Хотя то, как Хеллингер понимал духовность, и имело отличия от канонического христианского понимания, но даже с канонической точки зрения духовность Хеллингера вполне можно было бы признать. А признав это, можно было бы признать и то, что Хеллингер был намного духовнее священников, – даже западных, не говоря уже о тюменских.
Тюменские священники, на беглый взгляд, тоже иногда выглядят духовными, – особенно тогда, когда они находятся в людных общественных местах. В людных местах они, бывает, ведут себя настолько доброжелательно и приветливо, что- куда уж, казалось бы, лучше! Однако же горе тому человеку, который примет их доброжелательность за чистую монету, и решится побеседовать с ними с глазу на глаз! Особенно «не повезет», в этом случае, женщине!
Просто удивительно, как быстро церковнослужитель иногда может меняться, и как быстро он, оказываясь с женщиной наедине, может из «скромного» и «смиренного» превращаться в грубого, заносчивого, придирчивого, сварливого,– и, даже,– в свирепого!
А ведь многие тюменцы,– не только священники, но и миряне, – думают, что с женщинами именно таким образом и нужно обращаться, что подобное обращение идет женщинам только «во благо», и что такое поведение мужчин с женщинами нисколько не противоречит «почитанию» мужчинами женщин-святых и с Богородицы!
Но, на самом деле, такое поведение почитанию женщин-святых противоречит совершенно,– но, только если мы говорим об искреннем почитании, а не о формальном. Если смотреть с точки зрения искреннего почитания, то можно заметить, что Богородица и женщины-святые почитаются в православии очень мало. Если же смотреть с точки зрения формального почитания- то, напротив, очень много. Говоря о формальном почитании, можно начать прямо со священного писания. Уже из священного писания можно понять, что Богородица при жизни даже малым уважением не пользовалась, причем,– не только от будущих христиан, но, даже, и от самого Христа! Это только после смерти с Богородицей, «вдруг», случилось что-то такое, что она, вдруг, стала предметом для поклонения! (причем, предметом, – в буквальном смысле!). – Не обошлось это «вдруг», явно, без неких предприимчивых церковнослужителей, которые «прозрели» в таком поклонении большую для себя пользу!
Точно такое же «вдруг» случилось после смерти и с Матронушкой. К Матронушке церковнослужители при жизни тоже никакого уважения не проявляли. «Прозрели» же церковнослужители, «как полагается», только после ее смерти, и только после смерти принялись проявлять к ней «уважение». Но выражаться это «уважение» начало в каких-то таких действиях, которые не только духовными не выглядят, но выглядят, даже, какими-то сатанинскими: в печатании огромного количества икон, буклетов, в зазывающей рекламе, в распродаже золотых кулонов, в коммерческом кормлении голубей… во всяком таком…
Если бы церковнослужители испытывали к иконам Матронушки и Богородицы истинные религиозные чувства, то мы с вами заметили бы это сразу же по тому, как изменили бы они свое отношение к живым женщинам, и насколько доброжелательнее и уважительнее они начали бы к ним относиться. Разве живые женщины доброжелательного отношения не заслуживают? Разве они не делают то же самое, что делали канонизированные женщины (рожают и лечат),– так почему же их-то за это никто не уважает? Почему же уважение к живым женщинам находится у церковнослужителей в таком «дефиците»?
А вот Хеллингер был совсем другим! Хеллингер почитал Деву Марию и женщин-святых искренне и глубоко! И, вместе с женщинами-святыми, почитал он и мирских женщин-матерей! Более того,– Хеллингер был убежден, что почитание матери- это, вообще, самое главное, что человек только может в своей жизни сделать, и что становление человека человеком и начинается-то только с того момента, когда он начинает свою мать почитать!– И, напротив,– если человек свою мать не уважает и не почитает, то он недостоен и человеком называться! Хеллингер подобным людям, даже, расстановки никогда не делал. Он ничего таким людям, даже, не объяснял, а просто отправлял их со сцены на место.
«В некоторых духовных практиках, посредством которых многие стремятся вверх…мать остается исключенной. То же самое мы видим и у Иисуса, когда он отрекается от своей матери и видит в Боге отца. Как такие люди найдут путь…? Когда они найдут путь к своей матери».
