— Что же я творю? — спросил он, глядя на дочь и не узнавая ее. — Это же я хотел…

Она попятилась назад, подбирая растрепавшийся мешок. Герр Циммерман сидел на коленях, провожая ее взглядом.

— Дочка! — позвал он ее знакомым голосом. Он всегда говорил таким тоном, когда начинал просить прощения. — Дочка, прости меня!

В детстве Элиза ему верила, прощала и называла любимым папочкой. Сейчас, глядя на человека, который мгновения назад проклинал ее и собирался убить, она испытывала только стойкое отвращение и тошноту. Снова хотелось сказать что-то, чтобы ранить его, пока он уязвим настолько, насколько возможно, но слова не шли в голову. Единственное, что она могла, это развернуться и побежать настолько быстро, насколько позволяли дрожащие от страха ноги.

Огибая дом, Элиза заметила, что в их с Маргарет спальне горела лампа.

Габриэль, верный своему слову, ждал у городских ворот, то и дело беспокойно оглядываясь на лес. Его конь, видавший столько же, сколько и его хозяин, переминался с ноги на ногу и, похрапывая, ковырял копытом землю. Пусть верховой и был не намного старше Элизы, в своей шляпе и потертом плаще, с усталым и напряженным лицом, он казался чуть ли не стариком. Завидев спешащий к нему силуэт, он напрягся сильнее.

— Всё нормально? — спросил он, сажая Элизу в седло. — За нами не гонятся?

— Нет, — ответила она, чувствуя, как осипло от бега горло. — Надеюсь, нет.

— Поверить не могу, что я это делаю.

Он запрыгнул на коня и тронул поводья. Грому вся эта затея нравилась еще меньше, чем его всаднику — он то и дело крутил головой, и Элиза боялась, как бы он не скинул их посреди узкой тропы. Лес, который днём казался ей страшным чудовищем, сейчас выглядел не страшнее, чем выкрашенная черной краской театральная сцена — силуэты деревьев скользили на фоне, безразличные и слепые. Габриэль же, полностью уверенный в своем коне, наоборот оглядывался по сторонам со страхом и недоверием. Он пересекал лес чаще, чем все остальные, и лучше остальных знал, что в нем могло таиться, кроме стаи худых волков.

— Ты даже не представляешь, чего мне стоило уговорить барона нас дождаться, — сказал он, когда на тёмном небе начали проявляться еще более темные очертания замка, среди которых, точно звезды, теплели желтые огоньки окон. — Он, в конце концов, уже старый. Наверное, спать ложится ещё до заката.

— Я наоборот слышала, что старые люди спят очень мало, — хмыкнула Элиза. Страх, сковавший ее во дворе, отступал, уступая место мерзкому чувству волнения. — А может, он и вовсе упырь и на закате только просыпается.

— Чур тебя! — выругался верховой. — У нас свои чудовища есть, не хватало нам еще упырей.

— А что ты думаешь, у упыря не должно быть его упыриной свиты? Наоборот. Ему как раз удобно, чтобы кто-нибудь ему ловил в лесу жертв.

— Замолчи, девочка! — Габриэль по-настоящему побледнел. — В таверне я такие речи еще могу понять, но здесь — здесь не наше царство, понимаешь? В лесу свои законы.

— Конечно, свои, — Элиза, неожиданно для себя, развеселилась. — Зайцы едят траву, волки едят зайцев, волков должны есть люди — хотя, конечно, не едят, — а людей хватают Собиратели и приводят упырю, который их ест!

Элиза представила себе барона — в красном камзоле, чтобы не было видно, если он вдруг прольет кровь из своего кубка в виде черепа, с торчащими клыками, ужасно морщинистым лицом и заостренными ушами. Маргарет, если ей описать такого, завернулась бы в одеяло и побоялась бы носа высунуть, но Элизе впервые за долгое время было по-настоящему весело.

