– Вы по-прежнему не хотите огласки?

– Мне страшно даже вообразить себе, какие могут быть последствия, – признался он честно. – Такими словами не стоит разбрасываться.

– А если карты с Лиенны запросит Межгалактический альянс или Межгалактический совет по науке? – спросил Лаон Саонс.

– Это другое дело, – согласился Ульвен. – Вряд ли Императорский музей или нынешние власти Лиенны осмелятся отказать столь могущественным инстанциям.

– А профессор Уиссхаиньщщ не заинтересовался прошлым Уйлоа, как историк цивилизаций?

– Разумеется, заинтересовался. Мне пришлось показать ему материалы доктора Сантини-Рунге. Водных цивилизаций и культур во Вселенной не так уж много. Последней из открытых была наммуанская. Но она, в отличие от культуры алуэсс, вполне реальная и живая. Профессор Уиссхаиньщщ не археолог, однако он, как ученый, верно поставил вопрос: мы должны хорошо представлять себе, что именно мы хотим отыскать. Ископаемые останки, из которых можно извлечь генетический код? Какие-то обиталища алуэсс, если таковые существовали – вернее, очертания их руин? Изображения этих существ на памятниках сухопутной культуры? Ни домов, ни дворцов мы уже не найдем, но могут обнаружиться некие артефакты из нержавеющего металла, монеты, украшения, каменные рельефы. Наконец, архивные тексты. На последнее мало надежды, но, если в последние годы существования нашей планеты там действительно сооружались подземные убежища для семьи императора и хранилища ценностей, то попробовать отыскать их, пожалуй, стоило бы.

– Так ведь это уже готовый план экспедиции! – загорелся профессор Лаон Саонс.

– Которая затянулась бы на несколько лет, потребовала бы участия десятков, если не сотен, специалистов, привлечения множества кораблей, как дальних, так и легких, не говоря о роботах, дронах и прочей технике – и стоила бы совершенно немыслимых средств, даже по астрономическим меркам. Межгалактический совет по науке не может ради этого остановить все другие проекты.

– Так пусть наша первая экспедиция станет чем-то вроде разведки, – предложил барон Максимилиан Александр. – Если она принесет результаты, можно будет продолжить исследования.

– Примерно это я и предложил профессору Уиссхаиньщщу, – согласился Ульвен.

Детские голоса и папино пение за окнами стихли. Поскольку наше дружеское совещание тоже само собой завершилось, мы вышли во двор. Все четверо детишек только что пообедали на лужайке и разлеглись вперемежку на коврике, готовые мирно заснуть.

– Отнесите их в комнаты, – сказал Ульвен. – А то перегреются.

Карл легко подхватил на руки Лауру и Валерию, Ассен – своих сыновей, и детей унесли наверх, в прохладные, затененные занавесками, спальни.

Я невольно кинула взгляд на Ульвена. Он оставался спокойным и доброжелательным. Но больно было представить себе, какие чувства испытывал он, глядя на этих детишек и зная, что своих у него никогда не будет. Когда я вспоминала об этом, я всегда ощущала себя виноватой, хотя он заверял меня, что, доведись ему еще раз пережить тот день, когда мы с ним отправились на Сирону, он не мог бы принять никакого другого решения: «Это был мой собственный выбор», – как сказал он Уиссхаиньщщу.

Может быть, госпожа Ильоа права, считая меня причиной бед в семье Киофар. Выбор, сделанный Ульвеном в мою пользу, когда он согласился принять опеку над забавной девочкой с Арпадана, сыграл злую шутку со всеми. Появившись на Тиатаре и войдя в его дом, я, сама того не желая, разрушила судьбы Ульвена и всех его близких. Менее всего я была искусительницей и губительницей. Я любила его с подростковой восторженностью, я любила Иссоа, я дружила с Маиллой и Ассеном, я всегда глубоко уважала госпожу Файоллу, я поддерживала Илассиа, я не нарушала законов этого дома, но всё это ничего не значило и ничего не меняло. Воссиявшее надо мной и Ульвеном «сюон-вэй-сюон» – двойное кольцо избранничества – обернулось теперь против нас. Ни один из нас не хотел от него избавиться – и не мог бы, даже если бы захотел. Уничтожить это кольцо могло бы предательство или смерть. Но никто из нас не был способен предать другого, и никто не желал бы другому смерти.

