Особо запомнились две вещи: гора (уже забыл название), до подножья которой мы не добрались, но живо обсуждали, возможно ли за день до нее доехать, а затем вернуться обратно, не ночуя; и еще был замок в окружении зеленых гущ, словно вырванный из какой-то средневековой иллюстрации. Близко к замку было не подобраться: там активно велась реставрация и территория была закрыта для посещений, но мы жадно разглядывали узкие проемы окон и башенки на крыше, наполовину закрытые тентами. Приходько рассказал, что это раньше была усадьба одного турецкого посла в России, фамилия которого и дала название всему лесному массиву вокруг. Долго описывал непростую судьбу этого места, приводил исторические свидетельства: мы кивали и спрашивали, когда можно будет туда попасть.
– Да черт его знает. – Приходько пожал плечами. – Наверное, в следующем году уже откроют для посещений. Повод вернуться!
Вернулись обратно мы почти под ночь. Уставшие, грязные с головы до ног, немного сердитые. Дома у Приходько нас встретила новая группа байкеров, на этот раз уже местных, Симферопольских. Мы снова пили пиво, драили заляпанные мотоциклы, общались, обсуждали дальнейший маршрут.
Через день мы двинулись дальше, но уже удвоенной компанией. Если раньше нас на дороге было пять мотоциклов, то теперь мы стали настоящей мотоколонной в десять. И это было охеренное чувство, правда, хоть я и был байкером лишь условно, на птичьих правах. Во-первых, мы привлекали к себе колоссальное внимание всех людей на заправках, в закусочных, где останавливались обедать и отдохнуть. К наиболее крутым даже подходили фотографироваться какие-то люди, в основном, конечно, девушки в коротких шортиках и маечках. Все спрашивали, куда мы едем, в чем наша миссия, сложно ли быть постоянно в пути, не лучше ли ездить на машине. Создавалось впечатление, как будто мы реально какие-то люди особо сорта, как все вокруг считают. На мои очевидные удивления Лега лишь смущенно отмахивался – «так каждый год. Невозможно привыкнуть».
Во-вторых, возникало такое родственное чувство, я его для себя прозвал «чувством прайда». Я не был лично знаком с каждым из тех, кто ехал с нами – к моменту, когда мы добрались до Ялты и встали палаточным лагерем в одном довольно диком, но поразительно красивом месте почти на побережье залива, я от силы знал по именам половину всех, а остальных лишь по тем или иным характерным признакам во внешности. У Симферопольских байкеров на косухах и жилетках был изображен белый грифон, по аналогии с гербом Крыма, как я подумал. Собственно, название их мотоклуба было таким же: Грифоны. По этому мифическому зверю я и ориентировался, когда обнаружил на следующий день, что наш палаточный лагерь увеличился вдвое, и что кроме Соколов и Грифонов теперь можно найти еще и ощерившихся Волков, ехидных Блэкджеков, каких-то мутных Солнцеворотов и иже с ними. Но именно с Грифонами и Соколами можно было договориться на пенку (потому что я даже не знал, что это такое, пока не поехал с ними), на кружку кофе с утра, на пару сигарет, потому что собственные кончились. Да и они меня узнавали: протягивали руки для рукопожатия, если я шел мимо по своим делам, а они разговаривали с кем-то, не знакомым для меня, звали к себе в компанию возле костра вечером, смеялись, если я шутил, объясняли, если я затруднялся с чем-то.
Мне обычно не везло на тепленькое местечко в дружном коллективе. Максимум, на что я был способен, это завести несколько несчастливцев и медленно доканывать их своими едкими шуточками, пока им это не надоест. Но Лега буквально за руку привел меня в круг такого интенсивного общения, что я даже начал забывать времена своей довольно одинокой жизни после выпуска из университета.
Ялта запомнилась слепящими волнами, в которых мы проводили, наверное, 20 часов из всех суток. А еще пещерами и Ласточкиным гнездом. Я так много плавал, пожалуй, только в детстве, еще до того, как начался распад моей семьи и привычной жизни. Вернуться в тепло и воду, обнаружить себя неожиданно выросшим, с кучей приятелей по бокам было странно. Немного не верилось, что я действительно достоин такой жизни. И в глубине души казалось, что я вот-вот все испорчу. Ничто не может длиться вечно, правда же?
