– Бросайте «перья» и убирайтесь! – велел Алябьев.

– Давай поделимся! – предложил смельчак, указав ножом на буржуа, притаившегося у стены. – Можешь забрать его одежду.

– И ботинки! – осмелел второй грабитель.

– Пожалуй, это мысль, – согласился Алябьев и приказал: – Раздевайтесь, люмпены!

– Ты… чего? – у смельчака округлились глаза.

На уровень его переносицы поднялся ствол «нагана».

– Я считаю до двух! – ответил Алябьев. – Один!

– Э-э-э! – воскликнул тот, бросив нож. – Я всё понял, мсье! – и начал снимать пиджак.

Его напарник разоружился и стал раздеваться ещё до отсчёта «один».

Алябьев обратился к кругленькому дяде:

– Мсье, вы не ранены? Нет? Что же тогда вы расселись там, как наседка на яйцах?

Подхватив помятый котелок, буржуа с шустростью таракана добежал на четвереньках до своего спасителя, поднялся и спрятался за его спину. Оставшись в нижнем белье, грабители остановились.

– Догола раздевайтесь! – приказал Алябьев. – Или будет два! Что для вас важнее? Живые голые задницы или мёртвые головы с дырками?

Какой же разумный человек, окажись он в такой ситуации, добровольно согласится на мёртвую голову с дырой? Конечно, живое заднее место важнее, пусть даже оно будет голое.

После того, как мужчины полностью обнажились, Алябьев скомандовал:

– А теперь пять шагов назад! Ну как? Нравится? Не слышу, господа?!

– Нет! – с хмурой злостью ответил смельчак.

– Н-н-нет! – икнул второй грабитель, видимо, от испуга забывший снять с головы канотье, что придавало ему весьма комичный вид, именуемый как «без порток, но в шляпе».

Глядя в лицо смельчаку, Алябьев сказал:

– Ответ вашего друга меня не впечатлил, но ваш – достойный, сказано с чувством. – Он спрятал «маузер» и подобрал брошенные ножи: – Ваш рабочий инструмент, господа, я конфискую. К сожалению, нет во мне пролетарской сознательности, чтобы заодно поставить вас – безоружных, к стенке. Однако если вы ещё раз попадётесь мне за своим грязным занятием – пристрелю на месте. Вам понятно, картуши? И не вздумайте сказать мне на прощание: «Ещё встретимся!»

– Я понял вас, мсье! – кивнул смельчак. – Но, чем чёрт не шутит? Честное слово, я хотел бы иметь такого напарника, как вы, и думаю, что даже если бы у вас не было при себе пистолета и револьвера, вы бы всё равно нас не испугались. Вам просто не захотелось с нами возиться.

– Вы правильно думаете, – отозвался Алябьев.

– Меня зовут Тибо-Колотушка, – сказал грабитель. – Если, мсье, в следующий подобный раз я буду не я, если у вас при себе не окажется «ствола», «пера» или кастета, и ваши кулаки вдруг не помогут вам, то скажите иным, что Тибо-Колотушка возьмёт ваши обязательства на себя. И я всегда буду к вашим услугам, мсье!

– Приму к сведению, Тибо. Но если в следующий подобный раз, вы – будете вы, я исполню своё обещание: пристрелю!

– Договорились, мсье! – и Колотушка открыто улыбнулся.

Алябьев хмыкнул: всё-таки этот крепкий парень заслуживал достойного уважения.

Спрятав под куртку всё оружие, Сергей Сергеевич покинул подворотню и пошёл, куда глаза глядят. К происшедшему он отнёсся совершенно равнодушно. Да, грабили мужика, да, он заступился. Что же в этом такого? Не идти ли теперь грудь-колесом, хвост-веером?

– Простите, мсье! – кругленький буржуа прицепился сбоку словно собачонка. – Даже не знаю, как мне вас благодарить! Ведь они же могли меня убить! Возьмите все мои деньги! Вот, здесь пятьсот франков! Что же вы не берёте? Прошу вас!

– Оставьте, мсье. Я просто не люблю, когда одни отбирают у других.

– Но… вы же спасли мне жизнь! А у меня дочь. Как бы она стала жить без меня? В конце концов, вы сделали доброе дело, а я считаю, что за добрые дела надо платить так же, как за хорошую работу.

– Если вы беспокоитесь о своей дочери, то я бы не советовал вам впредь гулять в такой час по подворотням без оружия.

