Ободряя Лилю, смотревшую на его сборы с откровенной тоской, он весело сказал:

– Не вешай нос! Всё будет хорошо!

Они не расставались до той самой минуты, пока за Алябьевым на следующий день и в условленный час не пришёл Дюран.

– По русскому обычаю присядем на дорожку, – предложил Сергей Сергеевич, имевший французские документы на имена Бернарда Галлона, Эжена Жаккара, немецкие на имя Макса Блюммера и советские на имя Романа Манина.

– Присядем, – согласился Тибо, имевший французские документы на имена Арно Базена, Жана Вилара, немецкие на имя Отто Верна и советские на имя Ивана Зыбина.

– Присядем… – вздохнула Лилиан, не отрывая глаз от Алябьева.

Они присели и помолчали несколько секунд.

– Я жду вас в автомобиле, мсье, – тактично сказал Тибо и вышел.

– Иду… – отозвался Сергей Сергеевич.

Целуя девушку, он твёрдо обещал ей:

– Я вернусь к тебе.

– А если нет? Если… – её губы задрожали – она боялась выговорить то, о чём подумала.

– Лиля! Я знаю, что мне не суждено умереть в тёплой постели. Но и раньше времени я пропадать не собираюсь. Я непременно вернусь к тебе, и потому не прощаюсь.

– Серж! Даже если ты никогда не вернёшься… Никогда!.. Я буду ждать наш пароход до конца жизни! До конца!

Глава V

Дорогой длиною, да ночкой тёмною…

10 сентября 1928 года в 13.00. Сергей Сергеевич Алябьев и Тибо Дюран встретились с человеком господина Тетерина, сели в скорый поезд и отправились с Северного вокзала Парижа в сторону французско-бельгийской границы.

Человек Тетерина назвался Пьером Леру – коммерсантом. Да хоть бы и так. Да хоть Пьером Полем Анри Гастоном Думергом – самим президентом Франции. И так понятней понятного было, что он такой же Пьер Леру, как Алябьев – Папа Римский, а Дюран – император Японии. Леру, конечно же, заметил, что его спутники были одеты не в ту одежду, какая была им предложена по заказу самого же Сергея Сергеевича, и поэтому когда они устроились в купе, он поинтересовался у Алябьева по-русски:

– Почему вы поменяли одежду, мсье Галлон? Не захотели заниматься контрабандой и вывозить из Франции зашитые под подкладки бриллианты? – он улыбнулся своей шутке и продолжил: – Так это не мы везём в Россию драгоценности, а сами большевики вывозят их за рубеж, и продают за бесценок. Разве вы об этих фактах не слышали?

Человек Тетерина, определённо по поручению своего хозяина, старался вызвать Алябьева на беседу и ещё раз удостовериться в том, что Дмитрий Иванович подобрал нужные ему кандидатуры. Каким именно образом удостовериться, Сергей Сергеевич не знал, да и знать не желал. Он просто решил от разговора не отказываться и поддержал его:

– Нет, не слышал. А у вас есть доказательства?

– Какие же вам ещё нужны, если вот уже как три года в Европе официально выпускаются каталоги, представляющие ювелирные изделия из Бриллиантовой кладовой №1 и коллекций императорской семьи? А в 1926-м году на аукционах уже продавались коронные бриллианты Романовых, причём килограммами? Причём все эти ювелирные изделия продаются до сих пор? Неужели не слышали? – человек Тетерина словно удивился неосведомленности своего собеседника и загадочно сообщил: – Я, например, лично знаю одного господина, купившего, как говорится, за сущие копейки несколько шедевров из Зимнего дворца.

«К чему он затеял этот разговор? – думал Сергей Сергеевич, слушая говорившего Леру. – Может быть, та шкатулка тоже полна драгоценностей, и Тетерин, сомневаясь в данном мной честном слове не открывать её, теперь устами этого господина подготавливает меня к тому, что вывозить сокровища из СССР не такое уж и неприглядное дело?»

– Где нужно, оказалось тесно, а где не нужно – широко, – сказал Алябьев.

– Что? – не понял Пьер Леру.

– Отвечаю на ваш вопрос, почему мы с моим коллегой поменяли одежду.