Под неодобрительные вздохи Габриэля и шелест листвы, они добрались до замка. Каменная громада, которую Элиза до этого видела только издалека, когда поднималась на холм на другой части Альтштадта, возвышалась над ними во всём своем грубом величии. Тяжелые створки ворот были приоткрыты, приглашая их в освещенный факелами внутренний дворик. После леса, где то и дело раздавались непонятные шорохи и завывания, здесь было оглушительно тихо. О том, что в замке есть жизнь, говорили только горящие факелы и свежее сено в кормушке, заготовленное специально для Грома. Габриэль говорил, что у барона нет слуг, но Элиза представить не могла, чтобы знатный человек лично заботился о таких мелочах.

Габриэль поставил Грома в стойло и остановился перед тяжелыми внутренними дверями, отряхивая плащ от пыли и зацепившихся по дороге веток и репьёв. Элиза последовала его примеру, хотя её внешнему виду помочь было трудно: вся измазалась в земле; растрепалась; так ещё и тащила за собой пыльный мешок из-под картошки. От мысли, сколько всего ей придется перестирать, после сегодняшней ночи, становилось жутко. Верховой оглядел ее и весело подмигнул. Здесь ему было куда спокойнее, чем в лесу, но Элиза не разделяла его настроя. Волнение, притаившееся до поры до времени, накатило с новой силой. Она представить толком не могла, что ее ждало внутри.

Габриэль толкнул дверь и зашел первым. Элиза проскользнула следом и вздрогнула от скрипа и грохота, раздавшегося за ее спиной. Внутри замка было светло, но пыльно. Конечно, мусора здесь не валялось, но сразу было видно, что не убирались здесь давно.

Барон Александр фон Бренненбург сидел на стуле, откинувшись на спинку и опираясь на дорогую трость с костяным набалдашником. Увидев его, Элиза почувствовала некое разочарование, смешанное с облегчением. Лицо у него было не такое уж и морщинистое, хотя Габриэль описывал его чуть ли не как живую мумию, бледное, но с живыми глазами разных цветов. Не было ни кубка в виде черепа, ни клыков, ни кроваво-красного камзола — одет он был только в белую рубаху с кружевными рукавами и жилет.

— Вы приехали позже, чем мы договаривались, — он поднялся и подошел к ним. Элиза опустила глаза. Она слышала, что благородные не любят, когда на них долго смотрят. — Что-то вас задержало?

— Да, милсдарь, — извинился Габриэль, прижимая к груди свою потрепанную шляпу. — Непредвиденные… обстоятельства.

Барон критическим взглядом оглядел сначала уставшего до смерти верхового, а затем переключился на нее. Элиза смутилась, разглядывая носки туфель. Что-то физически не давало ей поднять голову. «Не мумия, — подумала она, считая пятна от воска на ковре. — Мартышка. Седая, богатая мартышка».

— Вы должны учесть, фройляйн Циммерман, что работать Вам придется много, — произнес барон, отходя на несколько шагов, и она наконец смогла взглянуть на него. — Пусть в замке и куда меньше жилых комнат, чем может показаться, они не в самом лучшем состоянии.

«Точно не хуже, чем дома», — хмыкнула Элиза, но вслух ничего не сказала. Габриэль дернул ее за рукав, намекая, что она должна наконец открыть рот. Он все хвалился в городе, что с бароном они чуть ли не друзья, а оказалось, еле-еле мямлит, когда его спрашивают. Хвастун!

— Я умею работать, господин, — произнесла она хрипло. — Так значит, Вы меня берете?

— Габриэль рассказал мне о вашей ситуации, — ответил Александр холодно. Элиза прикусила щеку изнутри. — Вам повезло, что я как раз собирался искать горничную.

Верховой с облегчением выдохнул. В конце концов, Элиза была ему почти что как младшая сестра, и он бы просто не смог привезти ее обратно домой, хотя он до последнего не верил, что её авантюра удастся. Даже когда барон дал добро на то, чтобы он привез Элизу в замок, Габриэль думал, что он вышлет ее, как только увидит, но он даже ничего не сказал про ее внешний вид.