Мои горестные размышления прервало появление еще двух гостей. Это были жена и сын доктора Келлена Саонса, госпожа Оллайя и доктор Эллаф. Их пригласили к обеду, и Ульвен встретил их чрезвычайно любезно, как если бы только их мы и ждали. Я так и не поняла, знает ли Эллаф, что его обожаемая Иссоа – алуэсса. Возможно, ему еще ничего не сказали, а он не решался расспрашивать, о чем мы тут уже не в первый раз совещались своей довольно узкой компанией. Мне кажется, он любил бы ее, даже если бы выяснилось, что она генетический драконоид. Но благоговение перед Иссоа вынуждало его не заикаться о своей безысходной любви. Возможно, отец, доктор Келлен Саонс, уже намекнул ему, что Иссоа предстоит стать наследницей, и близок тот день, когда об этом объявят всей уйлоанской общине Тиатары.

На самом деле ничего еще не было ясно.

А пока дети спали, мы под дружеские разговоры обедали, и всё выглядело почти как прежде. Экскурсы в космолингвистику и астрономию, рассказы папы про Арпадан, воспоминания двух баронов об их экспедициях, наши с Ульвеном состязания в острословии, к которым третьей часто присоединялась Маилла, изысканно чинные речи Илассиа, ученые реплики профессора Лаона Саонса и доктора Келлена Саонса… Эллаф молчал и смотрел на Иссоа. Иссоа не пела, но согласилась сыграть нам на скрипке.

Неожиданно это оказалась «Песня Сольвейг», которой обучил ее Карл. Теперь-то я не была так дико невежественна и знала, что Сольвейг – не очередная бывшая пассия моего дорогого мужа, как Фатима Сантини-Рунге, а художественный персонаж, воспетый старинным композитором Григом. Сольвейг, якобы, ждала своего любимого всю жизнь, пока не состарилась. И всё-таки дождалась.

Музыка даже без слов выражала любовь и страдание. Я не знаю, понял ли что-нибудь в ней Эллаф Саонс. Но Ульвен точно понял. Однако, поскольку слова не звучали, объяснять ничего не стал.

Пока готовилась экспедиция, текла обычная наша жизнь. Я работала, а в свободное время возилась с Лаурой и Валерией и проверяла школьные задания у Виктора. Папа к вечеру уставал от галдящих, носящихся по дому и иногда дерущихся деток, и шел к себе наверх смотреть старинные земные фильмы. Он однажды признался мне, что за много лет работы в иных мирах две реальности словно бы поменялись местами: обыденной стала инопланетная, а земная сделалась чуть ли не экзотической. В тех фильмах герои курили, стреляли друг в друга, носили какие-то странные вещи (шуба, фрак, мундир), ездили на лошадях или на нелепых тарахтящих автомобилях с бензиновым мотором… Да, папа знает, что на Земле давно всё не так. Но взглянуть развлечения ради забавно. Смешнее всего, когда герои тех фильмов отправляются в космос. Их летательные аппараты совершенно неправдоподобны. И внутри своих кораблей они ведут себя, словно в гостиной. Все с прическами и нарядные, пьют, едят, развлекаются… В другие миры летят без транскамер и биокамер. И спокойненько долетают, нисколько не изменившись.

Карл и барон Максимилиан Александр, посмотрев один фильм двадцать первого века про межпланетные путешествия, хохотали так, что разбудили наших девчушек. А ведь детки спят – хоть из пушек пали (впрочем, фразеологизм тоже не из здешней реальности). Муж и свёкр теперь практически поселились на космодроме и не всегда возвращаются в Витанову на ночь.

Бароны почти круглосуточно занимались подготовкой «Гране» к полету. Модернизация двигателя, усиление всей системы внешней защиты, установка дополнительных шлюзов и аппаратуры, приспособление рабочих мест, ложементов и спальных отсеков под нужды новых членов команды – гуманоидов и негуманоидов.

Ульвен, памятуя о давней моей отчаянной просьбе, высказанной после смерти мамы, – «не бросайте меня», – ежедневно звонил или слал сообщения, но обычно предельно краткие: «Юлия, как дела?». Я отвечала, что всё в порядке, дети и все остальные здоровы, и спрашивала, как дела у него самого и Илассиа (с Иссоа я перезванивалась регулярно). «Всё по-прежнему, дорогая, то есть вполне хорошо», – отвечал он. Иногда на этом всё и заканчивалось, а иногда мы еще говорили про Колледж. Я делилась с ним свежими новостями и сплетнями, он интересовался делами коллег и успехами самых одаренных студентов. Порой у меня возникали вопросы по курсу теории и практики перевода, он охотно на них отвечал – но чаще просил меня прислать их в письменном виде, а спустя день-другой я получала сжатые, однако весьма полезные и деловые инструкции. Никаких задушевных бесед, никаких пикировок, вообще ничего выходящего за пределы обычной любезности. Но почему-то без этих ежевечерних обменов парой малозначительных фраз моя жизнь стала бы, вероятно, гораздо более скучной и пресной.