Интернетные мнения о событиях в Донбассе Леонид сравнивал и с «рыночными», то есть взглядами торговцев, с которыми ему приходилось общаться. Среди русских торговцев превалировало приподнятое настроение. Дескать, какой наш президент молодец, ловко сделал Хохляндии «обрезание», вернул России Крым. И то, что в Донбассе Россия помогает ополченцам – так и надо. Так что Михаил Николаевич, официально прибывший из Курска, в той среде свое мнение предпочитал не афишировать. Иначе торговцы в мясном ряду, все эти тамбовские, липецкие, орловские его бы не поняли. Торговцы-кавказцы в основном ни как не обозначали свою позицию. Им было все равно кто и за что воюет в Донбассе, но Леонид чувствовал, в глубине души они довольны, что русские и украинцы бьют друг друга и хотят, чтобы они поубивали как можно больше. Наиболее близким к мнению отца стали взгляды торговцев родом с Украины. Меж собой они считали Россию и Путина агрессорами. Так же они все хотели, чтобы Украина жила как живут в Европе: чисто, богато, свободно, без москальского жесткого централизованного руководства, и все что с ним связано: сильное государства, но большинство населения традиционно живет бедно. Для большинства украинцев всегда главным являлось личное благополучие, а не сильная страна, армия, престиж в международной политике, космос и т.д. Так было и в советское время, тем более так обстояло дело и сейчас.

На чьей стороне был Леонид? Он и сам однозначно ответить не мог. До сих пор по жизни за него в основном все решали родители. Когда возникла угроза призыва сына в армию, отец сразу заявил:

– Не для того мы с Донбасса уехали, чтобы вместо украинской армии ты служил в российской, в какой-нибудь дыре. А в России, куда ни глянь почти везде дыры, в которых либо в бытовом плане жить нельзя, либо от черных проходу нет. Да и в самой армии здесь сейчас, говорят, черные над всеми издеваются…

Леонид и сам не горел желанием служить и не противился, что родители для него «сделали» липовую болезнь. Но все же до такой степени не чувствовать себя россиянином как родители он уже не мог. Сказывалось, что вторую половину своей жизни он провел не в Донбассе, а в Курске и Москве. Тем не менее, и родился и пошел в школу он еще там, под Донецком, более того, почти каждый год лето проводил там же, у бабушки. Он отлично знал тамошние настроения. Знал, что в Донбассе большинство населения, в отличие от Крыма, в Россию не рвалось. Возможно, если бы восстановили Союз, дончане это бы приветствовали. С детства он помнил, как причитали по развалившейся державе отец и мать. Его отец был русским, мать украинкой, как и тетка, но на самом деле они не являлись ни тем, ни тем, они были советскими людьми и в той советской жизни им жилось относительно неплохо, хотя это они в полной мере осознали только после гибели Союза. Они бы с удовольствием вернулись в то время, но увы…

Для Леонида стало неожиданностью, что после двух лет обучения в курской школе, где требования мало отличались от его первой поселковой школы, в московской оные окажутся настолько высокими, что он поначалу просто «не потянул» – у него возникли серьезные проблемы с успеваемостью. К тому же за то десятилетие, что прошли с развала Союза до переезда Прокоповых в Москву… Москва за этот период прошла несколько иной «путь», чем Донбасс и русская провинция. Во всяком случае, советского в московской жизни осталось куда меньше, чем в том же Донбассе. Тяжело адаптировался в мегаполисе Леонид. Но чем больше он «врастал» тем дальше в своих мировоззрении он уходил от «донецких» взглядов родителей. Мать и отец, даже относительно приноровившись к своей новой «рыночной» жизни, в душе оставались советскими, хоть и с особой донецкой спецификой. Нет, не совками в общепринятом смысле этого термина. Они по натуре многое взяли от бабки Леонида, Стефании Петровны и являлись советскими куркулями, хозяйственными, гребущими под себя, про себя презирающие, так называемый, пролетариат, то есть рабочий класс и колхозное крестьянство… Презирали наравне, с так называемым начальством, куда по их мнению (с легкой руки Стефании Петровны) пролезали в основном голодранцы с целью занять должность и воровать. На том же основании и с той же подачи и отец и мать недолюбливали москалей, то есть русских из России.