– Э-э-э… Видите ли, мсье, моя жена два года назад умерла, а тут у меня есть женщина. Я навещаю её… – говорил он. – Обычно я ухожу раньше и если задерживаюсь, как сегодня, то… В общем, мне очень хотелось курить, а мадам совсем не переносит табачного дыма. Я вышел на улицу. Прохаживаюсь, а тут эти двое! Они выскочили, непонятно откуда?! Я сразу же понял их дурные намерения! И?! И они отрезали меня от дома, где я мог укрыться! А?! А свою трость я с собой не взял! У меня в ней спрятана рапира! Была бы моя трость!.. Скажу, не хвастаясь, я неплохо фехтую, но драться кулаками вот никак не получается! – Он суетливо забегал то слева, то справа, оглядывался, и явно опасался, что Алябьев прогонит его. – Я стал звать на помощь, однако господа, бывшие неподалёку, спешно ретировались. Тогда я побежал, и всё же меня догнали, затолкали в эту подворотню!..

– Вот, как вредно курить сигары, – заметил Алябьев.

– Вредно! – согласился буржуа. – Кстати, мы как раз подходим к дому, от которого я убежал. Но… не пойду! Я с Бланш слегка поссорился, отчего и вышел покурить. Осмелюсь вас спросить: вы не проводите меня до ближайшей стоянки такси? Здесь совсем недалеко!

Такси… Буквально вчера Сергей Сергеевич думал: «А не пойти ли в таксисты? Не хватит ли чертоломить на мсье Дюбуа? Он совсем откровенно стал толкать к криминалу!» И эти мысли были обоснованные: за то, что как бы невзначай предлагал ему сделать работодатель, обещая легко и хорошо заработать, можно было угодить за решётку минимум лет на пять. А за решётку ему вовсе не хотелось, тем более за французскую, хотя бы потому, что он себя не настолько ненавидел. Пусть вся его жизнь в какой-то момент с грохотом полетела под откос, пусть порой даже жить не хотелось, и пустить себе пулю в висок при его-то жизненном опыте, при том, что он пережил и чего насмотрелся, было не так уж и сложно. Но он справился, просто потому, что надо было справиться и не давать себе слабины; просто потому, что его так воспитали папа с мамой: никогда не сдаваться – жить, и жить, следуя своим убеждениям столько, сколько отмеряно. А в могиле належаться он ещё успеет. В могиле вся остальная вечность – сырая, одинокая и скучная. И он не сдавался. Уж так иногда тошно было – сил нет, хотелось протянуть руку к револьверу, взвести курок, да и покончить раз и навсегда со всей этой канителью. Но он не протянул и интуитивно всё ждал каких-то перемен, упрямо веря, что они, в конце концов, наступят, ждал и дождался: они наступили, о чём, собственно, я сейчас и рассказываю.

На стоянке такси стоял единственный красный автомобиль. Таксомотор был «свободен», о чём указывал поднятый флажок, установленный слева от водителя. Мужчины приблизились. Шофёр, в надвинутом на глаза кожаном картузе, казалось, дремал, но увидев потенциальных клиентов, тот час зашевелился, поправил головной убор и положил руки на рулевое колесо.

Как будто что-то знакомое показалось Алябьеву в облике водителя, но кругленький буржуа отвлёк его своим обращением:

– Мсье, вы не взяли моих денег. Позвольте хотя бы подвезти вас, куда вам нужно.

– Ничего, я пройдусь.

– Что же… Ещё раз благодарю вас! – Он протянул Алябьеву пухлую ладонь и осведомился: – Не могу ли я узнать имя того, кому сегодня столь обязан?

– Серж, – сдержано ответил Сергей Сергеевич, принимая рукопожатие.

– Огюст Мартен – домовладелец и коммерсант, – в ответ представится буржуа. – Если вам потребуется квартира или комната, я всегда готов помочь вам! Вы найдёте меня на…

В это время водитель красного автомобиля высунулся из-за ветрового стекла.

– Алябьев? – неуверенно спросил он по-русски и следом обрадовано вскричал: – Серёжа!!

Выпрыгнув из авто, шофёр с распростёртыми объятьями кинулся к Сергею Сергеевичу. Это был его друг Николай Краснов – подобревший, с усами и овальной бородкой, с первого взгляда и не узнаешь. Они вместе учились в Ярославском кадетском корпусе. После его окончания судьба на долгие годы раскидала их: Алябьева – в Санкт-Петербург, в Павловское военное училище, Краснова – в Москву, в Александровское военное. Затем была служба и война. Офицеры встретились только в декабре 1917 года в Новочеркасске при формировании Добровольческой армии, и вместе же они потом воевали в одном полку, входящим в Корниловскую ударную дивизию. Последний раз они виделись в Константинополе зимой 1920 года. Однополчане крепко обнялись.