Последней нашей крупной стоянкой был байк-рок-фест «Волкодав» за несколько десятков километров до Симферополя на одном из берегов водохранилища. Фестиваль длился три дня, а после в планах Соколов было возвращение в Новороссийск, а из него – домой, в наши промышленные уральские просторы.
Чем очевиднее становился конец путешествия и вольной жизни, тем более мрачнели мои Соколы. Оно и понятно: здесь жизнь била ключом, красоты, словно бриллианты, рассыпались перед ногами, стоило только выбраться из палатки на румяной еще заре. Люди, громкая музыка, старинные друзья, бесконечная дорога – все это вскоре должно было закончиться и перенестись в планы на следующий год. Никто не хотел возвращаться к прежней, обыденной жизни, к обыкновенной работе. Вскоре нужно было сложить крылья и постараться уместить их в шаблонные лекала офисных костюмов и сухого дресс-кода, спрятать цветастые татуировки под длинным рукавом, расплести дреды или спрятать их под косынку.
Я думал, мы займем место где-то недалеко от сцены, но перед организованным входом на фестиваль наша колонна вдруг свернула налево и прокатилась еще полтора километра вглубь леса. Мы немного покружили по нескольким полянам, затем выбрали одну наиболее открытую, на возвышении, и решили разбивать лагерь здесь.
– А что, разве на самом фестивале ставить палатки нельзя? – Спросил я у Леги, когда мы спешились и стали растаскивать вещи по поляне.
– Можно, если ты хренов магнат. – Хмыкнул тот, оглядывая деревья вокруг. – «Волкодавы» такие тарифы дерут за въезд, что проще встать где-то неподалеку и заходить к ним чисто, чтобы посмотреть на выступления групп.
– Точно. – Отозвалась проходящая мимо Ника. Поставила флягу с водой перед собой, утерла тыльной стороной ладони выступивший пот. Я бросился помогать ей с тяжестями. – У них даже шашлыков не пожаришь: разведение огня запрещено, выпивку с собой нельзя, свою еду тоже. А там цены такие, что трезвой и голодной можно обратно уйти.
– Вот тут неплохо, наверное, да? – Спросил у нее Лега, найдя относительно ровное место недалеко от высокой, стройной сосны. Байкерша оглядела предложенный вариант и кивнула. Я потащил флягу с водой в указанном направлении.
– Поэтому почти все, кто приезжает к ним пораньше, встают лагерем недалеко от фестиваля, и потом просто пешком спускаются. – Лега бжикнул молнией на чехле палатки. Протянул мне сложенный тент и каркас.
Я принялся за дело: благо, за время нашего путешествия уже научился ставить палатку.
– Но вообще у них там весело. – Заметила Ника, когда мы расправляли тент поверх купола палатки. – Всякие конкурсы делают, аниматоры, даже детский уголок бывает!
– Детский уголок? Что, кто-то и детей на рок-фестиваль возит? – Я передал Леге топорик, которым он стал забивать колышки.
– Да вообще куча! – Ника рассмеялась. – Даже совсем малышей, бывает, привозят. Встают где-нибудь вдалеке от колонок, и отдыхают в свое удовольствие.
Я попытался представить отдых на байк-фестивале в компании с младенцем, но не особо получилось. Покончив с палаткой, мы стаскали туда наши вещи – палатка была четырехместной, но ночевали мы втроем: я, Лега и Ника. Четвертая часть обычно была занята вещами.
Кстати, насчет того, что у них одна палатка на двоих, я долго размышлял. Вначале вовсю отнекивался, потому что сразу решил, что они спят друг с другом время от времени, раз на публике своих отношений не демонстрируют. Но потом понаблюдал еще за ними и решил, что если между ними и был когда-то секс, то, скорее всего, уже давно. Лега и Ника общались скорее, как старые друзья, нежели как любовники, и палатку делили так же, по-братски.
– Чего завис? – Спросил меня Лега, помогая остальным организовать мангальное место. – Вон там тент большой, ставьте с парнями.