Ну, а православные священники, как мы видим, и думают совсем не так, как Хеллингер, и действуют совсем не так, как Хеллингер, и хотят Хеллингера, ко всему прочему, еще и «запретить». И конечно же, более всего не нравится им в Хеллингере то, как Хеллингер относился к женщинам, поскольку в таком его отношении они усматривают признак отступления от «христианских» канонов, и деградации. Ведь сами же они обращаются с женщинами «по каноническому», «по-праведному» и «по-исконному», – именно так, как «Бог» «нам» и «заповедовал»! Они и другим мужчинам позволяют с женщинами так же обращаться!– Нет-нет, я вовсе не хочу сказать того, что они мужчин на это как-то настраивают или подбивают,– я хочу сказать, что они высказывают мужчинам в таких делах «понимание» и некое молчаливое одобрение. Но и такого молчаливого одобрения тем бывает более, чем достаточно! Возьмем, например, такой способ обращения с женщинами, как матерение,– которое в Тюмени, кстати, широко применяется по отношению не только к женщинам, но и к детям.
По отношению к матершинникам церковнослужители никогда не проявляют тех недюжинных способностей к жестокосердному осуждению, обвинению, клеймению и бичеванию, которые они проявляют по отношению к женщинам. А ведь, в данном случае, проявление таких способностей было бы как нельзя более кстати! Не всегда ведь нужно использовать свои способности для себя лично, – иногда, ведь, нужно использовать их и для пользы общества! А в чем могла бы состоять, в данном случае, помощь обществу? Да в том, чтобы хотя бы немного уменьшить тот чудовищный мат-перемат, который стоит на тюменских улицах, и который христианским канонам полностью противоречит!– Возьмем, для примера, тот мат-перемат, который стоит перед мужским монастырем в часы монастырской кормежки, когда бродячие мужики выстраиваются вдоль монастырской дорожки, и начинают клянчить у прохожих милостыню, и материть тех прохожих, которые милостыню им не подают.
Ведь наверняка же церковнослужителям достаточно было бы просто сказать матершинникам: «не материтесь!», чтобы они материться прекратили,– если услышали бы такие слова от человека в церковном облачении! – Да куда там! –Во-первых, человек в церковном облачении мат как оскорбление своих христианских чувств и не воспринимает, а- во вторых, он воспринимает мат как способ «поставить женщин на место». К способам же поставить женщин на место он всегда относится с «пониманием».
А теперь я немного расскажу о своем немецком опыте: о том времени, когда я ездила в Баварию на занятия Хеллингера. В Баварии меня поражало в то время не только то, чем в Баварии (совершенно справедливо) принято восхищаться,– тотальная чистота и порядок,– но еще и то, насколько бережно баварцы обращались с женщинами, с матерями, и со словами! Причем, бережное обращение с женщинами, с матерями, и со словами я наблюдала не только в костелах и в церковных дворах, но и на торговых улицах, в магазинах, в автобусах,– во всех- во всех общественных и частных местах! Даже в тех местах, в которых ездили велосипедисты и самокатчики, я наблюдала только такое обращение с женщинами – и никакого другого!
Особенно же поразительным бывало обращение баварцев с женщинами в культовых заведениях. Я уже упоминала о том, что в Германии нередко можно было встретить женщин-священнослужителей. Вы и сами раньше могли увидеть таких женщин на «Немецкой волне» во время воскресного богослужения (сейчас уже не можете, но поверьте на слово: женщины-священнослужители в Германии существуют).
Если бы вы могли немецкое богослужение посмотреть, то заметили бы, что немецкие женщины участвовали в немецких богослужениях совсем по-другому, чем русские- в русских: не на закулистных и не на третьестепенных ролях, а- на первостепенных, и, даже, нередко, -на ведущих ролях! Да и по окончании богослужений, насколько я сумела заметить, церковная роль женщин заключалась не в: «принеси-подай-убери-подмети-услужи-выслушай-молча-что-я-говорю», а в чем-то вроде: «принесите пожалуйста», «будьте любезны убрать», «я внимательно выслушаю то, что Вас беспокоит», и т.п.
