— Это ты не представляешь, какую чепуху сейчас мелешь! — заговорила Элиза тихо, но твердо. — С чего вы взяли, что это из-за барона они пропадают?! Сами придумали?! А Ганс… Я уверена, он опять убежал и заблудился в лесу, такое ведь уже было, ты забыл?

— Его ищут уже несколько дней. И про Клааса все помнят. В ту ночь никто не видел никакого гонца, Элиза. Ты ведь… Ты ведь лучше всех остальных знаешь, что в замке происходит какая-то чертовщина. Меня ты, конечно, можешь убеждать в том, что это все неправда, но себе-то ты врать не можешь, правда?

Габриэль был неправ. Себя Элиза обманывала лучше, чем кого бы то ни было, и его слова нисколько не открыли ей глаза. Обо всех этих вещах она начала догадываться еще давно — еще когда пропал Клаас, только в то, что Александр похищал людей из города, ей было тяжело поверить, пусть она и прекрасно слышала вой, раздававшийся по всему замку ночами из темницы, которая должна стоять заброшенной, и помнила ощущение чужого присутствия, когда Александр уехал.

— Я видел Собирателя, — прошептал Габриэль, наклонившись к ее лицу, и Элиза видела, как дрожат его губы. — Он бежал в сторону замка. Я боюсь за тебя, ты понимаешь? Если я потеряю еще и тебя, то…

— Я понимаю, — она погладила его по небритой щеке. — Но мой дом теперь здесь, Габриэль, и я отсюда не уйду. К тому же, здесь я в безопасности.

— Почему ты так уверена?

— Подумай сам. Если ты прав, то страшнее барона здесь никого нет, — сказала она, выдавив улыбку. — А он точно не даст меня в обиду.

— Ты ему веришь?

— Да. Не переживай обо мне.

— Извините, я не помешаю вам?

Элиза вздрогнула и отпрянула назад, услышав невдалеке чужой голос. Крепко сжимая садовые ножницы, Даниэль стоял в десяти шагах и смотрел на них с выражением мрачного веселья и интереса на лице. Как и Габриэль, он был бледен, только на щеках проступили красные пятна. Верховой, увидев его, помрачнел еще сильнее. Ножницы щелкнули в руках Даниэля, и Элиза снова дернулась от резкого звука, но англичанин просто перехватил их и подошел к кусту дамасских роз.

— Не обращайте на меня внимание, — сказал он, смерив обоих тяжелым взглядом, как будто подражая Александру.

— Я уже ухожу, — Габриэль беспокойно поправил шляпу. — До свидания.

— До свидания.

— Увидимся, — проронила Элиза, не отрывая взгляд от Даниэля, который с напускной безразличностью срезал цветы и складывал в корзинку. Барон делал это куда аккуратнее и точнее, когда как руки его подмастерья дрожали и срезали слишком много лишнего, то вовсе обрезая соцветия так, что они чуть ли не распадались на лепестки.

Габриэль ушел, скрывшись за поворотом, и вскоре англичанин тоже оставил свое занятие, небрежно бросив ножницы в корзинку. Он повернулся к Элизе, не решавшейся уйти или сказать что-то первой. Сейчас, когда они остались наедине, Даниэль успокоился — черты его лица словно стали мягче, а мрачное выражение стало скорее обидчивым, как будто он… ревновал? Она тут же отогнала глупую мысль, пришедшую в голову. Наверняка Даниэль знал, что верховой ей был как старший брат, не больше и не меньше, поэтому ревновать Элизу к нему было глупо, но другого объяснения его поведению найти она просто не могла.

— О чем вы разговаривали? — спросил он как бы между делом, отведя глаза в сторону и укладывая цветы.

— Ни о чем. Габриэль приехал сказать, что моя младшая сестра заболела. Он тоже за нее переживает.

— У тебя есть сестра? — Она ляпнула первое, что пришло в голову, но Даниэль поверил и заинтересовался. — Ты не говорила.

— Как-то к слову не пришлось, — Элиза пожала плечами. — Но да, есть. Ее зовут Маргарет.

— И сколько ей лет?

— Десять. Через месяц будет одиннадцать.