– А-а-а! – Леру посмотрел на компаньонов и сказал: – Пусть и поменяли. Для большого города вы одеты вполне соответствующе, для деревни шикарно. Там и солдатское сукно как китайский шёлк, а с нижним бельём совсем неважно.

– Давно вы из России? – спросил Сергей Сергеевич.

Леру чуть смешался, дескать, откуда мсье Галлону об этом известно? но потом сообразил, что сам дал повод задать этот вопрос предыдущим сказанным и не стал отрицать:

– Три дня назад вернулся.

– Ну и как там обстановка? На что следует обратить внимание, и чего стоит опасаться? Расскажите. Наверняка ваша информация мне потребуется, да и моему другу тоже. Давайте перейдём на французский язык, чтобы он мог понимать нас с вами по губам, не возражаете? Так как там, с вашей точки зрения, народ живёт?

Сергей Сергеевич перешёл в наступление и стал задавать человеку Тетерина один вопрос за другим, умело настаивая на ответах. То есть, если даже у Леру и был какой-то план, чтобы удостовериться в надёжности кандидатов, то Алябьев не давал его ему осуществлять. Что же, он сам на разговор напросился. Вообще-то Алябьев не любил много говорить, но уж если в этом возникала необходимость, он вцеплялся в собеседника клещом, ни на каплю не отклоняясь от предмета разговора, а бывали такие случаи, когда он не уступал в красноречии и небезызвестному греку Лисию. Так, например, случилось в марте 1918-го года при штурме станицы Григорьевской, когда белых встретил настолько сильный вражеский огонь, что им волей-неволей пришлось залечь. Казалось, что нет такой силы, способной вновь поднять их в атаку. И тогда Алябьев поднялся в полный рост и так ядрёно и забористо выразился в адрес красных, дескать, господа, так ведь, не ровен час, они нас и убить могут, что корниловцы взорвались хохотом и на этой волне в едином порыве пошли в атаку, выбив большевиков из селения. Ту краткую речь Сергея Сергеевича, смысл которой я вам сейчас передал в очень вежливых выражениях, его сослуживцы ещё не раз вспоминали, и скоро она обросла такими шедеврами из лексикона русского языка, что стала легендарной. За тот случай полковник Невелев, командовавший взводом, где служил Алябьев (а надо заметить, что в тот период полковники, командовавшие взводами, состоящими из одних только офицеров, были не редкостью), подарил Сергею Сергеевичу златоустовскую шашку в серебре. Завидная была шашечка, такой только генералам владеть, но владеть ей Алябьеву долго не пришлось: через три дня его ранило, и когда он очнулся в полевом лазарете, то подарок полковника Невелева бесследно исчез. Видимо, эта шашка оказалась платой тому, кто тогда подобрал его на поле боя и доставил в тот самый лазарет. Что же, мародёрство на войне – дело житейское. Шашку, конечно же, для порядка поискали, но так и не нашли. Да и не дурак был тот, кто эту шашку прикарманил, чтобы ей хвастаться. За такие паскудные дела к стенке сразу бы поставили.

Ну, да это к слову…

Спустя полчаса Алябьев выпытал из человека Тетерина всё, что хотел узнать и свернул беседу, сухо дав понять, что более его ничего не интересует. Напрасно господин Леру, затрагивая довольно интересные темы, пытался ещё раз разговорить Сергея Сергеевича – тот отгородился будто стеной, и на очередной вопрос, касавшийся их путешествия, ответил:

– Не волнуйтесь. У нас, где нужно, не окажется тесно, а где не нужно – широко, – а потом вынул справочник по Ярославлю и демонстративно углубился в чтение.

Чёрный дым вылетал из паровозной трубы в белое сентябрьское небо. Его густая струя срезалась встречным потоком воздуха, и он уже размытым серым шлейфом стелился над составом. Мощный паровоз шипяще пыхтел, летел, торопился, и без натуги тащил за собой синие уютные вагоны. За прямоугольным окном пробегали дорожные пейзажи, набирающие краски жёлтой осени. И ещё проносилась жизнь, увы, такая короткая, за которую, как правило, никогда не успеваешь сделать всё то, что хотел…

Французско-бельгийская граница пропустила господ Леру, Галлона и Базена как редкая гребёнка вшей. За несколько километров до пограничного контрольно-пропускного пункта поезд резко сбавил ход.