–– «Кристиан», – признался Нейт и облизал обкусанные, сухие губы.

Фабьен закурил и покачал головой:

–– Нужны только женские имена. Потому что они прекрасны, звучат, как песня, – Фабьен улыбнулся, а потом добавил: – Похоже, что этот Кристиан очень важен для тебя. Кто он?

Но Нейт не ответил, только ускорил шаг и все равно не изменил своего решения, потому что яхта, как и самолет, была символом свободы для Криса. И потому, что считал имя Кристиана прекрасным, как и его самого.

День они провели в море, запаслись бутылкой вина, фруктами, сыром и багетом из пекарни на причале. Пары глотков вина хватило, чтобы Нейт, распаленный полуденным жаром, разделся и нырнул в воду, чувствуя себя счастливым и невероятно свободным. Таким, каким был рожден на этот свет: ничего не имеющим.

А на следующий день Фабьен пригласил его на свидание. Когда день клонился к закату, Фабьен притащил его на пляж, о котором не знали туристы, и сказал, что собирается сделать пару снимков. На его шее висела камера. Нейт покачал головой, когда Фабьен стал убегать от него по линии берега, где море граничило с песком. Брызги поднимались в воздух под его ногами, Нейт бежал следом, как вдруг Фабьен остановился и принялся щелкать камерой.

Затем они разделись догола и зашли в воду. А когда солнце скрылось, устроились прямо на песке.

Фабьен вытащил из рюкзака бутылку божоле-нуво и откупорил ее. Они пили из горла. Фабьен целовал Нейта снова и снова.

Как они вошли в квартиру Фабьена, Нейт не помнил, потом, конечно, память подкинула ему вполне подходящее слово: «ввалились». Нейт сел на кровать, Фабьен подошел к проигрывателю и поставил пластинку Пиаф. «Padam, padam», – пела она, а Нейт чувствовал непонятную тревогу от интимности момента. На стенах висели чужие фотографии, лица людей, которых он не знал, смотрели на него, на столе лежали недописанные мемуары, которые, если бы Нейта спросили, Фабьен начал писать слишком рано. Запахи, которые показались приятными в первую их встречу, теперь казались чужими: в ароматах лосьона для бритья и соли Нейт вдруг почувствовал невнятно и неярко запах Криса.

–– Можем не делать этого, если ты не хочешь, – тихо сказал Фабьен, вытащив из тумбочки презерватив, и сел рядом. Нейта вдруг затошнило от тревоги, но он покачал головой, а потом улыбнулся.

–– Я хочу, – сказал он и поцеловал Фабьена. Его губы хранили вкус молодого вина и горечь сигарет. Нейт снял с него футболку и провел ладонью по груди, по животу.

Ладонь остановилась, наткнувшись на резинку его белья, а потом скользнула под нее. Нейт стащил с Фабьена белье и наклонился над ним – от него пахло морем.

Позже Нейт откинулся на подушку, едва не свалившись с узкой кровати, чувствуя в себе его торопливые пальцы. Его нетерпение передалось Нейту. И когда Нейт почувствовал его внутри, на миг ему показалось, что они стали одним целым.

–– Это ведь не было случайностью? – спросил Нейт, наблюдая, как за окном всходит солнце.

–– Нет, – ответил Фабьен, обнял его со спины и поцеловал в плечо.

Вспоминая его ответ много лет спустя, Нейт поймет смысл. Потому что именно Фабьен был тем, кто определил его дальнейшую жизнь. Он был тем, кто сделал все до невозможности простым и понятным. Помог разобраться в себе, в своих чувствах. Своими поцелуями и порой раздражающими цитатами из умных книг помог найти путь к себе. Он честно отдавал ему все, что мог, и ничего не просил взамен. Он был мечтателем, с открытым и свободным сердцем. Таким Нейт его запомнил.

Две недели пролетели незаметно. И если в самом начале Нейт торопил время, подгонял и хотел поскорей уехать, сбежать и от родственников, и от моря, и от морепродуктов, то теперь он это время старался остановить или хотя бы замедлить. Ранним утром Натаниэль постучался в дверь квартиры Фабьена, заметив на крыше соседнего дома ту самую серую кошку. А когда Фабьен вышел на порог, Нейт сказал:

–– Я улетаю вечером.

Парень поджал губы и прошел в квартиру.

–– Помню, ты говорил, – Фабьен предложил ему кофе и Нейт согласился, потому что запах был невероятно соблазнительным.

–– Может, ты дашь мне свой номер телефона или, например, мы могли бы переписываться. Я знаю, что ты не любишь компьютеры и у тебя нет электронной почты, но ведь есть еще и бумажные письма, – Нейт говорил быстро и часто запинался.

–– Нет. Мы не будем созваниваться или переписываться, – спокойно и честно сказал Фабьен и обхватил ладонями лицо Нейта.

–– Но почему? – странно, Нейт думал, что его сердце разобьется, если он услышит эти слова, но оно даже не дрогнуло.

–– Потому что я не буду нужен тебе там, куда ты едешь. У нас было прекрасное время, но оно закончилось. Так случается.

Возможно, Нейт тогда оправдывался, а может быть, сохранив гордость, выпил кофе и ушел, сейчас он этого не помнил. Фабьен был очень важен, он сказал тогда, что счастлив, что их пути сошлись, но теперь им положено расстаться, и они оба знали, что так будет.

–– Вспоминай меня. А я, так уж и быть, уделю тебе время в своем романе, – Фабьен улыбнулся.

–– Как ты меня назовешь? – спросил Нейт, стоя на крыльце его дома.

–– А как ты хочешь?

– Это неважно. Я узнаю нас, когда прочту, – прошептал Нейт, оставил поцелуй на щеке Фабьена, возле родинки, и отпустил его.

Они приехали в Виргинию, на винодельню Розенфилдов, накануне Дня Независимости. По дороге у них лопнуло колесо, и Нейт с отцом неумело старались его заменить. Джен вышла из машины и прошлась вдоль дороги. Она предложила Аарону дойти до ближайшей заправки, чтобы вызвать помощь, но он сказал, что и сам прекрасно справится, что у него есть накидной ключ и запаска в багажнике. К тому же следов цивилизации поблизости не было. Сначала из багажника вытащили чемоданы, стоившие целое состояние, а уже потом Нейт вдвоем с отцом достал запасное колесо. Оно подпрыгнуло на горячем асфальте и повалилось набок.

О том, что цивилизация близко, Джен догадывалась по облезлым вывескам с выцветшими флажками на них, которые предвещали, что совсем скоро появится череда придорожных мотелей и закусочных. Спорить с мужчинами Джен не стала: не в ее это было правилах. Монотонный, обесцвеченный в сумерках пейзаж открывался ее взгляду. В воздухе пахло полынью и вереском. Женевьева собрала полевые цветы и сухие стебли в букет и вернулась к тому моменту, когда Нейт поднялся с земли, перепачкав одежду, руки и лицо чем-то, до ужаса напоминавшим мазут, потер ладони, стряхивая с них пыль, и сказал: «Готово». В руках он сжимал ключ, и Джен едва не выронила цветы, заметив то, чего не замечала все эти годы, или старалась не замечать: ее мальчик, ее пухлый, розовощекий малыш вырос, незаметно для нее превратился в мужчину. Всю оставшуюся дорогу до усадьбы она смотрела в окно, наблюдая, как за ним проносится вечер, и украдкой смахивала слезы.

Заминка с колесом стоила им часа, а в сумерках отец Нейта вел машину медленнее, сосредоточенно глядя перед собой, опасаясь, что из-за деревьев выскочит животное, а он его не заметит. Поэтому они прибыли гораздо позже положенного времени. Почти в полном молчании отужинали, а уже на следующее утро наступил День Независимости.

Вся семья собралась за завтраком как обычно в саду, за столом, в тени фруктовых деревьев. Нейт долго спал, и поэтому появился в саду уже тогда, когда все остальные негромко переговаривались, изредка отвлекаясь от чтения газет, и пили кофе. Нейт поцеловал мать в щеку и сел рядом с ней. Виола, которая буквально несколько минут назад собрала тарелки со стола, поставила перед Нейтом горячую яичницу с помидорами и беконом в маленькой чугунной сковородке, тосты, сыр, яйцо всмятку, если вдруг не захочет яичницу, и придвинула ближе к нему тарелку с фруктами. А потом отправилась за новой порцией кофе.