— Вот как, — он выглядел опечаленным, как будто Элиза задела в нем что-то важное. — У меня тоже есть… есть сестра. Ей пятнадцать, ее зовут Хейзел. Когда я уезжал в Алжир, она лежала в больнице.

— Я помолюсь за нее, — пообещала она, положив Даниэлю ладонь на плечо. — Уверена, она уже поправилась и ждет, когда ты вернешься.

— Вернусь?

— Вернешься, конечно. Куда же ты денешься?

Разговор о сестре выбил Даниэля из колеи, и он выглядел как никогда растерянным и грустным, словно находясь в Бренненбурге он совсем позабыл о мире, что лежал за его пределами. Элиза чувствовала себя виноватой за то, что вот так напомнила ему о Хейзел — наверняка он по-настоящему любил ее, раз так переживал. Элизе всегда хотелось знать, каково это, когда у тебя есть вот такой старший брат, который любит тебя и переживает, находясь так далеко от дома. У нее был только мертвец Фридрих, при жизни бывшей отменной сволочью, которого она братом-то не считала.

Вдвоем, не говоря друг другу ни слова, они пошли обратно в замок. Даниэль нес в руках корзину с розами, но Элизе не хотелось спрашивать, зачем они ему и почему барон не пошел сам. Она прокручивала в голове слова Габриэля, не зная, верить им или нет. С одной стороны, она действительно как никто другой знала, что в замке что-то не так, и она давно догадалась, что в подземельях происходило нечто куда опаснее и страшнее, чем обычные эксперименты, но мысли о том, чтобы сбежать в город, бросив Александра, она даже не допускала. В конце концов, что бы он ни делал, ее это пока что не коснулось.

Они наткнулись на барона в зале, где он стоял напротив Гертруды, сосредоточенно разглядывая каменное лицо. Впервые на памяти Элизы Александр задумался о чем-то настолько сильно, что не заметил чужого появления — только когда Даниэль громко окликнул его, он пришел в себя.

— Твои цветы, — бросил Даниэль небрежно.

— Хорошо, — кивнул барон. — Тебе нужно отдохнуть, Даниэль. Мы продолжим позже.

Он хотел возразить, но, бросив недовольный взгляд на Элизу, замолчал и отдал Александру корзину. Рядом с ними она чувствовала себя лишней, и это чувство, вместе с неконтролируемым желанием убежать и спрятаться, лишь бы не мешать, пробуждали в ней что-то еще — до этого почти что незнакомое, но не менее тяжелое и гадкое.

В такие моменты Даниэль раздражал ее. Ей хотелось, вздернув голову, отчитать его за грубость и фамильярность и заставить извиняться, хоть никакого права она на это не имела, будучи и младше, и ниже по статусу. Ей хотелось сделать что-то, чтобы Александр снова обратил на нее внимание, хоть закричать, что она здесь, хоть с грохотом опрокинуть сложенные в углу пустые ящики.

— Все хорошо? — спросил барон. Элиза, задумавшись, не заметила, как Даниэль ушел, а сама она уже несколько минут просто стояла, глядя в никуда.

— Да, то есть… — она начала мямлить, растерявшись. — Я задумалась, и… Я хотела с вами поговорить, господин.

— Говорите, — Александр пожал плечами. — Мне показалось, приезжал Габриэль. Что-то произошло?

Элиза поджала губы и сделала шаг к барону, боясь, что кто-то посторонний услышит, если она будет говорить слишком громко. Она вспомнила Ганса — безобидного парня, который был ровесником Элизы и выше ее на целую голову, но вел себя, как пятилетний ребенок. Дети в городе терпеть не могли играть с ним, и он частенько убегал, спасаясь от насмешек. Об Александре могли думать что угодно — но такому, как Ганс, он бы точно не причинил вреда.

— Габриэль сказал, в городе… — она задумалась, не зная, что сказать, и решила выложить правду, как есть. — В городе думают, что вы похищаете людей, и он думает, что скоро они поднимут бунт.

Элиза подняла глаза, заметив, как лицо Александра на долю секунды дернулось, как от судороги, но он не был удивлен или испуган, или же не подавал вида. Подумав немного, он тяжело вздохнул и спросил устало и безразлично, как будто речь шла о закончившемся невовремя мясе: