– Пойдём! – доплыла до него наконец дева, подобная апсаре. – Настоятель нас ждёт.

– Пойдём, – смущённо ответил он.

Но, уходя, обернулся и посмотрел на зачарованные глаза детей, от которых уплывала сказка.

Сказка, которую они внезапно увидели.

– Мама, я тоже так хочу! – потянула мать за дупатту младшая девочка. – Она так божественно танцует!

Сандхья лишь улыбнулась и уплыла. Чудо красоты, которое она им подарила, высушило слёзы и осталось в их сердцах.

– Вообще-то, я из семьи музыкантов и артистов, – шепнула она Аравинде, когда они уже отошли. – Я родилась, чтобы играть и танцевать. И я теперь попала в храм, чтобы снова танцевать. В танцах моя судьба.

– Ты поэтому так быстро научилась! – улыбнулся Аравинда. – Ты уже видела…

Она, загадочно улыбнувшись, прижала ладонь к губам.

– Но я боюсь, что шрамы и те раны тебя беспокоят, – добавил он несколько шагов спустя.

– Ты во мне видишь лишь шрамы и раны? – усмехнулась молодая дэвадаси.

– У всех есть тело, а раны его болят.

Она рассмеялась.

В покоях настоятеля что-то упало и прокатилось по полу, металлическое.

Сандхья тут же посерьёзнела.

Аравинда, вздохнув, выступил вперёд.

– О почтенный! Простите, что я нарушил ваш покой! Но наш бог велел мне кое-что вам рассказать и немедленно!

– А-а, это ты! – поморщился старый брахман, выйдя из своих покоев.

– Индра велел наказать её, – Аравинда смущённо указал на Сандхью, которая виновато опустила голову. Добавил торопливо, увидя, как зажглись глаза главного брахмана: – Но он не хотел, чтобы её били. Велел лишь заставить её мыть полы, пока не раскается. И… – запнулся. – И ничего кроме воды не давать. Если Сандхья, почувствовав вину, простоит всю ночь на коленях перед изображением нашего бога – он её простит.

– Значит, простит… – шумно выдохнул толстяк, почесав большой живот.

Он понял, что девушка уже приглянулась самому Индре, а, значит, ему её тела обнажённого уже не видать под собой.

– Ну, что ж… – сказал серьёзно настоятель, в последний раз окинув взглядом пышные дхоти, под которыми прятались упругие пышные бёдра, скользнул взглядом по высокой груди, к которой липли и пропотевшая чхоли, и накидка, расшитая золотом. – Пусть исполняет своё наказание. Пусть начинает прямо сейчас. Ты… – взгляд перевёл на Аравинду. – Принеси ей тряпок и воды, – усмехнулся вдруг ядовито, – ты же у нас мастер по полам!

– Слушаюсь, мой господин! – юноша будто совсем не заметил подколки, ладони с почтением сложил и поклонился ему, Сандхье бросил: – Пойдём!

Солнце уже перевалило за полдень. Она всё ещё ползала по храму, протирая бережно его камни своими дхоти и локтями, тряпкой. Взмокла совсем вся. Прислужники пробегали мимо, смотря на неё с ненавистью. Кто-то шептался, что ей – подвернувшейся под демона – надо было самой оборвать свою грешную жизнь. Что их бог милостив, раз она отделалась таким простым наказанием. Никто не принёс ей воды.

Храмовые постройки уже начали расплываться, а тело болело уже от усталости всё – так и подмывало просто упасть и погрузиться в спасительное забытье – как её разгорячённого лба коснулась прохладная рука, смоченная водой.

Сандхья напугано подняла голову.

Аравинда, никого не таясь, протянул ей чашу с водой, глубокую. Пока она жадно пила, поставил возле неё большой таз с чистой водой. Подхватил таз с грязной.

– Но постой! – испугалась она. – Тебя же накажут из-за меня!

– Так ведь Индра разрешил давать тебе попить! – грустно произнёс Аравинда, строго оглядывая молодых прислужников, приостановившихся в стороне. – И вообще, он велел тебе лишь мыть пол, каждый день. А кто будет приносить и уносить для тебя воду – он вообще не упомянул. Да и так ли это важно? Были б полы чистыми! – тряпку грязную у неё забрал, протянул чистую.

И улыбку от красавицы тёплую получил, какой от неё не видел никто. Даже настоятель, таскавший ей после ночи или перед ночью драгоценности.

И ушёл, не таясь, спокойно улыбаясь.

Он, впрочем, помнил, что она могла улыбаться своему спасителю ещё теплей. Он не хотел забывать.

Садхир вдруг положил ладонь мне на бок, разбудил, заставив испуганно замереть.

– Мама… – сонно проговорил он. – Завтра Девали… будешь… – и опять уснул.

В какой-то миг мне почему-то захотелось вылить горячее масло из светильника ему на голову. Сама себе удивилась. С чего это я так подумала? Он же меня не обижал. В отличие от мерзкого Поллава.

Вздохнула. Сегодня-то я от Поллава отдохну. Завтра Мохан мне вряд ли даст поспать. Но… или мы уже завтра жить в деревню пойдём? Или только послезавтра?.. И… то ли Мохан с Садхиром будут с улицы слушать, как Поллав терзает меня, то ли Поллав с Садхиром будут слышать с улицы, как вредничает Мохан. И всё остальное…

Заплакала от смущения.

Садхир вдруг меня обнял и притянул к себе. Робко замерла.

Но он долго не двигался. Кажется, принял меня за маму и уснул.

И я расслабилась.

Но сон дальше не шёл. Вспоминался Поллав и его угроза жить в деревне в одном доме.

Вздохнула.

– Так… чего тебя пугает? – неожиданно спросил Садхир.

Заставил меня вздрогнуть.

Сердито спросила:

– А ты не спишь?

– Я вдруг проснулся. Прости, забыл, что обещал. Ой… – и замолчал надолго.

– Что? – спросила напугано.

– Прости, я тебя чего-то обнимаю, – смущённо отозвался он.

Руки убрал.

Стало прохладнее.

– Прости, – смущённо добавил он.

– Ничего. Ты… – и запнулась.

– Что я?.. – спросил супруг серьёзно, но ко мне не двигаясь.

– Ты добрый, – нашлась я наконец.

– Слишком умный, чтобы быть добрым?

– Перестань! – возмутилась я, обернувшись к нему.

И наши лица оказались совсем рядом. Он, оказалось, меня выпустил, но не отодвинулся подальше. Я почему-то совсем этого не заметила.

Мы долго смотрели друг на друга. Огонь светильника всё ещё горел.

– Так чего ты боишься? – серьёзно спросил Садхир наконец.

Почему-то призналась:

– Всего.

– А поподробнее?.. – он подпер голову рукой.

– Всего не исправишь.

– Но что-то же можно исправить! – он улыбнулся. – Расскажи, что тебя сильнее всего тревожит, а я подумаю и постараюсь что-то из этого исправить.

– Ну, вообще… – смутилась.

Притворилась, что огонь светильника меня внезапно заинтересовал.

– Не хочешь жить около людей?

– Ну… да.

– Боишься, они снова будут тебя осуждать? Теперь уже из-за нас.

Признаваться не хотела. Но мой вздох меня выдал.

– Я могу придумать что-нибудь, чтобы мы надолго там не задержались, – предложил Садхир. – Но, боюсь, день-два тебе придётся потерпеть.

– А куда мы пойдём? Нам ведь надо спрятаться!

– Я так сразу не придумал, прости.

Прядка волос сползла мне на глаза.

Он осторожно заправил волосы мне за ухо, открывая лицо.

Вроде он был совсем рядом, но я его не боялась.

– Садхир…

– Мм?..

– А что мы скажем им?..

– То есть?..

– Они же музыканты. У них слух хороший. И Мохан обязательно спросит, почему мы не… – и смущённо умолкла, не договорив.

– А ты что хочешь с этим делать? – серьёзный взгляд.

Смущённо спрятала лицо в волосах. Я как бы слегка дёрнулась, а они сами соскользнули.

Садхир опять осторожно убрал волосы с моего лица, заставив меня замереть.

– Не хочешь, чтоб они слышали нас? И нашу первую близость?..

– Это… – страшно смутилась.

Опять плечом шевельнула. Волосы опять закрыли мне глаза.

– Я боюсь, что день или два Поллава будет сложно выманить из деревни. Но я постараюсь.

То есть, Поллав и Садхир снаружи будут всё слышать, как Мохан и я… или… и даже Мохан и Садхир… вот бы Мохан залез через окно и Поллава придушил!

Садхир опять осторожно убрал мои волосы – коварную прядь – мне за спину. Не задев ни моё плечо, ни мою грудь.