Возникло искушение сразу наречь его «Островом алуэсс». Но для такой идентификации пока не было никаких оснований. Стоило лишь представить себе женственное существо вроде Иссоа, сооружающее своими нежными пальчиками массивную крепостную стену, как с этой версией приходилось расстаться. Тут требовался либо тяжелый труд очень сильных мужчин, либо довольно мощная техника.

Саттун и Мендарруихх обнаружили в стене нечто вроде ворот, а за ними – плохо сохранившуюся, но всё-таки кое-как различимую лестницу. Ступени, то пропадавшие под завалами щебня, то растрескавшиеся пополам, уводили вниз, в океан. Запустили дрон, съемка с которого транслировалась на мониторы и обоих исследователей, и команды «Гране». Лестница вела к подводной террасе. С другой стороны виднелся ряд пещер – сходных между собой по размерам и расположенных слишком равномерно, чтобы считаться созданными природой.

Мендарруихх решил спуститься туда, задействовав реактивный ранец скафандра, а Саттун пусть останется наверху для страховки и связи с «Гране».

Пещеры тоже оказались искусственного происхождения. Две первые зияли мертвенной пустотой. В третьей Мендарруихх нашел почти распавшиеся остатки некоего аппарата, который мог быть батискафом или маленькой подводной лодкой. Он тщательно заснял артефакт, насколько это позволяло узкое пространство пещеры, но не трогал находку, опасаясь, что от любого движения всё рассыплется в пыль. Дальше шли еще три пещеры, в которых обнаружились чьи-то кости – хаотически сваленные и покрытые пылью. Из них, вероятно, можно было бы составить скелеты, но это требовало длительной и тщательной работы. Мендарруихх скрупулезно зафиксировал всё увиденное и позволил себе осторожно поднять с земли лишь останки, лежавшие на поверхности. Насколько он разбирался в анатомии уйлоанцев, кости попадались как мужские, так и женские. Находки были измерены и засняты, но брать их с собой виссеванец не счел целесообразным. По прошествии стольких веков генетический материал из костей извлечь не сумел бы даже самый искусный биолог. А из-за сильной радиоактивности и чрезвычайной хрупкости костного материала потребовались бы особые капсулы для доставки образцов на «Гране». Капсулы у исследователей имелись, однако их могло потом не хватить для более важных объектов. Костей же, как думалось, на Уйлоа будет найдено еще предостаточно.

Мендарруих предположил, что подводные помещения использовались либо как убежище от нападения, либо, наоборот, как тайное укрытие, из которого совершались атаки на внешних врагов. Могло ли такое быть? Пещеры явно имели шлюзы и прочие коммуникации. Но ничего из этих устройств не сохранилось – лишь выбоины и пазы в скале.

Возможно, остров функционировал как военная база, и поэтому был засекречен настолько, что не значился на обычных гражданских картах. Однако, при всем оголтелом милитаризме последних уйлоанских Уликенов, странным выглядело существование военного гарнизона чуть ли не посреди океана, где не было никаких опасных врагов. Или были? Кто именно? Пираты? Морские хищники – «хассы»? А вдруг всё-таки алуэссы?.. Откуда в подводных пещерах кости женщин?.. Их там захоронили или они погибли насильственной смертью?.. Утопить алуэссу непросто. Алуэссы, согласно поверьям, могли находиться под водой очень долго. Так ведь и обычные уйлоанцы не только плавают, но и ныряют гораздо лучше других сухопутных существ, включая людей.

У команды «Гране» не сложилось никакого определенного мнения. Барон Максимилиан Александр полагал, что форт на острове ограждал Сеннар от пиратов. Приморские и островные цивилизации, как было давно известно историкам, обычно порождали пиратство, и так происходило почти во всех открытых доселе мирах.

Лаон Саонс посетовал на предвзятость и односторонность имеющихся исторических свидетельств. Ни про войны с пиратами, ни про наличие каких-либо повстанцев, ни про преследование алуэсс там не говорилось ни слова. Все труды по истории Уйлоа, как древние, так и создававшиеся на Лиенне, излагали только официально допускавшуюся точку зрения, чрезвычайно апологетическую по отношению к империи и к династии Уликенов. История империи преподносилась как триумфальное шествие от победы к победе, а целью правления Уликенов считалось торжество Императора над всеми врагами, включая инопланетных пришельцев. На Уйлоа эта идеология позволяла сплотить империю и считалась единственно верной, а на Лиенне она возродилась в форме восторженного поклонения всем традициям предков. Усомниться в чем-либо считалось если не преступлением, то порицаемым вольнодумством.

Сам Лаон Саонс не избег воздействия царившего на Лиенне культа империи, поскольку с детства привык почитать великое прошлое уйлоанцев и верить в существование «звездного императора» – существа, разумеется, смертного, но хранящего сакральный огонь всеобщего очага. «Теперь я существенно пересмотрел свою точку зрения на столь одностороннюю историческую концепцию, – признался профессор Саонс. – Однако это не значит, что я сколько-нибудь разочаровался в достоинствах его величества Ульвена Киофара Уликеннса Джеджидда, родство с которым – величайшая честь для меня».

– Только вообразите себе, супруг мой, – проронила Илассиа, – что мы с отцом должны были чувствовать, когда встретили вас наяву в Виссеванском университете!

– Но сейчас-то вы убедились, моя дорогая, что я существо из плоти и крови, и неспособен творить чудеса, – ответил Ульвен. – И категорически не желаю, чтобы мне поклонялись.

– Мне-то можно? – слегка усмехнувшись, спросила я.

– Зачем? – искренне удивился он. – Уважения совершенно достаточно. Да и то я предпочитал бы, чтобы коллеги указывали мне на изъяны в моей работе.

– С вами просто боятся связываться.

– Почему? Ни склочность, ни мстительность мне, я надеюсь, не свойственны. Я сделал выводы и стараюсь, как вам бы хотелось, поменьше «тиранствовать» на занятиях. Но времени у меня очень мало, и разговоры на посторонние темы немедленно пресекаются. Это касается и коллег, и студентов.

– А можно мне посещать ваш курс поэтического перевода?

– Если вам нечем больше заняться, пожалуйста. Расписание плавающее, уточните у декана Темары Ассур. Все занятия дистанционны, мне некогда ездить в колледж. Только будьте добры, дорогая, готовьте задания наравне с остальными, хоть вы и магистр.

– Что вы сейчас проходите?

– Самое интересное для вас мы уже прошли. Это были ликанийские тексты, привезенные Карлом и его отцом, господином бароном. Гимны Гуош-и-Дакыр вы тоже знаете, сами переводили.

– А какое было последнее задание?

– Та самая «Лорелея»

– «Ich weiss nicht, was soll es bedeuten?» – процитировал первую строку Карл.

– Да, мой друг. Студенты спросили, откуда взялся псевдоним «Лорелея». У нашей скромной певицы немало поклонников.

Ульвен с любовью взглянул на Иссоа. Она смутилась от невольно прихлынувшей гордости.

– Может быть, уйлоанские алуэссы тоже кого-то губили, и поэтому их преследовали? – предположил мой муж.

– Я бы этого не исключал, – согласился Ульвен. – Но зато какую они породили поэзию!..

А потом вдруг сказал:

– Поэзия переживет все империи. Это главное, что надо знать. В том числе самому императору.

Неожиданным образом доктор Эллаф Саонс вдруг стал магистрантом Тиатарского университета. У него, по сути, не было высшего образования, которое раньше медику на Тиатаре получить было негде, и он закончил лишь курсы врачей общей практики при Институте Тиатары и ординатуру в медицинском центре Тиастеллы, под руководством собственного отца. Поступать в университет как обычный студент он, возможно, не стал бы, но его проэкзаменовали и сразу взяли на предпоследний курс, с тем, чтобы он написал и защитил диссертацию.

Я осторожно осведомилась у доктора Келлена Саонса, чья это была идея. Он честно сказал: сам Эллаф ни о какой диссертации не помышлял, а его практически заставил это сделать «господин Киофар», который считал, что Эллаф талантлив и накопил достаточно много опыта и материалов – взять хотя бы восстановление Карла после аварии или нашу с Ульвеном реабилитацию. Некоторые методики придумал сам Эллаф, и незачем скромничать, а нужно распространить их в виде научных публикаций под собственным именем.