— Ишь, грязища какая! — Циммерман огляделся по сторонам. — Плохо работаешь. За косу тебя оттаскать надо.

— Габриэль, — произнесла она, стараясь говорить медленно и с расстановкой, но голос все равно предательски дрожал в конце фразы. — Мы не обсуждали, что ты приедешь не один.

— Элиза, прости… — Что бы он ни говорил, ей все было понятно. Трус. Мямля, трус, так еще и предатель.

— Я с тобой разговариваю! — гаркнул отец. Элиза медленно повернулась к нему, безуспешно пытаясь справиться с дрожью во всем теле. Дикий, нечеловеческий страх медленно сменялся яростью, грозившей захлестнуть ее с головой.

— Не нужно кричать, — ответила она. Сделать шаг назад и влево, и она сможет дотянуться до метлы. — Я тебя прекрасно слышу.

Она молилась, чтобы их слышал и барон тоже. Эхо отскакивало от высоких сводов коридора и сквозь широкий проем доходило до приемной, но она знала, что Александр всегда плотно закрывает все двери. Он не придет, но он должен, обязан вот-вот появиться и защитить ее, потому что больше некому.

— Раз слышишь, то собирай свои тряпки и возвращайся домой немедленно. — Отец сделал шаг, Элиза тоже. Еще один, чтобы дотянуться до метлы и защититься. Ударить, если повезет.

— Я никуда не пойду.

пожалуйста, умоляю, спасите меня

Отец кинулся на нее. Элиза рванула влево, схватила метлу и тут же отскочила, не давая зажать себя в угол. За спиной она почувствовала движение, но отец не дал ей оглянуться, снова бросившись в атаку. Дома ей никогда не хватало места, чтобы уйти от удара, но в просторном коридоре она чувствовала себя, как в бальном зале.

Места для маневра хватало ровно до тех пор, пока отец, водя ее по кругу, не зажал ее у противоположной стены. Элиза успела только выставить перед собой метлу. Циммерман схватился за нее и навалился всем телом. Воздух в груди заканчивался. В глазах поплыли темные пятна, но вдруг чужая хватка ослабла. Габриэль повис на отцовских плечах, утягивая его назад. Воспользовавшись моментом, Элиза оттолкнула его и ткнула шваброй в живот. Стон боли, который издал отец, отозвался чем-то горячим в ее груди, незнакомым чувством, которое разогнало пелену в глазах, наполнило ее руки силой, которую она никогда не чувствовала раньше. Раньше она никогда не дралась по-настоящему.

— Убирайся отсюда! — заорала она, срывая горло. — Убью!

Воспоминания о побеге промелькнули в голове. Элиза, как копьем, еще раз ударила отца, которого крепко держал Габриэль и что-то говорил, со страхом глядя то на одного, то на другого. Циммерман был похож на быка, бешеного, но пораженного тем, что ему посмели дать отпор. Элиза же — как маленькая, тощая, но до ужаса злая собака, продолжала кричать, пока верховой не встал перед ней и не тряхнул за плечи.

— Все с тобой ясно, — сказал отец негромко, вытирая текущую изо рта струйку крови. — Я еще вернусь, дрянь. Запомни это и передай своему уроду.

— Если ты еще раз здесь появишься, — слова давались тяжело, — клянусь, я лично тебя прикончу.

Отхаркнув на пол кровавый сгусток, герр Циммерман, переваливаясь, вышел из замка. Элиза со злобой взглянула на Габриэля, державшего ее за плечи, и вырвалась из его хватки. Несчастная метла, чудом не сломавшаяся, все еще была в ее руках, и бог знает сколько сил ей требовалось, чтобы не избить еще и верхового.

— Ты должен был привезти еду, — проговорила она, пытаясь выпрямиться и вернуть себе достоинство.

— Я… Да. Все в повозке. Сейчас принесу.

— Ты должен был просто привезти еду! — ее голос сорвался на крик. — А ты что сделал?! Что ты сделал, Габриэль?!