Леонид не получил от бабки столь мощного и долговременного «воспитательного импульса» как родители. Леонид хоть и не стал настоящим москвичем, но уже не являлся и дончанином, как никогда не был украинцем. Почему эдакое раздвоение сознание не приводило к некому моральному срыву? Леонид был еще молод, здоров и ему более всего хотелось жить полноценной жизнью, жить так, как он хотел. Увы, так жить он мог лишь виртуально, забравшись в дебри интернета, заходя на сайты знакомств, на порносайты, лицезреть красавиц, которыми он хотел обладать, но опять же осуществлял свою мечту лишь виртуально… И сейчас он бродил в «сети», слыша через наушники как родители разговаривают меж собой на повышенных тонах о нем… и не только.

– На цепь что ли его посадить… ведь убежит, – слышался из кухни голос матери.

– Да никуда он не денется, – успокаивал отец.

– Вон у Оксаны, ни сын, ни дочь, наверняка и не думают ехать бабку искать. А этот… совсем тронулся, – продолжала возмущаться мать.

– Да куда им искать. У дочери не поймешь что с семьей, а сын, Богдан… он же больной совсем, – отвечал отец.

– Да какой больной. Если он где-то здесь под Москвой работает, значит не больной, и лет ему куда больше, чем нашему. Взрослый мужик, мог бы съездить про бабку разузнать…

Леонид понял, что родители говорят о его двоюродном брате Богдане и, не желая больше слушать эти препирательства, вбил в адресную строку «позывные» очередного сайта и поплотнее надвинул наушники…

Оксана Тарасовна не разделяла беспокойства сестры. У нее никогда особо сердце не болело по матери. Впрочем, не в той степени переживала она и насчет дома, в котором выросла. У нее, в отличие от младшей сестры, имелась квартира в Виннице. И вообще, она смолоду жила по принципу: перво-наперво надо беспокоиться о самых близких, а об остальных по мере возможности. А мать для нее уже давно не являлась самым близким человеком. Тем более Оксане Тарасовне и без того было о ком переживать, ведь ни у неё самой, ни у ее детей жизнь в последнее время явно не складывалась. Какая это жизнь, когда она бывший директор школы, в свои шестьдесят лет вынуждена жить в качестве прислуги. Переговорив с сестрой, Оксана Тарасовна решила позвонить сыну, который трудился в бригаде строителей-шабашников в Подмосковье…

– Эй, западэнция, подай молоток!… Вон там саморезы возьми, неси сюда!… Шуруповерт подай!… Западэнция, шевели мослами, что ты ходишь как в штаны наложил!?… Ножовку принеси, да швыдче ходи!…

Все эти восклицания-подгонялки относились к болезненного вида, среднего роста и средних лет подсобному рабочему Богдану Панасюку. В бригаду украинских гастарбайтеров, шабашивиших по Подмосковью, он попал три месяца назад, хотя навыков к строительному делу почти не имел. Потому ничего более важного, чем выполнения команд подай-принеси, ему не доверяли. А работа, которую сейчас выполняла бригада, была непростой – замена огромных старых деревянных окон в зале ожидания одной из подмосковных железнодорожных станций на новые, пластиковые, со стеклопакетами. Как правило, гастарбайтеры с Украины были гораздо более квалифицированными, нежели узбеки и таджики. Потому и работу им поручали требующую определенных навыков «цивилизованного» строительства.

Как же в довольно квалифицированной бригаде оказался такой явно «балластный» экземпляр, как Богдан? Очень просто, «по звонку». Некий влиятельный тип, координирующий заказы для таких вот украинских бригад, буквально заставил бригадира взять этого великовозрастного неумеху подсобником. За это, правда, бригада в качестве отступного тут же получила вот этот выгодный заказ на замену окон сразу на нескольких железнодорожных станциях. Тем не менее, отношение к новенькому в бригаде от этого доброжелательным не стало. Его постоянно пинали и давали понять, что он здесь явно лишний.