу на себя, и Питер, слегка кашлянув, неопределенно повел рукой.

– Присаживайся… пожалуйста.

Фэлри удивленно вскинул золотистые брови, огляделся в поисках подходящего места и в конце концов устроился на краю разобранной постели.

Питер, чувствуя себя полным идиотом, сел на стул напротив, поставил свечу на изголовье кровати и неловко развел руками.

– Понимаю, не слишком похоже на Оморон… точнее, совсем не похоже. Но как-то вот так.

– Это твоя комната? – негромко спросил Фэлри – Питер предупредил его, что шуметь нельзя.

– Да, я в этом доме родился и вырос… ты, может, есть хочешь?

Совместная трапеза, как казалось Питеру, разрядила бы атмосферу, но Фэлри мягко покачал головой. Наклонился, уперевшись локтями в колени, и сплел пальцы в замок. Нежные ногти казались изваянными из мрамора и в то же время теплыми, живыми. Питер с трудом оторвал взгляд.

– Есть кое-что, что ты должен знать, – с усилием произнес Фэлри, и Питер не удержался.

– Ты женат! – он хлопнул себя по бедрам и сокрушенно добавил: – Я так и знал!

Лицо эр-лана резко переменилось, словно лопнула какая-то скрепа, державшая его в постоянном напряжении. Он в изумлении уставился на Питера, который сложился пополам от беззвучного смеха.

– Я… ты… вовсе нет! – выпалил он в конце концов, чем вызвал у Питера новый приступ хохота. У него даже слезы на глазах выступили.

Фэлри сложил руки на груди и с мягким укором во взгляде ждал, пока он угомонится.

– Извини, извини! – Питер глубоко вдохнул и выдохнул. – Просто все так странно… до сих пор не уверен, что не сплю.

Фэлри прикусил губу.

– Это касается всех вас, мира внутри Барьера. Последний год я жил в клане Лэ и мой отец…

– Тебя взяли обратно в клан?! – ахнул Питер. – Ты же говорил, что… хорошо, молчу, молчу!

– Послушай меня, пожалуйста, – произнес вдруг Фэлри с неожиданной нежностью и, наклонившись, сжал ладонь Питера прохладными пальцами, отчего тот сразу поплыл, – я все расскажу, обещаю, но главное… – он глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду и закончил: – кланы Ти и Лэ хотят уничтожить всех вас. Уничтожить людей за Барьером.

Сильван плохо спал последние месяцы. К обычной подспудной тревоге за Крис, которая и в самом деле была уже немолода для Искательства, хоть и пыжилась, добавилось беспокойство за Питера. Сыну становилось все тяжелее день ото дня, и хоть Сильван и советовал ему не переживать о том, чего нельзя изменить, сам прекрасно понимал, что последовать совету трудно – да что там, почти невозможно.

Во всяком случае молодому человеку, потерявшему любовь (как он думает) всей своей жизни.

Сильван, хоть и волочился в бытность свою ратоборцем1 Тэраса за кучей девиц, по-настоящему был влюблен лишь раз – и с этой любовью, не без скрипа, конечно, но все же прожил больше тридцати лет. Он не мыслил жизни без Крис, хотя каждый раз, когда она весной уходила к очередному Хранилищу, понимал, что, возможно, больше ее не увидит.

Но человек ко всему привыкает. Сильван привык к тому, что Крис приходит и уходит – потому что просто не может иначе. И Питер смирится с тем, что его эр-лан останется лишь дивным воспоминанием, а сам встретит кого-то другого. И будет любить – конечно, не так, как он любил Фэлри, просто потому что любовь никогда не повторяется, и невозможно любить одного человека точно так же, как другого. Нельзя прожить всю жизнь, питая огонь души лишь постепенно затухающими воспоминаниями…

Но когда Сильван пытался утешить себя таким образом, сразу вспоминал о брате Крис, Джори, на которого Питер был поразительно похож в детстве, – и о его друге Айкене Райни2.

И сразу же спешил заняться чем-нибудь, лишь бы забыть об этом, не проводить никаких параллелей. Не думать о том, что трагедия может повториться, только теперь уже с его сыном. Потому что за него Сильван мог отдать жизнь без малейших колебаний.

Не добавляли спокойствия и разговоры Питера о том, что жители Оморона что-то замышляют против людей за Барьером – и сегодня Сильван увидел подтверждение его словам. После столкновения с сегами и бегства Винни он уже не мог отнести происходящее на счет чрезмерно возбудимой психики Питера. И с неменьшим напряжением, чем сын, ждал, что предпримут сеги, обнаружив потерю своего разведотряда.

Все это подспудно точило его, тревога пронизывала жизнь, мешая работать, думать и отдыхать. Поэтому когда посреди ночи кто-то осторожно коснулся его плеча, Сильван взвился на кровати и схватил лежавший у подушки кинжал.

– Отец, это я! Все в порядке!

Однако бледность и испуганный взгляд Питера говорили совсем об обратном, и Сильван тут же вскочил.

– Что случилось?!

– Пока ничего, – удрученно произнес Питер, – пойдем, я тебя кое с кем познакомлю. Кинжал только оставь.

Сильван молча оделся и последовал за сыном с ощущением человека, идущего через пропасть по жердочке, а потом…

Его юные годы прошли весьма бурно, и все же подобное чувство переполняющего душу восторга и благоговейного восхищения Сильван испытывал всего пару раз за всю жизнь – по отношению к поразительной красоте окружающего мира. Никогда бы не подумал, что испытает нечто похожее при взгляде на человека, но сразу же понял, на кого именно смотрит.

Точнее, таращится с открытым ртом – верх неприличия!

– Прошу прощения, – пробормотал Сильван, с трудом отводя глаза.

– Все в порядке, не переживайте, – голос гостя звучал, словно нижние ноты скрипки, и, казалось, при всем желании не мог быть громким. Мягкая, плавная речь воспринималась как песня, что бы он ни говорил, – постоянное внимание – часть жизни любого эр-лана, так что я привык. Я Мелл Фэлри.