— Послушай, я не…

— Ты трус, ясно тебе?! Трус и ничтожество, забирай деньги и проваливай отсюда! Глаза бы мои тебя не видели!

Она выбежала во двор и стала скидывать на землю тяжелые мешки, лежавшие в телеге. Габриэль подошел и неловко принялся помогать ей, но Элиза не видела ничего, кроме пелены слез, застлавшей глаза. Ей не хотелось плакать сейчас. Не при нем. Когда последний мешок оказался на земле, она впихнула ему кошелек. Гром, чуявший напряжение, громко заржал и ударил копытом по земле.

— Уходи отсюда, — повторила она снова, когда Габриэль сел в повозку. — Уходи и не появляйся здесь больше!

Габриэль уехал, ни разу не оглянувшись. Элиза накрепко заперла тяжелые створки ворот и взглянула на мешки, которые ей теперь надо было как-то перетащить на кухню. Прилив сил прошел так же резко, как появился, и она почувствовала себя еще хуже, чем после первого рабочего дня. Хотелось упасть прямо на холодную землю и реветь в голос, пока ее не найдет барон, но такой роскоши она себе позволить не могла. Взяв мешки, которые были тяжелее остальных, она, волоча их по полу, побрела на кухню. Таким способом она перетащила почти всё, пока, когда оставались последние два мешка, самые легкие, в коридоре она не налетела на Александра. Глядя на нее, всю в грязи, взъерошенную и изможденную, он не сразу нашел что сказать.

— Что произошло? — спросил барон. — Этим должен был заниматься Габриэль. Что случилось, Элиза?

Элиза с огромным трудом подняла глаза. Он ничего не слышал. Он положился на нее, доверил такую мелочь, а она даже с ней не справилась, умудрившись подраться с родным отцом и наговорив гадостей Габриэлю. Она могла лежать мертвой с разбитой головой, а могла быть уже в Альтштадте, куда ее утащили бы силой, и Александр узнал бы об этом, только когда соизволил бы выйти из своего проклятого кабинета.

— Отвечайте, — повторил он настойчиво. — Это приказ.

— Я… — стоило ей заговорить, как в горле встал ком. — Габриэль…

предал меня, бросил, и вы вместе с ним

Александр терпеливо ждал ответа. Элиза взглянула в разноцветные глаза, раньше пугавшие ее своим контрастом. Ей снова хотелось кричать и драться, но если тогда ей двигал страх, то сейчас — только горечь и обида, сгрызающие ее изнутри и оставляющие после себя только ноющую пустоту. Она чувствовала себя слабой и одинокой настолько, будто не осталось даже «ее» — Элизы Циммерман, которая смеялась, задавала глупые вопросы и танцевала в коридоре с метлой, когда думала, что никто не видел. Было только что-то жалкое, тяжелое и покрытое слоем пыли от грязных мешков.

— Он привел сюда моего отца, — ответила она спустя время, показавшееся ей вечностью. — Он хотел, чтобы я вернулась домой, и мы подрались.

— Вы ранены?

Элиза посмотрела на свои ладони. Она чувствовала, как сильно они горели и пыталась не обращать внимание, но зрелище покрытых грязью кровоподтеков сделало боль в несколько раз сильнее. Хотелось плакать, как в детстве, когда она разбивала колени и бежала к матери, чтобы та утешила ее и после отчитала, ведь девочки не бегают. Девочки еще не дерутся, тем более с родными отцами. Хотелось разрыдаться, чтобы хотя бы слезы заполнили появившуюся внутри дыру, но слез, как назло, больше не было.

Александр беглым взглядом осмотрел ее, не было ли кровоточащих ран, и приобнял за плечи. Чужое прикосновение заставило ее содрогнуться всем телом. Александр повел Элизу за собой по коридору, обратно в прихожую. Его ладонь крепко сжимала ее плечо, почти что причиняя боль, но когда он отпустил ее и усадил за стол, Элиза почувствовала разочарование.

— Сидите здесь. Я принесу бинты.